 |
| Русский вестник | Анатолий Яковенко | 27.12.2008 |
Всё наше казачество в придонских степях уходит своими корнями в глубокую древность. Известно, что многие из побывавших в этих краях иностранцев уже тогда называли живших в «городках» руссов (по-другому бродников и черкас) «народом особенным». За их удаль, нежелание признавать чьей-либо власти и умение выделить себя среди всех окружавших их диких враждебных кочевников.
Позднее, в 16 веке, сюда же на Дон и его поросшим густым колючим терновником берегам стали притекать свежие силы из беглых крепостных крестьян и, смешиваясь со всеми и внося такую же тягу к более свободному справедливому обустройству, вскоре приобрели уже как бы статус отдельной республики.
И вот тут-то мы подходим, может быть, к самому спорному и запутанному месту во всей нашей истории. Имеется в виду Смута 1605−1612 гг. и возникшее с тех пор у многих слишком уж предвзятое отношение к казачеству.
А главная причина сему заключалась в том, что и в стане боровшихся с поляками русских произошел раскол.
С одной стороны казаки, а с другой дворяне и их ополчения. Земские люди, по словам С. М. Соловьева, по-прежнему видели в них только «воров с разбойниками» и никак не хотели им ни в чём уступать.
Казаки же, в свою очередь, заявляли, что давно измотаны и не могут в таком случае стоять больше под Москвой.
Ведь на их долю и в самом деле выпало немало ещё непредвиденных испытаний. Как споров и столкновений с основателем первого ополчения Прокопием Ляпуновым, воевавшими на стороне поляков запорожцами, так и даже с постоянной нехваткой пропитания. Поскольку почти все прилегавшие к Москве земли были давно опустошены и разграблены. «Голодные и нагие», — говорится в летописи как раз об этих вот тогдашних защитниках. И когда те собрались было действительно отойти от Москвы, то Троице-Сергиевский архимандрит Дионисий сзывает братию и отсылает им дорогую церковную утварь для поддержки. Но казаки сочли такое за большой грех — брать сиё в заклад из монастыря св. Сергия! — и отвезли всё назад, а в грамоте пообещали «претерпеть» до полного изгнания из Кремля засевших там шляхтичей с изменниками боярами.
С приходом же к Москве нижегородского ополчения Минина и Пожарского вновь вспыхивает вражда и несогласие. Потому как земские воеводы и дворяне не захотели даже размещать свои полки рядом с казаками.
И хотя в самый разгар сражения собранное из простого люда ополчение их едва не дрогнуло и не смешалось (спасли его все те же донцы, когда уж некоторые из их атаманов не выдержали и сами кинулись им на выручку), но богатые родовитые дворяне все равно продолжали усматривать в казаках очень опасных своих соперников.
Да и после избрания царя Михаила и многих полученных от него льгот царская политика тоже оставалась прежней по отношению к казакам. Их старались сделать вполне послушными, служивыми и даже посадить на жалованье. И крупнейший исследователь С. Ф. Платонов отмечает, что самым главным достижением земщины было обуздание ею хоть части казачества. А уже казачий историк А. А. Гордеев так вот и говорит: «Казаки приняли жалованье, и это было первым шагом на пути постепенного превращения их в служилое войско».
Наиболее благоразумные и дальновидные из них хорошо понимали, что спасение Руси в единомыслии и в единении всех ее сословий. Поэтому-то довольно скоро постарались пресечь оставшихся мятежников. А избранный ими царь тоже не хотел оставаться в долгу. Он вручил присланному в Москву атаману Бедрищеву похвальную грамоту к войску Донскому и знамя за его боевые заслуги. «И вам бы, — писал царь, — с тем знамением против наших недругов стоять и на них ходить…» И при этом старался всячески смягчить тон даже самого обращения к ним. Что точно подметил ещё один казачий историк Е.П. Савельев. Во всех царских грамотах вначале ставились слова: «Божию милостью, от великого государя, царя и великого князя Михаила Федоровича всея Руссии самодержца и многих государств государя и обладателя, наше царское повеленье и милостивое слово…» Но в грамотах же на Дон таких выражений цари употреблять избегали, считая казаков народом не подвластным, а союзным. Да и сами казаки не хотели до конца терять своей вольности. Тем паче, что и с царскими властями у них не всегда выходило всё гладко. И это особенно проявилось ещё при взятии Азова — ибо Москва, по сути, отказалась им помогать, ссылаясь на всякие осложнения из-за этого с турками. И когда царь и патриарх Филарет потребовали от донского казачьего войска целования креста на верность как им, так и царевичу Алексею Михайловичу, то созванный Круг отказался это сделать. «И крестного, государи, целованья на Дону, как и зачался Дон казачьими головами, не повелось. При бывших государях старые атаманы казаки им, государям, неизменно служивали добровольно: в которое время царь Иван стоял под Казанью и по его государеву указу атаманы казаки выходили с Дону и с Волги, и с Яика, и с Терека, ему, государю, тоже служили лишь по общему исповеданию».
Потому как вера для них была главнее всего на свете. Ни одна родительница не выпустит никого за порог, не опоясав его под рубашкой лентой с Живыми Помощами. Да и всякий успех в боевом деле относили также к воле Божией. А от того и оставляли право выбора за собой во всём вдобавок враждебном окружении.
Не обрывали, однако, связи с казаками и высшие московские иерархи. Сразу после избрания царём Михаила они выражают им похвалы и признание за их мужество и стойкость в борьбе с поляками. И присылают на Дон свое пастырское благословление. «И за те ваши службы, — писали духовные отцы, — буди на всех на вас Божия милость и наш, и вселенского собора мир и благословение, и умножи Господь лета ваши, и подай вам Господи вся благая по прощению вашему и устрой вам вся полезная, якоже есть святая его воля, а мы за вас за всех соборне Бога молим и челом бьем».
И казачество тем самым постепенно облекалось уже в особый Православный орден. Ведь к этому времени в Московской Руси вполне утвердилось и наше национальное воззрение. А исходило оно из Византии, и после падения Константинополя /1453 г./ Москва становится его преемницей. Митрополит Иоанн Ладожский пишет в своей книге «Самодержавие духа»: «23 января 1589 года в Успенском соборе был торжественно поставлен первый русский патриарх. Он принял постановление от патриарха Византийского. И более того — в Соборной уставной грамоте, узаконившей патриаршество на Руси, всему миру объявлялось, что „ветхий Рим пал от ереси“, что „новый Рим“, Константинополь, порабощен безбожными племенами агарянскими и что поэтому третий Рим есть Москва».
Отсюда несложно понять и почему так истово, с такой неослабевающей героической отрешенностью казаки вели дальше войну с Турцией и Крымским ханом. Москва стала охранительницей всего православного мира и, подобно некой горней звезде и промыслительнице, звала и указывала им на свою главную святыню Софию /собор Константинопольский/, где некогда принимала крещение наша княгиня Ольга, и который дерзновенно осквернил въехавший туда прямо на коне султан Мехмед II.
И не мешало бы также помнить, что только за 200 лет /с 1676 по 1878 годы/ произошло больше десятка крупных войн между Россией и Турцией, занявших в общей сложности 45 лет. Многие считают, что вызваны они были стремлением России обезопасить свои границы. Обеспечить беспрепятственный проход через Босфор и Дарданеллы в Средиземное море. Но все-таки самой важной оставалась та же религиозная причина! И поэтому-то как только мы вступились за своих единоверцев греков и братьев-болгар, томившихся уже почти 600 лет под турецким гнетом и испросивших помощи у нас, то тут сразу же и открылось в полной мере лицемерие всей католической Европы.
Её больше почему-то волновала «целостность и неприкосновенность Османской империи», а не спасение всех православных христиан… их, так сказать, идейных противников! Вот они и вооружали еще перед началом войны 1877 года турецкую армию новейшим огнестрельным оружием. А когда после падения Шипки и взятия генералом Скобелевым главной крепости турок Плевны наши войска подошли к самым предместьям Константинополя /Стамбула/ и вознамерились уже войти в него, то в ответ лишь услышали дружный рык из всех западных столиц.
Англия, Франция и Австро-Венгрия все-таки сумели оказать давление на нашего императора. И Александр II вынужден был воздержаться от достижения этой многовековой сакральной цели.
И если подводить итоги всему и возвратиться к казачеству, то что же можно сказать о его роли уже в сегодняшние дни?
На фоне тотального ослабления нашей армии и чрезмерно усилившихся национальных окраин признание былых полновесных казачьих прав и их воинских подразделений отнюдь нежелательно для нынешних прозападно настроенных правителей, готовых «интегрировать в общемировое сообщество» лишь оставшиеся от России одни сырьевые охвостья.
Вот потому всячески и препятствуют подлинному возрождению казачества, сумевшего сохранить в себе именно наши исконные русские черты. С его всё тем же боевым несгибаемым духом, любовью к отечеству и преданностью вере своей православной.
Благодаря которой мы только и сможем, как и во времена нашего монгольского и литовско-польского разделения, сплотить ещё всех, вернуть утраченное и вновь повести к восстановлению уже единой неделимой Святой Руси.
