 |
| Екатеринбургская инициатива | П. Савченко | 03.12.2008 |
В одном из стихотворений в прозе И. С. Тургенев назвал героиню его — «девушка», а потом решил уточнить этот образ и добавил — «русская девушка».
Чуткий художник лучше других знал, что на нашей земле самородной красотой вырастала русская девушка; что сложившиеся исторически черты ее характера, ее проявленный нашей великой литературой глубокий и прекрасный облик — резко выделили ее в явление самобытное, в одну из красот нашего народа; красот — таких нам дорогих и таких горделивых.
С глубокой болью, поэтому переживаем мы, при виде общего крушения всего прекрасного в нашей несчастной стране, утрату, дорогую утрату облика и типа русской девушки — одной из наших неотъемлемых и коренных драгоценностей.
Мы верим, конечно, что утрата эта временная, что в будущей России и взойдет и окрепнет новая поросль достойных преемниц девушек Пушкина, Тургенева и Чехова; и это будет великое благо русской жизни.
Нам хочется привлечь внимание к одному из прекрасных образов так трагически ушедшей из русской жизни девушки, пока одной из последних подлинных, по чертам характера и общему облику своей юной жизни — русских девушек.
Мы говорим о старшей дочери покойного Государя Императора — Великой Княжне Ольге Николаевне.
Хочется вспомнить о ней в день святой благоверной княгини Ольги, так как в лице Ольги Николаевны нам рисуется не только типичная русская девушка, но и русская Великая Княжна у последних дней прервавшейся пока русской истории.
И тут намечаются какие-то красивые и интересные связи, как-то лишней величавой чертой украшается русская женщина, русская девушка.
С нашего детства и от зари русской истории мы знаем имя княгини Ольги, или, как называл ее Константин Багрянородный, «Ольги, княгини России».
Это — предранний символический образ русской женщины, ее самостоятельности, ее роли в нашей литературе и жизни. Затем вспоминается Екатерина Великая, и у заката ведомой нам истории России — Великая Княжна Ольга.
Ее — скромную прекрасную русскую девушку — я не сопоставляю, не сравниваю, не обобщаю, конечно, с теми великими женскими образами, уже хотя бы потому, что она и не жила, на своем коротком веку, самостоятельной жизнью, не проявила той деятельности, по которой мы могли бы ценить ее полностью как русскую женщину.
Но в ее биографии встречаются черты и факты, которые воскрешают невольно в памяти образы величавых русских жен и придают какую-то сокровенную силу этому девичьему образу.
После трагической кончины Царской Семьи осталось мало документальных следов, в виде дневников, переписки, воспоминаний самых близких лиц, на основании которых можно было бы восстановить полно и правдиво жизнь и образ Великой Княжны.
В нашем распоряжении материал документальный, но раздробленный и случайный. Можно было бы воспользоваться воспоминаниями тех, кто был близок Великой Княжне… Но мы хотим пока воспользоваться лишь данными опубликованных материалов; пусть первоначальный образ потеряет от этого некоторую ясность, полноту, яркость очертаний, но он сохранит доступную нам правдивость, непосредственность, а потому, будем надеяться, и всю свою убедительность и привлекательность.
Августейшая Семья проводила обыкновенно зиму в Царском Селе, которое Государь часто в дневнике называет «милое, родное, дорогое место». Там, неподалеку от Большого дворца, в парке, прорезанном маленькими искусственными озерами, возвышался полу скрытый деревьями скромный белый Александровский дворец, в котором осенью 1895 года родилась первая дочь молодой Царской Семьи Великая Княжна Ольга. О дне рождения ее мы читаем такую подробную запись в дневнике Государя: «3 ноября. Пятница. Вечно памятный для меня день, в течение которого я много выстрадал! Еще в час ночи у милой Аликс начались боли, которые не давали ей спать. Весь день она пролежала в кровати в сильных мучениях — бедная! Я не мог равнодушно смотреть на нее. Около 2 час. ночи дорогая Мама приехала из Гатчины; втроем с ней и Эллой (Великая Княгиня Елизавета Феодоровна) находились неотступно при Аликс. В 9 часов ровно услышали детский писк и всё, мы вздохнули свободно! Богом посланную дочку при молитве мы назвали Ольгой!«
Крестины новорожденной Великой Княжны Ольги состоялись в табельный день рождения вдовствующей Государыни Императрицы Марии Феодоровны, 14 ноября.
В ближайшие годы в Царской Семье появились еще три дочери — сестры Великой Княжны: Татьяна (1897 год), Мария (1899 год) и Анастасия (1901 год).
Августейшие родители их всегда делили на «старших» (Ольгу и Татьяну) и «младших»; естественно, что и в их среде большая близость и общность интересов постепенно установилась по этим парам. Все они росли в исключительно дружной, жившей ладом, образцовой Царской Семье, под неослабным и глубоко душевным вниманием прекрасной их матери-Государыни.
С шумом обычно они спускались из своих верхних комнат и попадали в любимую «взрослую» обстановку бледно-лилового кабинета с его громадным ковром, с массой цветов, целых кустов цветущей сирени или розанов; а над кушеткой они любили огромную картину «Сон Пресвятой Богородицы» с прекрасным ликом Приснодевы.
Дети велись всецело Императрицей.
«От первых месяцев, — вспоминает П. Жильяр, — я сохранил совершенно отчетливое воспоминание о крайнем интересе, с коим Императрица относилась к воспитанию и обучению своих детей, как мать, всецело преданная своему долгу».
Государь в обыкновенное время видел своих детей довольно мало: его занятия и требования придворной жизни мешали ему отдавать им все то время, которое он хотел бы им посвятить. Он всецело передал Императрице заботу об их воспитании и в редкие минуты близости с ними любил без всякой задней мысли, с полным душевным спокойствием наслаждаться их присутствием".
У каждой из девочек была своя особая русская няня.
Когда Княжны подрастали, няньки превращались в горничных; все они были простые крестьянки и передали своим питомцам чистую русскую речь, любовь к иконам, лампадкам, к старине и сказкам.
Жизнь Царской Семьи в те годы была очень тихая и строго размеренная. Утром у детей уроки и рукоделие; к завтраку собиралась вся Семья («завтракали семейно», «завтракали с детьми одни», — записывал почти ежедневно Государь); затем, если погода была хорошая, — гуляли, катались («Ольга и Татьяна ехали рядом на велосипедах», — запись в мае 1904 года); приходили с работами в кабинет Государыни («Императрица не позволяла им сидеть сложа руки», — вспоминает А. А. Танеева).
Чай подавали ровно в пять часов, чаще всего в кабинет Государя; затем опять прогулка («После чая отправился на озеро с Машей и Ольгой», — пишет в мае 1904 года Государь).
В восемь часов вечера сходились к семейному обеду; часто к обеду с Августейшими родителями приходили только две старшие дочери.
А после обеда обычно Государь читал вслух Гоголя или иные произведения русской литературы, и читал прекрасно, так что дети очень любили это время.
Когда Великой Княжне Ольге исполнилось восемь лет, она начинает все чаще появляться вне дворца с Государем, у которого в дневнике появляются краткие записи: «В 11 с полов. поехал с Ольгой к обедне»; «тотчас после завтрака поехали с Ольгой… в Царское Село»; «поехали с Аликс и Ольгой посмотреть полковое учение улан».
В дни рождения Наследника одинокий Государь проводил время со старшими дочерьми: «Завтракал с Ольгой и Татьяной»; «был у обедни с детьми»: «Аликс завтракала с нами, т. е. со мной, Ольгой и Татьяной».
А в день крещения Наследника, 11 августа 1904 года, Государь записал: «Ольга, Татьяна и Ирина… были в первый раз на выходе и выстояли всю службу отлично».
Великая Княжна Ольга становилась уже большой — такой она показалась и Государю в день ее рождения — 3 ноября 1904 года: «Ольге минуло девять лет, — писал он в дневнике, — совсем большая девочка».
Государь все чаще остается с ней; во время дневных прогулок любит обходить вдвоем с ней парк.
О чем беседовали они? Припомним, что это были жуткие месяцы неудач японской войны и тревог внутренней смуты. Переобремененный делами и тяжело все это переживавший Государь был рад, вероятно, отвести душу в наивных беседах со своей старшей, скажем, забегая вперед, любимой дочкой (через десять лет у них шли иные беседы). А ее интересы вращались тогда лишь в кругу уютной, сплоченной большой Царской Семьи и маленьких домашних событий. То сами устроят сюрпризом маленький спектакль (инсценировка «Стрекозы и муравья»), то заберутся в кабинет Государя рассмотреть его новые альбомы, а то — новость: сцены кинематографа придворного фотографа Гана. Настанут морозы — катание с гор у берега небольшого озера, игры с Наследником, у которого и сани с ослом Ванькой, старым артистом цирка Чинизелли, и умный Джой.
А в Сочельник — первые елки: в три часа — в детской наверху; после всенощной — елка у бабушки в Гатчине, а на первый день Рождества — традиционная елка Конвоя и Сводного полка.
Дел и радостей довольно.
Когда начали учить Великую Княжну Ольгу и какова была программа этих учебных занятий — точно определить по оставшимся воспоминаниям трудно.
Первой ее учительницей была госпожа Е. А. Шнейдер, гофлектриса Государыни. Затем старшим учителем, назначавшим других наставников, и учителем русского языка был П. В. Петров.
«Дети Их Величеств, — замечает А. А. Танеева, — были горячие патриоты; они обожали Россию и все русское; между собой говорили только по-русски».
На сохранившихся письмах Великой Княжны виден четкий круглый, добрый почерк.
Иностранные языки преподавали: английский — мистер Гиббс и французский месье Жильяр, немецкий — г-жа Шнейдер; по-немецки Княжны не говорили.
С конца сентября 1905 года в особой классной комнате начались уроки французского языка, которому Великую Княжну учил благороднейший П. Жильяр, впоследствии воспитатель Наследника-Цесаревича.
Он сохранил такие воспоминания о первом уроке: «Меня провели во второй этаж, в маленькую комнату с очень скромной обстановкой в английском вкусе. Дверь отворилась, и вошла Императрица, держа за руку двух дочерей, Ольгу и Татьяну.
Сказав несколько любезных слов, она заняла место за столом и сделала мне знак сесть против нее; дети поместились по обе стороны. Старшая из Великих Княжон, Ольга, девочка десяти лет, очень белокурая, с глазами, полными лукавого огонька, с приподнятым слегка носиком, рассматривала меня с выражением, в котором, казалось, было желание с первой же минуты отыскать слабое место, — но от этого ребенка веяло чистотой и правдивостью, которые сразу привлекали к нему симпатии… «Сестры дышали свежестью и здоровьем, — писал он позже, — они были добры и необыкновенно естественны. Старшая, Великая Княжна Ольга Николаевна, была умна и рассудительна».
Продолжая занятия со своими ученицами, П. Жильяр сделал такое наблюдение:
«Одна подробность особенно ясно обнаруживает заботу о точности, которую Императрица вносила в свое попечение о дочерях, и свидетельствует также о внимательности, которую она хотела внушить им к их наставникам, требуя от них порядка, который составляет первое условие вежливости. Я всегда при входе находил книги и тетради старательно разложенными на столе перед местом каждой из моих учениц. Меня никогда не заставляли ждать ни одной минуты».
Как истые учащиеся, Княжны мечтали о лете, об иной, милой, свободной жизни, поездках в шхеры или в Крым.
Задолго им становилось известно, что отъезд уже не за горами, и великая радость воцарялась в их юной дружной компании; начинались мечты, приготовления; наступал и день отъезда.
Государь однажды записал: «Встали хорошим ясным утром. В 10.30 поехали к обедне и затем на пристань… пересели на „Полярную Звезду“ и снялись с якоря. Дети всячески радовались и возились всячески с офицерами и матросами».
По прибытии на яхту («милый Штандарт» или «Полярную Звезду») обычно ко всем Августейшим детям назначались дядьки из матросов, унтер-офицеров, на которых была возложена обязанность следить и охранять детей от могущих быть случайностей на верхней палубе. К этим матросам дети особенно привыкали; у них же учились плавать.
Еще в Петергофе, и довольно рано, дети начинали купаться. Однажды 6 июня Государь записал: «Днем баловались с детьми в море; они барахтались и возились в воде; затем купался в море при 141/4 град.».
Но и кроме купания в этих поездках было много радостного: катание на шлюпках, поездки на берег, на острова, где можно было возиться, собирать грибы. А сколько интересного на яхтах и судах, их сопровождавших: гребные и парусные гонки шлюпок, фейерверк на островах, спуск флага с церемонией. Завтракали и обедали обычно в просторной царской столовой, за большим столом, к которому приглашалось много морских офицеров, и Великим Княжнам, как хозяйкам, приходилось, к их обычному великому смущению, быть между гостями. Наблюдавший их во время таких поездок флигель-адъютант Фабрицкий говорит: «Великие Княжны в описываемое время были прелестными девочками, скромно и просто воспитанными, относившимися ко всем с ласковостью и вежливостью, а зачастую и со строгой заботливостью. Все они обожали Наследника и баловали его всячески».
Отметим здесь очень заинтересовавшую Великих Княжон поездку в 1910 году за границу, в Наугейм, Гамбург, где они инкогнито с Государем появлялись на улицах этих городков, заходили в магазины, жили вне привычного русского придворного этикета.
Большим разнообразием и счастьем после бесконечных северных зим были для царских детей и поездки в Крым. Особенно памятным для Великой Княжны Ольги было посещение Ливадии осенью 1911 года.
А. А. Танеева вспоминает: «В эту осень Ольге Николаевне исполнилось шестнадцать лет, срок совершеннолетия для Великих Княжон. Она получила от родителей разные бриллиантовые вещи и колье. Все Великие Княжны в шестнадцать лет получали жемчужные и бриллиантовые ожерелья, но Государыня не хотела, чтобы Министерство Двора тратило столько денег сразу на их покупку Великим Княжнам, и придумала так, что два раза в год, в дни рождения и именин, получали по одному бриллианту и по одной жемчужине. Таким образом, у Великой Княжны Ольги образовалось два колье по тридцать два камня, собранных для нее с малого детства».
Вечером был бал, один из самых красивых балов при Дворе. Танцевали внизу в большой столовой. В огромные стеклянные двери, открытые настежь, смотрела южная благоухающая ночь. Приглашены были все Великие Князья с их семьями, офицеры местного гарнизона и знакомые, проживавшие в Ялте. Великая Княжна Ольга Николаевна, первый раз в длинном платье из мягкой розовой материи, с белокурыми волосами, красиво причесанная, веселая и свежая, как цветочек, была центром всеобщего внимания. Она была назначена шефом 3-го гусарского Елисаветградского полка, что ее особенно обрадовало. После бала был ужин за маленькими круглыми столами".
Начиналась жизнь взрослой дочери Государя.
Внешне это было связано с парадной, показной жизнью нашего блистательного Двора — появление с Государем на торжествах, на придворных балах, в театрах; с Государыней — на благотворительных базарах, в поездках по России.
Многие помнят стройную, изящную фигуру старшей дочери Государя, радостно украшавшей царские выходы.
Но все это внешнее, блестящее, парадное, показное, что для случайного, поверхностного наблюдателя, для толпы, составляло какой-то законченный облик Великой Княжны и делало ее такой похожей на ее сестер, совершенно не гармонировало ни с подлинной скромной и простой повседневной жизнью Великой Княжны Ольги, ни с истинным строем внутреннего мира девушки, которая сумела развить, а часто и проявлять свою глубокую индивидуальность, девушки, у которой были свои думы и мысли и намечались свои дороги не поверхностного, а глубокого восприятия жизни.
В последние годы перед войной, когда Великой Княжне исполнилось восемнадцать лет, о ней можно было говорить как о сложившемся юном характере, полном неотразимого обаяния и красоты; многие, знавшие ее в те годы, довольно полно и поразительно созвучно очерчивают строй ее сложного ясного внутреннего мира. Невольно ее рисуют пока на фоне всех дружных, всегда бывших вместе Августейших сестер.
П. Жильяр с умиленными чувствами вспоминает своих учениц в эти годы: «Старшая, Ольга Николаевна, обладала очень живым умом. У нее было много рассудительности и в то же время непосредственности. Она была очень самостоятельного характера и обладала быстрой и забавной находчивостью в ответах»:
Душевный мир Великой Княжны Ольги слагался в кругу на редкость сплоченной, деятельной взаимной любовью, прекрасной внутренним ладом Царской Семьи. А святыня семьи — самый прочный и незаменимый фундамент для построения человека, для расцвета всего прекрасного в нем.
«Отношения дочерей к Государю, — вспоминает П. Жильяр, — были прелестны. Он был для них одновременно Царем, отцом и товарищем».
Отношение Великих Княжон к Государыне обусловливалось прежде всего отношением взрослых дочерей к очень строгой и требовательной матери, которая их всем сердцем любила и детьми только тогда и жила.
По воспоминаниям П. Жильяра: «Мать, которую они обожали, была в их глазах как бы непогрешима; одна Ольга Николаевна имела иногда поползновения к самостоятельности. Они были полны очаровательной предупредительности по отношению к ней. С общего согласия и по собственному почину, они устроили очередное дежурство при матери: когда Императрице нездоровилось, то исполнявшая в этот день дочернюю обязанность безвыходно оставалась при ней».
Физически Великие Княжны были воспитаны на английский манер: спали в больших детских, на походных кроватях, почти без подушек и мало покрытые; холодная ванна по утрам и теплая — каждый вечер. Одевались очень просто; платье и обувь переходили от старших к младшим, и нередко заставали их в аккуратно заштопанных ситцевых платьях (за время войны ни одной не было сшито ничего нового). Великая Княжна Ольга, как обладавшая лучшим вкусом, заведовала выбором фасонов для сестер. Каждой из них выдавалось на личные расходы по пятнадцать рублей в месяц, и из этих денег они должны были каждое воскресенье, бывая в церкви, класть на тарелку по рублю.
Особой чертой Царской Семьи, как отмечают воспоминания, была та, что их никто и никогда не видел не знающими, что с собой делать: всегда у каждой Великой Княжны находилось какое-либо занятие, всегда он были оживлены.
Из сестер Великая Княжна Ольга была ближе всех с совершенно иной по характеру Татьяной Николаевной; особенно нежные отношения старшей сестры были у нее к Наследнику, который ее любил больше всех в семье — и когда обижался из-за чего-нибудь на отца и мать, то заявлял им, что он Ольгин сын, собирал свои игрушки и уходил в ее комнату.
Великие Княжны воспитывались в строгих требованиях внимательного отношения к каждому человеку, а не в кичливом сознании своих превосходств и высокого положения. Государь всегда повторял:
«Чем выше человек, тем скорее он должен помогать всем и никогда в обращении не напоминать своего положения; такими должны быть и мои дети!«
Они такими и были, и это, прежде всего, проявлялось по отношению к ближайшим окружающим, к прислуге.
Из служащих, близких простой жизни Царской Семьи, упомянем камердинера Их Величеств, старика Волкова. «Любовью он пользовался всеобщей, — читаем в одном из воспоминаний, — и девочки постоянно висли на нем; старик делал сердитое лицо, а те тормошили его, поведывали все радости и горести».
Став взрослыми, Великие Княжны продолжали делиться с «дедой» своими переживаниями; рассказывали даже, в кого влюблялись. Любили Великие Княжны картины кинематографа, где фигурировали они сами. Как только получалась такая картина, они начинали приставать к Волкову, чтобы он непременно шел с ними.
«Насмотрелся я на вас и так», — ворчал старик, но шел и просиживал с ними весь сеанс. Любимицей его была старшая. «Ольга — это Романова!» — с гордостью говорил он про нее.
«Какое время пришло! — рассуждал он. — Замуж дочек пора выдавать, а выдавать не за кого, да и народ-то все пустой стал, махонький!»
Наступали те девичьи годы, когда, по словам поэта, «в сердце дума заронилась; пора пришла».
«Далекими кажутся мне годы, — вспоминает А. А. Танеева, — когда подрастали Великие Княжны и мы, близкие, думали о их возможных свадьбах. За границу уезжать им не хотелось, дома же женихов не было. С детства мысль о браке волновала Великих Княжон, так как для них брак был связан с отъездом за границу. Особенно же Великая Княжна Ольга Николаевна и слышать не хотела об отъезде из родины. Вопрос этот был больным местом для нее, и она почти враждебно относилась к иностранным женихам».
Мы видим только по этой документальной записи, что высшее чувство, которым она руководствовалась при решении этого, для нее чисто личного, вопроса, — чувство глубокого патриотизма.
«Я русская и хочу остаться русской!»
Через месяц запылали первые зори Великой войны. Царская Семья, как затем и многие, многие хорошие семьи, была «призвана» на эту страду России. Государь часто отлучался из Царского Села, а затем и совсем переселился в Ставку. Государыня возложила на себя большой труд по организации помощи раненым и вскоре сама стала, кроме того рядовой сестрой милосердия.
Старшие Великие Княжны явились ее усердными и деятельными помощницами.
А. А. Танеева так вспоминает о начале этой работы: «Государыня организовала особый эвакуационный пункт, в который входило около восьмидесяти пяти лазаретов; обслуживали эти лазареты около десяти санитарных поездов ее имени и имени детей. Чтобы лучше руководить деятельностью лазаретов, Императрица решила лично пройти курс сестер милосердия военного времени с двумя Великими Княжнами; преподавательницей выбрали княжну Гедройц, хирурга — заведующего Дворцовым госпиталем. Два часа ежедневно занимались с ней, а для практики поступили рядовыми хирургическими сестрами в лазарет при госпитале. Выдержав экзамен, Императрица и Великие Княжны наряду с другими сестрами получили красные кресты и аттестаты на звание сестры милосердия».
Началось страшно трудное и утомительное время. С раннего утра до поздней ночи не прекращалась лихорадочная деятельность. Вставали рано, ложились иногда в два часа ночи; Великие Княжны целыми днями не снимали костюмов сестер милосердия. Когда прибывали санитарные поезда, Императрица и Великие Княжны делали перевязки, ни на минуту не присаживаясь".
Первые годы войны, когда внимание всех было приковано всецело к фронту, совершенно перестроили жизнь Великой Княжны Ольги. Из замкнутого круга семьи с ее простой, строго размеренной жизнью ей пришлось, вопреки всем склонностям и чертам ее характера, повести жизнь работницы вне семьи, а иногда и общественного деятеля.
Рабочий день начинался для нее с девяти часов утра. «Татьяна с Ольгой уже улетели в лазарет», — писала Государыня.
Там они — простые сестры милосердия. Работа обычно затягивалась. «Ольга и Татьяна (а они всегда вместе) вернулись только около двух, у них было много дела». Почти ежедневно Государыня записывала: «Старшие девочки вечером идут чистить инструменты».
Нельзя, конечно, считать, что их цена, как сестер милосердия, была в этой обычной работе. Появление в лазаретах Августейших дочерей Государя само по себе облегчало страдания и скрашивало часы мук. Тем более что они от всей души, всеми средствами хотели утешать и исцелять.
Великим Княжнам приходилось часто за это время сопровождать Государыню в ее поездках по России для посещения военных госпиталей и в Ставку.
1 ноября 1915 года Императрица писала Государю: «Шлю тебе самые нежные поздравления по случаю двадцатой годовщины рождения нашей милой Ольги. Как время летит! Я помню каждую подробность этого памятного дня так хорошо, что кажется, что будто это произошло только вчера».
Ко дню крестин Великой Княжны Ольги, 14 ноября, Государыня опять говорит о ней:
«Да ниспошлются нашим детям милости Бога, — я с мучительным страхом думаю об их будущем, — оно так неизвестно. Жизнь — загадка, будущее скрыто завесой, и когда я смотрю на нашу большую Ольгу, мое сердце полно волнения, и я спрашиваю, какая судьба ей готовится, что ее ожидает?«
Отношения с отцом у Великой Княжны Ольги складывались особенные. Внешне на него похожая, «дочь отца», как ее часто называли, она с детских лет горячо полюбила его.
Одна учительница Великой Княжны передает воспоминание о таком случае: «Когда Ольга впервые, совсем крошкой, приехала в Смольный („Смолен институт“, как они его тогда называли), ее окружили институтки; она была так мала, что не могла увидеть того, что лежало на одном из столов. „Ну, какая же ты „Великая“ Княжна, когда не можешь заглянуть на стол?“ — пристали к ней девочки. Ольга задумалась, затем развела ручками: „Я и сама не знаю!“ — ответила она. — Спросите папу, он все знает!» — и побежала к отцу спрашивать его".
Мы уже отмечали, что и отец стал постепенно выделять ее среди дочерей, сначала, как старшую, а потом он невольно и полюбил ее больше. Умница, прямая, с волевым характером, а в то же время скромница, как бы дичившаяся, ярко русская душой, она при душевном строе Государя была ему близка, необходима тем более, чем старше и самобытнее становилась она. Когда они расстались с наступлением войны, она чаще других писала ему длинные, подробные письма.
7 декабря 1916 года Государыня писала: «Ты не можешь себе представить радость Ольги, когда она получила твою телеграмму — она совсем порозовела и не могла ее прочесть вслух, она напишет тебе сама сегодня. Спасибо, мой голубчик, за то, что ты сделал ей этот великолепный сюрприз (в день своих именин Государь помнил о старшей дочери) — она и сестры чувствовали себя так, словно это был день ее рождения. Она сразу послала телеграмму пластунам».
Государь платил ей такой же любовью. По воспоминаниям, в последние годы он не раз приходил на «детскую» половину по ночам, будил Ольгу и делился с ней новостями и мыслями.
Не раз, когда ожидались важные вести, Царь подолгу ходил один по коридору; когда телеграммы приносили, он входил в соседнюю комнату и вызвал Ольгу; та появлялась в спальном белом халатике, Государь прочитывал ей все и затем совещался с нею, гуляя по коридору, как с маленьким близким другом.
Те же воспоминания говорят будто о другом.
«Ольга была настолько умна, и ее так выделяли в Царской Семье, что предназначали ее, на случай возможной смерти Алексея, в престолонаследницы, для чего Царь собирался изменить Павловский закон».
Любимейшей фигурой истории была у нее Екатерина II.
«Все это только красивые фразы, — сказала Императрица Александра Феодоровна, — а дела нет никакого!»
«Красивые слова поддерживают людей, как костыли, — возразила Ольга, — при Екатерине было сказано много красивых слов, которые перешли потом в дело!»
В начале февраля 1917 года Великая Княжна Ольга Николаевна была больна воспалением уха, и вся семья обычно собиралась у нее в детской; там же играл с Наследником приехавший к нему в гости кадет 1-го корпуса, подозрительно кашлявший и на другой день заболевший корью. Дней через десять этой же болезнью и в сильной форме заболели Великая Княжна Ольга и ее любимец Наследник. Болезнь протекала весьма бурно, при температуре 40,5°. В полузабытьи Великая Княжна видела около себя Государыню в белом халате, и до нее долетали разговоры о каких-то беспорядках и бунтах в Петрограде.
Утром 8 марта Государыня сказала П. Жильяру: «Государь возвращается завтра, надо предупредить Алексея, необходимо все ему сказать. Хотите вы это сделать? Я пойду говорить с девочками».
Видно, как она страдает при мысли о том горе, которое она причинит Великим Княжнам, сообщая об отречении их отца, — горе, которое может осложнить болезнь. 9 марта прибыл наконец к Семье глубоко страдавший Государь и тотчас поднялся в комнату к больным дочерям, что принесло им величайшую радость.
После выздоровления Великой Княжны жизнь ее, как и всей Царской Семьи, сложилась крайне своеобразно.
Вставали рано; затем — две прогулки: одна от одиннадцати часов до завтрака и вторая — от двух с половиной до пяти часов дня. Все должны были (кроме Государя, который гулял отдельно) собраться в полукруглой зале и ждать, пока начальник охраны откроет двери в парк; «мы выходим, — говорит П. Жильяр, — дежурный офицер и солдаты следуют за нами и окружают то место, где мы останавливаемся для работы».
Поневоле, так как кругом все было так тяжело: Россия, которую они все так любили, гибла; их все предательски покидали. Самые близкие, те придворные, о которых в Царской Семье говорили с такой нежной лаской, а некоторым из них Великая Княжна посылала в Ставку свои милые письма; люди, которые были приняты как родные, почти все покидали осиротевшую Семью. Великие Княжны переживали это очень тяжело.
С глубокой скорбью и большими слезами покидали Великие Княжны Царское Село. Днем 31 июня они простились с дорогими уголками Царскосельского парка, островками, огородом. В часу ночи все, готовые к отъезду, собрались в полукруглой зале и здесь провели в томительном и тревожном ожидании до пяти часов утра. Великие Княжны много плакали. В поезде разместились удобно: Великие Княжны в отдельном купе в вагоне Государя, их прислуга — в ближайших вагонах.
6-го августа прибыли в Тобольск на пароходе «Русь», на котором прожили еще около недели, пока приготовляли дом, предназначенный для Царской Семьи.
Когда перешли в него, комната Великих Княжон оказалась на втором этаже, рядом со спальней Государя и Государыни.
Первое время, приблизительно месяца полтора, было едва ли не лучшим в заключении Царской Семьи, жизнь текла ровно и спокойно.
Вечерами собирались всей семьей с оставшимися им верными. Великая Княжна Ольга играла на рояле, работали, играли в карты, Государь читал. Часто дети сходились в караульное помещение Великие Княжны, со свойственной им простотой, которая и составляла их главную привлекательность, любили разговаривать с солдатами охраны, расспрашивали их о семьях, селах, о сражениях.
С февраля, по почину П. Жильяра, начали устраивать домашние спектакли. Великая Княжна Ольга принимала в них участие реже других, но следует отметить, что в пьесе Чехова «Медведь» (спектакль 18 февраля) роль Поповой играла Великая Княжна Ольга, а ее партнером (роль Смирнова) был Государь.
По субботам бывала всенощная в зале, а по воскресеньям разрешали ходить под охраной через городской сад в церковь Благовещения.
«24 декабря, — как писала одна из Великих Княжон, — была у нас всенощная; за столом со всеми образами, поставили елку; так она и простояла всю всенощную; на елку мы ничего не вешали».
Скоро наступят для них страшные испытания, пойдут они на свою Голгофу, и хочется здесь, как бы в последний раз, присмотреться к духовному миру Великой Княжны Ольги, какой она рисовалась в эти дни хорошо ее узнавшим, но посторонним людям.
Полковник Е. С. Кобылинский, проживший год с Царской Семьей (Царское Село — Тобольск) и наблюдавший ее в самых различных условиях, так охарактеризовал следователю Великую Княжну:
«Ольга Николаевна — недурная блондинка, лет двадцати трех. Барышня в русском духе. Она любила читать, была способная, развитая девушка, хорошо говорила по-английски и плохо по-немецки.
Она имела способности к искусствам: играла на рояле, пела и в Петрограде училась пению (у нее было сопрано), хорошо рисовала. Была она очень скромная и не любила роскоши. Одевалась очень скромно и в этом отношении постоянно одергивала других сестер. Сущность ее натуры, я бы сказал, вот в чем: это — русская хорошая девушка с большой душой".
Чувства, пережитые Великой Княжной Ольгой, лучше всего характеризуются двумя известными стихотворениями-молитвами, переписанными в Тобольске. В доме Ипатьева впоследствии были найдены книги Великой Княжны Ольги Николаевны, на одной из них других рукою Великой Княжны написано стихотворение «Молитва».
Пошли нам, Господи, терпенье
В годину буйных, мрачных дней,
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей
/…/
И у преддверия могилы
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы —
Молиться кротко за врагов.
Любимая дочь Императора Николая II, она наследовала от него все лучшие стороны его души: простоту, доброту, скромность, непоколебимую рыцарскую честность и всеобъемлющую любовь к Родине.
Долголетняя воспитанница и старшая дочь Императрицы Александры Феодоровны, она восприняла от нее искреннюю и глубокую евангельскую веру, прямоту, уменье владеть собой, крепость духа. Заветы Государыни, которая говорила о себе: «всегда верная и любящая, преданная, чистая и сильная, как смерть», были ясны и трудны.
«Сперва — твой долг, потом — покой и отдых.
Твой долг исполняй, вот что лучше всего.
Господу предоставь остальное!«
Так написала она в дневнике Государя; это же внушала она и своим дочерям.
Эти два сильных влияния — отца и матери — сбивались крепким ладом редкой по сплоченности Царской Семьи. Если все это сочетать с природными дарованиями Великой Княжны Ольги и с тем, как ора сумела пройти открыто перед всеми хотя и недолгий, но очень сложный по переживаниям жизненный путь, то перед нами предстанет ее светлый, прекрасный образ русской девушки с большой ясной душой.
Она сумела жить во имя того, во что она верила, любила, и шла она своей прямой дорогой. Натура цельная, глубокая, она жила и ушла из неузнанная, неоценённая; редко кому открывал она свой душевный мир (думаем, одному Государю); с задушевностью простого искреннего чувства она шла к людям, особенно участливо и любовно — к простым людям и с деятельной любовью — к страдавшим.
И. С. Шмелев, обращаясь к группе русских девушек в эмиграции, сказал: «Славные русские девушки! Вам предстоит великое: создать новую, чистую русскую семью, обновлять, очищать от скверны родной народ. Вы понесете народу Бога, понесете в жизнь правду, все то, ценнейшее, чем возвеличена русская женщина: выполнение долга, самоотверженность, милосердие, чистоту, духовность, кротость, готовность к подвигу, верность и глубину любви… С Богом в душе, с верой, с памятью о загубленном, чудесном, чистом вы будете стойки, вы будете свято горды: вам, зарубежные русские девушки, а с вами и вместе и тем, кто сохранил себя там, — великое вам назначено… Мужчине — строить, вам — освящать…«
В этом предстоящем великом подвиге пусть явится светлым и ярким воспоминанием «о загубленном, чудесном, чистом» образ прекрасной и подлинной русской девушки — Великой Княжны Ольги.
Пусть ее светлый облик, ее жизнь будут живым примером, зовущим маяком.
Савченко П. Русская девушка. Светлой памяти Царственной Мученицы Великой Княжны Ольги Николаевны (1895−1918 гг) — М.: Трифонов Печенгский монастырь, «Ковчег», 2001
