 |
| Политический журнал | Анастасия Митрофанова | 17.01.2006 |
Политизация религии в большинстве случаев является закономерным результатом неудачной модернизации страны, вылившейся в масштабный кризис экономики, кризис демократии и кризис национальной идентичности. Во многих случаях религиозные профессионалы («духовенство» в широком смысле) не поддерживают процесса политизации. Его инициатором выступает религиозно ориентированная светская интеллигенция, не обладающая глубокими теологическими знаниями и поэтому интерпретирующая религиозную доктрину особым образом. Она воспринимает мир как арену противостояния «своих» и «чужих». В число «чужих» могут попасть и стойкие приверженцы данной религии, и даже ее иерархи, не разделяющие принципов этой идеологии. Напротив, «своими» часто становятся люди, либо далекие от религии, либо принадлежащие к другой вере. Такая идеология нередко используется профессиональными политиками, которые, не являясь истинными сторонниками политической религии, видят в ней инструмент для достижения собственных целей.
Возможность появления в России национальной идеологии, основанной на православии и других традиционных религиях, вполне реальна. Нынешняя власть прилагает немало интеллектуальных и политических усилий по созданию собственной версии гражданской религии. Однако государство использует в своих целях не религию вообще, а конкретные религиозные организации, которые вносят вклад в пропаганду и легитимацию официального проекта строительства национальной идеологии. Помимо официального проекта гражданской религии, на наш взгляд, сегодня существует несколько версий политического православия: политический фундаментализм, панславизм, неоевразийство, православный коммунизм и национализм.
«Революционеры справа»
Политический фундаментализм выделяется принципиальным неприятием современности. Но политические фундаменталисты не консерваторы, они настоящие «революционеры справа». Их политический проект восстановления России как православного царства и центра сопротивления гибельным процессам не предполагает признания какой-либо ценности за другими, не православными культурами. В первую очередь идеология политического фундаментализма связывается с именем митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна (1927−1995). Сейчас эту идеологию исповедуют многие православные братства и объединения братств.По мнению фундаменталистов, сохранение анклава православия в гибнущем мире является особой миссией русского народа. В рамках фундаментализма понятия «русский» и «православный» тождественны. Фундаменталисты отказываются от традиционного понимания русской миссии как спасения всего человечества. Противостояние православного царства и мира, погруженного в богоотступничество (апостасию), заставляет вспомнить о мире ислама (дар аль-ислам) и мире погибели (дар аль-харб) в политическом исламе.
Идеи фундаменталистов отталкивают большинство населения своей архаичностью. Тем не менее именно фундаменталисты осуществили несколько получивших широкий общественный резонанс политических акций (например, ликвидировали в марте 2003 г. художественную выставку, оскорблявшую чувства верующих). Фундаменталисты смогли привлечь высокомотивированных людей, способных на прямое политическое действие. Скорее всего, это является результатом их социальной деятельности, включая создание поликлиник, воскресных школ и военно-патриотических православных лагерей для молодежи.
Славянское братство
Современный панславизм воспринимает русско-славянскую или славяно-православную цивилизацию как одну из многих и не является сторонником ее изоляции от окружающего мира. Тем не менее панслависты полагают, что западная цивилизация настроена враждебно по отношению к другим, и предлагают проект сплочения славянских и православных народов вокруг России. В современном панславизме существует и концепция союза православного мира с исламским — славяно-евразийского единства (ее, например, развивает президент Международной славянской академии профессор Борис Искаков). О том, что проект объединения славян — только часть более крупного, евразийского геополитического проекта, говорил и известный польский панславист Болеслав Тейковский.Большинство внероссийских сторонников панславизма — социалисты, сожалеющие о распаде мировой социалистической системы. Поскольку Белоруссия — единственное государство, где панславизм является элементом государственной идеологии, панслависты всего мира рассматривают ее как оплот славянского единства. Александр Лукашенко является бессменным почетным председателем Международного славянского комитета — крупной панславистской организации, объединяющей славянские комитеты разных стран. Выступая 27 марта 2003 г. на семинаре руководящих работников республиканских и местных государственных органов, Лукашенко отметил, что Россия перестала быть центром восточнославянской цивилизации, и поэтому «Беларусь должна притягивать силы патриотической направленности со всего нашего Отечества, постсоветского пространства. Именно здесь люди должны получить трибуну, свободную от неолиберального террора и травли».
Основным панславистским форумом являются всеславянские съезды, которые проводятся раз в четыре года. Последний, 9-й съезд прошел в Минске 1−3 июля 2005 г. Если предыдущие съезды (в Праге и Москве) работали чуть ли не в подпольных условиях, то минский съезд проходил как официальное мероприятие при поддержке администрации президента Белоруссии.
Европа плюс Азия
Неоевразийство отличается выраженной ориентацией на союз православия и ислама. Евразийские идеи разбросаны сейчас по всему российскому политическому спектру — их можно найти даже в выступлениях высших лиц государства.Большинство неоевразийских интеллектуальных проектов связано с именем Александра Дугина. В политической области им же были созданы Международное евразийское движение и Евразийский союз молодежи. Противовесом радикализму Дугина является умеренная Евразийская партия — Союз патриотов России под руководством Абдул-Вахеда Ниязова (новообращенного мусульманина, урожденного Вадима Медведева), входившего до марта 2001 г. во фракцию «Единство». Существует также партия «Евразийский союз» (бывшая партия «Евразия», которую после исключения из нее Дугина возглавляет его бывший заместитель Петр Суслов).
Ни одна из перечисленных организаций не смогла добиться значительных успехов. Политические устремления Дугина не смогли реализоваться главным образом потому, что он, порвав с патриотической оппозицией, заявляет о поддержке действующего президента. Поставив своей целью борьбу с «оранжевыми революциями», члены Евразийского союза молодежи обозначают как «оранжевых» почти все оппозиционные организации России, включая КПРФ, «Яблоко», НБП и другие. Единственные, с кем они сотрудничают, — умеренно фундаменталистская организация Союз православных граждан, которая сейчас тоже смещается в сторону поддержки президента.
Левые патриоты
Православный коммунизм можно назвать вариантом политического православия, так как постоянные ссылки на религию не позволяют причислить его к светским идеологиям. Это не самоназвание данной идеологии, а всего лишь описательный термин (сторонники православного коммунизма обычно обозначают себя просто как «коммунистов» или «левых патриотов»). Православный коммунизм близок к евразийству, поскольку стремится восстановить «континентальную империю» и вернуть ее в «естественные границы» (то есть в границы СССР, бывшего социалистического лагеря, а может быть, и всей сферы советского влияния).Сложно назвать какие-либо крупные православно-коммунистические организации, помимо КПРФ. Тем не менее эта идеология пользуется стабильной популярностью и пронизывает все остальные версии политического православия. Идеологическим центром православного коммунизма является газета «Завтра», главный редактор которой Александр Проханов фактически ставит знак равенства между «антилиберальным», «советским» и «православным». Для него православными (в политическом смысле) становятся Ким Чен Ир и Милошевич, Фидель Кастро и Ясир Арафат, Жан-Мари Ле Пен и лидер австрийских националистов Йорг Хайдер.
Различия православного коммунизма и евразийства сводятся к тому, что первый представляет конфликт между западным миром и другими цивилизациями не только как религиозное, но и как социальное противостояние. Православные коммунисты рассматривают Запад одновременно как классового и религиозного врага.
«Родная вера»
Русский национализм, особенно в радикальной форме, не пользуется особой популярностью. Однако элементы этой идеологии возникают на всем пространстве политического православия. Самые радикальные русские националисты полностью отрицают христианство, предлагая заменить его на истинно русскую языческую религию (они предпочитают обозначать ее как «родную веру»). Иногда националисты признают равноправие языческой и православной религий. Значительная часть не просто признает православие, но и объявляет себя его защитниками, не отрицая в то же время «дохристианской традиции». Православие русских националистов существенно отличается от православия в каноническом понимании. Это «русская вера», не имеющая вселенского характера.Русский национализм, разумеется, не может быть универсальной идеологией. Основным политическим проектом националистов является создание так называемой «Русской республики», которая должна отгородиться от других (национальных) республик, выслав предварительно со своей территории представителей других этносов.
Русское — значит советское
При внешнем разнообразии идеологических подходов можно говорить о единой идеологии политического православия. Если человек принимает все эти идеи или хотя бы их часть, то он тем самым подтверждает свою принадлежность к политическому православию, даже не будучи в строгом смысле «фундаменталистом» или «панславистом». Так, для евразийцев стержневой является идея союза с исламским миром, для панславистов эта идея периферийна, а у политических фундаменталистов от нее остаются лишь фрагменты. Все версии политического православия пронизывают одна другую, что иногда выливается в странные конфигурации идей и лозунгов.Радикально отличаются от всех остальных версий политического православия только концепции крайних фундаменталистов и крайних националистов: и те, и другие отрицают всякие союзы с внешним миром и требуют изоляции даже не России, а русского этнического государства. Хотя фундаменталисты фанатично привержены православию, а крайние националисты обычно приходят к язычеству, их политические программы почти совпадают.
Интерес к собственной национальной идентичности проснулся у большинства русских только после начала перестройки как реакция на «неожиданный» подъем самосознания нерусских этносов и посыпавшиеся обвинения в шовинизме и эксплуатации. Именно из-за насущной необходимости решить прежде всего проблемы идентичности русских все версии политического православия включают элементы русского этноцентризма. Однако ситуация осложняется тем, что Россия тоже оказалась многоэтничным образованием. Соответственно любой этнический русский проект в перспективе может привести к распаду федерации.
Разговоры о реализации в России этнонационалистического проекта в последнее время вошли в моду, так что этот сценарий стали считать чуть ли не неизбежным. Ничего невероятного в этом нет. Население крупных городов все чаще склонно списывать все социальные проблемы на иноэтничных мигрантов, а различные военно-патриотические клубы за последние десять лет подготовили много молодежи, не только знакомой с националистическими идеями, но и способной принять участие в их практическом воплощении. Однако навязанный сверху националистический проект всегда будет неполным: все группировки внутри правящей элиты так или иначе связаны с транснациональными деловыми кругами. Приход к власти националистов, не связанных с элитой, выглядит маловероятным.
Универсальный православно-политический проект может способствовать внутренней консолидации страны, а также привлекать к ней внешних союзников. Он может стать идейной альтернативой западному проекту, реализация которого на глобальном уровне невозможна, так как для этого не хватит ресурсов планеты. Однако появление такого «православного мира», способного решить ряд проблем, возникших на постсоветском пространстве, нельзя оценить однозначно. Это, несомненно, приведет к определенной дестабилизации мировой политической системы, но дестабилизация сама по себе не всегда является негативным явлением — все зависит от ее степени и последствий.
