Русское Воскресение | Михаил Федоров | 15.12.2008 |
Я ехал на Соборную встречу, просвещенную 50-летию Союза писателей России, не из Воронежа, где живу, а из Пензы, куда меня занесли адвокатские дороги. Так уж случилось, что мне пришлось защищать пензенскую монахиню, которая уже более пяти месяцев томится в следственном изоляторе города на Суре. Ехал, в некоторые моменты с чувством почти безысходности, от «темноты» людей в погонах юстиции: следователь никак не желал выпустить монахиню даже под подписку о невыезде. В своей попытке сломить ее дух он походил на средневекового инквизитора. Монахине не позволяли причаститься, а когда, наконец, после долгой баталии со мной, разрешили, то по камерным законам причастие было оборвано сразу после исповеди: мол, истекло время свидания со священником. Ее держали в камере без прогулок, без свежего воздуха, так необходимого ей, уже почувствовавшей боли в сердце. И тоже под благовидным предлогом: нельзя в камере оставлять по одному (она сидела с сокамерницей, которая на прогулку не шла)..
С таким тяжелым чувством я ехал.
И вот я подхожу к этому серому, как корпус корабля с величественной храмовой надстройкой, Храму Христа Спасителя, приближаюсь к огромным дверям, вхожу под высокие своды Зале Церковных Соборов и меня поражает всплеск русского благолепия. И я уже почти иной, как бы вырванный из реалий дела монахини, вырванный в мир иной. Мир высокий. Мир духа. Я знакомлюсь с Владимиром Крупиным, с которым говорю о деле, и тот называет следователей и судей, держащих монахиню взаперти, неандертальцами. Разговариваю с Владимиром Гусевым, воронежцем-земляком, теперь возглавлявшим писательскую организацию столицы, о писательских делах. Встречаюсь с главным редактором издательства «Вече» Сергеем Дмитриевым, где вышла моя первая книга. Встречи, впечатления, разговоры. И во всеобщем потоке попадаю в зал, который, как скат горы, уставлен множеством кресел, и все обращено к красной черте стола президиума, где уже вижу Егора Исаева, Валентина Распутина, Виктора Лихоносова, Виктора Потанина, Владимира Карпова, гостя с Украины Бориса Олейника, архиепископов Белгородского и Старооскольского Иоанна, Рязанского Павла, Верейского Евгения.
Валерий Ганичев открывает Соборную встречу. Из его уст в самые тайники сердца падают слова о значимости русского слова, о боли писателей за сохранение его, о борьбе писателей, как заступников народа.
На трибуне Егор Исаев, и в который раз, затаив дух, я слышу этого глашатая эпохи, и его, пусть и не ставший гимном России, текст взрывает все внутри меня.
— Салют тебе от всех твоих восходов,
От зорь твоих на рубеже веков,
Земля земель сомноженных народов,
Соборный свод согласных языков!
Как эхо, бежит по жилам каждая строка.
Говорит Станислав Куняев и новый поток приподнимает все внутри: вот они наши защитники, которые не сдали Родину-мать!
А Владимир Карпов, не в штабных кабинетах заработавший свои окопные награды. Он говорит, как из почти уходящего времени, которое те, кто моложе, обязаны привнести в свою эпоху.
Говорит Николай Бурляев о духовной чистоте.
Говорит Борис Олейник об исконной, несмотря на заморочки политиков, дружбу русского и украинского народов.
Я в каком-то смешении мыслей, чувств, и что-то уже, как трактор работает в груди: нет, нам тоже нельзя отдать свою землю, нельзя посрамиться в стоянии перед всем этим «эсемеками, принтерами, герлами», звереющей алчностью.
Хранить, хранить все, за что дрались на передовой, что строили, не покладая рук, наши предшественники, и писатели.
И я невольно чувствую, что где-то здесь присутствует Гавриил Троепольский. Он своим размеренным голосом говорит о труде литератора.
Где-то ходит Юрий Гончаров — нынешний классик воронежской литературы, по не понятным мне причинам не приехавший на торжества.
Где-то Станислав Панкратов, ушедший несколько дет от нас, петрозаводчанин, редактировавший журнал «Север»..
Ходят многие, многие, многие.
И вот тут-то и понимаю, что такое Союз писателей России, который выдержал уже не один штурм!
Известие о кончине Патриарха Алексия Второго сначала парализует все внутри, но потом поднимает происходящее на особую высоту, словно подчеркивая насколько ответственен каждый шаг литератора, идущего со словом к людям.
Я покидал Москву с особым настроем: я обязан не опуская рук биться за Россию, за тех, на ком она стоит, за тех, кого хотят размазать все эти «пензенские людишки», не знающие, ни сном, ни духом не ведающие чем же дышит Родина, думающие, что лучшее для России это вериги компьютерного европейца.
Нет уж! — так и скрежещет внутри.
И мне легче, когда я ощущаю за спиной Гавриила Троепольского, Семена Шуртакова, Михаила Годенко, Евгения Семичева и Николая Зиновьева.
Не успев вернуться в Воронеж, я снова в Пензе. Снова продолжающий удивлять следователь: прямо на моих глазах на просьбу монахини позволить ей встретиться со священником, пишет «Не разрешаю». Следователь, который из кожи вон лезет, чтобы монахине что-то вменить. И в этом своем стремлении давно перешедший пределы дозволенного: теперь в дело вставлено обвинение, которое монахине не предъявлялось!
Вот она волна «темных сил».
И против кого?
И только тверже становишься в борьбе, на каждом шагу показывая, кто есть кто.
Михаил Федоров