 |
| Православие.Ru | Елена Лебедева | 27.11.2008 |
13 ноября 1730 года, в день, когда Православная Церковь празднует память святителя Иоанна Златоуста, родился Александр Васильевич Суворов. В Москве, родном городе Суворова, много мест, связанных с именем полководца, который был и остается одной из загадок России.
«Здесь жил Суворов»
Его предки обосновались в России позже, чем родоначальники других известных русских фамилий: по легенде, которую рассказывал сам Суворов, швед из благородной фамилии, по имени Сувор, в 1622 году приехал на службу к царю Михаилу Федоровичу и принял русское подданство. Потом эту легенду опровергали: как же Суворов мог происходить от иностранца! Дед полководца, Иван Григорьевич, служил у Петра I генеральным писарем лейб-гвардейского, а тогда еще потешного Преображенского полка и не раз бывал удостоен чести принимать царя у себя в домике на Преображенке — оттого и носит местная Суворовская улица его имя. Есть предание, будто Иван Григорьевич в старости принял священнический сан и стал протоиереем кремлевского Благовещенского собора; он и наставлял внука в православной вере — потому-то полководец и был столь религиозен. На самом деле внук родился уже после смерти деда, который всегда оставался на государевой службе.
Василий Иванович Суворов, отец полководца, был крестником Петра Великого, служил у него денщиком и переводчиком, дослужился до генеральского чина. Он имел родовой дом на Большой Никитской улице в приходе храма святого Феодора Студита. Там в 1728 году В.И. Суворов обвенчался с Авдотьей Федосеевной Мануковой, дочерью петербургского ландрихтера, а по другим данным — Федосей Мануков был из старинного московского дворянства; он имел усадьбу на Арбате (на углу с Серебряным переулком), в приходе храма Николая Чудотворца Явленного, которую и отдал дочери в приданое (дом не сохранился). Через два года у четы Суворовых родился сын. Нарекли младенца в честь святого Александра Невского: отец мечтал, чтобы сын тоже стал военным.
По преданию, его рождение сопровождали чудесные знамения. В тот день на небе видели «красные хвосты», которые, по истолкованию новгородского юродивого, означали рождение человека, «нехристям страшного» и знаменитого. А ночью один крестьянин, заплутав, шел по заснеженному полю и вдруг повстречал путника, красивого молодого человека, словно выросшего из земли. Он сказал, что сегодня родился такой младенец, каких еще мир не видывал, но никому не следует знать, где он появился на свет. Говорили, что место рождения Суворова так и осталось неизвестным — то ли Москва, то ли Финляндия (некоторая доля истины в этом предании есть). Еще ходила молва, будто однажды в дом родителей Суворова постучался некий странник, и благочестивые хозяева радушно приняли гостя. А гость оказался святым ангелом, который благословил их новорожденного сына.
Точно известно, что Суворов родился в Москве, но где именно — действительно осталось загадкой. Если будущий полководец появился на свет в доме деда по матери, в Серебряном переулке, то это было знаменательно для воинского Арбата: ведь прежде, чем стать очагом русской интеллигенции, Арбат был военным оплотом Москвы. Заселенный лучшими стрелецкими полками, он поддерживал оборону западных границ города, откуда исходила наибольшая опасность, а храм Николы Явленного помнил осаду войска гетмана Сагайдачного в октябре 1618 года — победа над ним стала окончательным завершением Смуты. Но все же более вероятно, что Суворов родился в доме у Никитских ворот. Метрики о его крещении не сохранилось, но таинство было совершено либо в храме Николы Явленного, либо в церкви Феодора Студита, где венчались его родители.
Дом у Никитских ворот не сохранился, а тот, что украшен мемориальной доской с надписью «Здесь жил Суворов», отец полководца купил в 1768 году, впрочем, только расширив старое, дедовское, владение. В храме Феодора Студита была похоронена мать полководца, скончавшаяся, когда ему не было еще 15 лет. В этой церкви Суворов выстаивал службы, пел на клиросе, читал Апостол и просил поминать родителей, когда уезжал из Москвы. Молился он и в соседнем храме Большого Вознесения. Сохранились воспоминания очевидцев, как он, сделав три земных поклона перед каждой иконой, ставил свечки, слушал молебны на коленях и с трепетом подходил к священнику под благословение.
О московском детстве полководца известно очень мало. В 1740 году Суворовы продали арбатский дом и переехали в другой родовой дом — в Покровской слободе (Бакунинская улица) — и этот дом был в приходе храма Николая Чудотворца. Мальчик рос столь хилым и болезненным, что отец оставил мысль сделать из него военного и стал готовить к гражданской службе. Мальчик же с жадностью читал книги о великих полководцах, древних и русских; подражая им, занимался физическими упражнениями и верховой ездой, решил закаливаться: отказался от теплой постели, выбегал ночью под дождь, обливался холодной водой. Отцу все это не нравилось, он считал увлечения сына лишними и неуместными.
Однажды к ним в гости приехал генерал Абрам Ганнибал, тоже крестник Петра Великого. Суворов-старший пожаловался ему на сына, пригласил пойти к нему в комнату посмотреть, чем тот занимается. Мальчик сидел обложенный книгами и военными картами. Ганнибал задал вопрос о каком-то древнем сражении, стал расспрашивать о подробностях, а потом в восхищении обнял мальчика: «Если бы жив был наш батюшка Петр Алексеевич, он поцеловал бы тебя в голову и порадовался бы на тебя!» Абрам Ганибал убедил Суворова-старшего не противиться увлечениям сына.
Недалеко от дома Суворовых в Покровской слободе, за Яузой, квартировал лейб-гвардейский Семеновский полк. В октябре 1742 году в него был зачислен Александр Суворов, которому еще не исполнилось и 12 лет. В 1747 году он отправился в Петербург на военную службу, и вскоре молодого подтянутого капрала, стоявшего в карауле у Монплезира в Петергофе, заметила императрица Елизавета Петровна. Спросив его имя, государыня подала серебряный рубль, но тот ответил, что не может принять дар, ибо по уставу караульный не имеет права брать денег. Государыня похвалила его за верную службу, допустила к руке и положила рубль на землю: «Как сменишься, так возьми». Суворов всю жизнь хранил эту монету и даже, говорили, каждый день целовал ее. Иногда эту историю связывают с именем принцессы Фике, будущей императрицы Екатерины II, потом очень благоволившей Суворову — его отец в 1762 году присягнул ей и арестовал в Ораниенбауме голштинцев, преданных свергнутому Петру III.
Боевым крещением для Суворова стала Семилетняя война с Пруссией: он участвовал и в знаменитом сражении под Кунерсдорфом, и во взятии Берлина. С тех пор он воевал во многих «горячих точках» империи. В 1773 году во время русско-турецкой войны Суворов был назначен в действующую армию под командованием П.А. Румянцева и уже в июне одержал свою первую известную победу, взяв крепость Туртукай — хотя ему было приказано только провести разведку. По легенде, он подал рапорт Румянцеву в стихах:
Слава Богу, слава Вам:
Туртукай взят — и я там!
Однако за победу, одержанную «самовольно» в битве, которая бала начата без приказа военачальника, Румянцев отдал его под суд. Спасла Суворова императрица Екатерина; она написала на донесении Румянцева: «Победителей не судят» — и наградила Суворова Георгиевским крестом. Вскоре отец вызвал его в Москву для женитьбы.
Суворов совсем не думал о семейной жизни — «времени не доставало», как он выразился. Но старый генерал, мечтая о продолжении рода, уговорил его жениться, и сам подобрал невесту из московской аристократии. Княжна Варвара Ивановна Прозоровская была знатной — их род происходил от Владимира Великого, но бедной: отец промотался и влез в долги. По тем меркам она считалась не очень юной для замужества — целых 23 года, но жениху перевалило за 40, так что для него «суженая» была вполне свежа. Жила она в усадьбе на Большой Дмитровке, 6 — еще один суворовский адрес в Москве: сюда он приезжал к невесте с визитами. Русская красавица, румяная, статная, «но с умом ограниченным и старинным воспитанием» (то есть полуграмотная), Варвара Прозоровская отличалась склонностью к мотовству и пристрастием к светской салонной жизни. Она совсем не оценила достоинств своего уже немолодого, некрасивого и хромого мужа, да еще и отменного чудака. Тот поначалу хотел только угодить отцу, но, видимо, всерьез влюбился: он писал, что жена ему дороже жизни.
27 января 1774 года отпраздновали свадьбу. На роль храма, в котором венчался Суворов, претендуют несколько в разных городах. В Москве — это храмы святого Феодора Студита и Большое Вознесение; в Петербурге — церковь пророка Илии на Пороховых заводах и храм Симеона и Анны (на улице Белинского), называют и Никольскую церковь близ деревни Марфино; но, скорее всего, этим храмом был все-таки московский храм Феодора Студита. После венчания молодые посетили усадьбу Голицыных в Кузьминках, которым Варвара приходилась дальней родственницей. Так Суворов побывал и во Влахернском храме.
Скоро он умчался на войну. Уже в июне 1774 года разгромил 40-тысячную турецкую армию при Козлудже, а в августе перепуганная императрица срочно вызвала его для поимки Емельяна Пугачева. Бунтовщика, однако, схватили и выдали его же товарищи, и Суворов лишь отконвоировал его в Симбирск. Оттуда он отправился в Москву повидаться с женой — они жили в доме на Большой Никитской. Летом 1775 года умер отец полководца (его похоронили в Феодоровском храме, подле супруги; потом за их могилами ухаживал московский историк И.М. Снегирев), в августе родилась Суворочка — любимая дочь Наталья. Вскоре жене пришлось отправиться вместе с мужем в армию. Но это для московской красавицы оказалось серьезным испытанием, которого она не выдержала. Ее неверность стала причиной бракоразводного процесса, правда, так и не доведенного тогда до конца. Сама императрица выступила как примирительница супругов. В 1784 году у них рождается сын Аркадий. Отношения полководца с женой вновь портятся, брак распадается. Церковного развода не было, но митрополит разрешил Суворову жить отдельно. Он пожелал вернуть приданое, отдал жене свой московский дом на Никитской, выделил содержание, но дочку забрал и определил в Смольный институт. Между отцом и дочерью завязалась нежнейшая переписка. Воин, как мог, воспитывал ее, наказывая во всем полагаться на «Промысл Всемогущего» и хранить «неукоснительно верность великой нашей монархине». Он делился с ней самым сокровенным. В ее письмах к отцу чувствовалась искренняя любовь. Дочь своего отца, она отличалась недюжинным умом и тактом. «Имею честь поздравить Вас с победою (при штурме Измаила), я принимаю великое участие в Вашей славе, но она мне многих слез стоила», — характернейшие для ее писем строки.
За заслуги отца Екатерина II пожаловала ее фрейлиной. Суворов пришел в ужас: чем грозила дочери придворная жизнь! «Будешь ты бывать при дворе, и, если случится, что обступят тебя старики, покажи вид, что хочешь поцеловать у них руку, но своей не давай», — наставлял он Наталью. Потом все же забрал ее из Зимнего дворца и поселил у родственницы. По одной версии, он сам подобрал ей мужа — графа Николая Зубова, брата екатерининского фаворита Платона, но всего вероятнее, что на этом настояла императрица. Да и сама Наталья пожелала выйти за него замуж, и отец нехотя согласился. Счастлива она не была и рано овдовела. По преданию, в марте 1801 года именно Николай Зубов ударил табакеркой в висок императора Павла I в Михайловском замке. А через четыре года умер сам, оставив жену с шестью детьми. В начале XIX века графиня Наталья Зубова жила на Арбате, в доме N 42. В 1812 году ее карету захватили французские солдаты, но, узнав, кто она, немедленно отпустили, воздав воинские почести.
Судьба сына Суворова (при разрыве супругов он остался с матерью, ею воспитывался) оборвалась трагически: он утонул в 1811 году. По роковому стечению обстоятельств он погиб в той самой реке Рымник, битва у которой прославила его отца. Одни говорили, что в воде опрокинулся экипаж и он попал под копыта лошадей, другие — что он спасал тонущего солдата. За его дочерью Марией, в замужестве — Голицыной, ухаживал А.С.Пушкин, нареченный Александром, может быть, в честь Суворова.
«Христов воин»
Феномен Суворова объясняется его незыблемой верой в Бога. Это был образец выдающегося мирянина — здесь его можно сопоставить с Достоевским, который достиг пророческих высот, оставаясь обычным человеком — не монахом и не подвижником. Мирянина, вера которого претворялась в жизнь, а жизнь побуждала к вере. Упование на Бога во всем и всегда и непреложная верность Церкви — вот источник военной гениальности Суворова. Три характернейшие черты личности Суворова — истовая набожность, истовый патриотизм — почти мистическое чувство русской национальности и истовое служение монархии. И именно на этом он полагал воспитание русского солдата, во всем подавая личный пример.
Семилетняя война показала ему те недостатки, которые были в обучении русских солдат. В 1763 году, получив под свое начало Суздальский полк и квартируя в Новой Ладоге, Суворов начал по-иному — так, как он считал правильным, — готовить воинов. Главное внимание он уделял религиозному воспитанию, повторяя, что «безбожие поглощает государства и государей, веру, права и нравы» и что «неверующее войско учить — что ржавое железо точить». Он построил с солдатами деревянный храм Петра и Павла, вырезав собственноручно купольный крест для него. Открыл в полку две школы. Он сетовал на сельских попов, не учивших своих прихожан азам церковной грамотности: европейский крестьянин знает веру и молитвы, а русский учится этому в армии. При этом обучение у Суворова не ограничивалось знанием молитв и частым посещением храма — Суворов воспитывал нравственное начало, поучая, что победа даруется от Бога и ее одерживает бессмертная душа, что почитание Бога есть избежание греха, что без добродетели нет ни славы, ни чести. Полководец учил быть врагом зависти, ненависти и мщения, гнушаться лжи, прощать погрешности ближнего и не прощать их себе, не унывать и не отчаиваться, выручать товарищей, быть милосердным к низложенному врагу и никого не убивать напрасно — «победителю прилично великодушие».
Ни одной битвы Суворов не начинал без молитвы. Однажды в опасный момент боя он на глазах у всех спрыгнул с лошади и несколько минут молился, распростершись ниц, а потом дал такие распоряжения, что победа была одержана. Каждую победу Суворов праздновал в храме, благодаря Господа; всегда служил панихиду по убиенным. И даже награды героям вручал в храме. Предостерегал своих воинов от масонства, лжеучений, революционных идей. С уважением относился к католичеству, но истинной считал только Православную Церковь. Услышав рассказ о сожжении Яна Гуса, молвил: «Я благодарю Бога, что никогда реформационная горячка не посещала нашего Отечества: всегда религия была у нас во всей чистоте». Однажды он спросил молодого генерала М.А. Милорадовича: «Миша, ты знаешь трех сестер?» Тот ответил: «Знаю! Вера, Надежда, Любовь!» Суворов обрадовался: «Да, ты — русский! Ты знаешь трех сестер: Веру, Надежду, Любовь. С ними слава и победа, с ними Бог!»
Знаменитые чудачества Суворова только со стороны казались чудачествами. Так, он любил огорошить подчиненных вопросами: сколько в реке рыбы, сколько верст до луны, что сейчас делает китайский император. Это объяснялось просто: он не терпел «немогузнаек» и всего лишь смотрел, как вопрошаемый выйдет из положения. Если следовал ответ «не могу знать», интерес у Суворова пропадал, если же ответ был находчив, солдата ждала хорошая служба. Правда, однажды полководец сам попал в непростую ситуацию. На вопрос, знаешь ли, сколько на небе звезд, часовой бодро ответил: «Сейчас скажу!» — и принялся пальцем считать на небе звезды. Дело было зимой, и Суворов основательно замерз, пока солдат неутомимо подсчитывал звезды. «Хорошо! Хорошо! Произвести его в унтер-офицеры!» — закричал Суворов и ринулся в теплую избу.
Самым известным его чудачеством было пение петухом, но и здесь крылся истинно суворовский смысл. Петух заменял ему часы, которых полководец никогда не носил, говоря, что солдат и без часов должен знать время. Перед походом Суворов не назначал часа выступления, а приказывал быть готовыми с первыми петухами. В назначенное время он сам выходил к войску и кричал «Ку-ка-ре-ку!» — этим начинался поход. Петух на Руси считался защитником от нечисти. Было и еще одна, очень серьезная причина, о которой поведал сам Суворов: «Я бывал Эзопом, Лафонтеном. Шутками и звериным языком говорил правду. Подобно шуту Балакиреву, который благодетельствовал России, кривлялся и корчился, я пел петухом, пробуждая сонливость».
На втором, после веры, месте в учении полководца был патриотизм. Суворовские изречения вошли в поговорки: «Мы русские — с нами Бог!», «Мы русские — какой восторг!» Его искренняя, восторженная вера в Россию, как искра, воспламеняла воинские сердца. Ратники беззаветно следовали своему «чудотворцу-воеводе», предаваясь такому же ликованию. Суворов столь же истово верил в русского солдата, «чудо-богатыря», в его силу, веру, выносливость, храбрость, верность, волю к победе, смекалку, способность устоять и победить в любых условиях, иногда с шуткой: «Там, где пройдет олень, там пройдет и русский солдат. Там, где не пройдет олень, все равно пройдет русский солдат». Кто плохо исполнял службу, получал суворовский выговор: «Ты — не русский». Офицеров же, желавших галантно изъясняться по-французски, как было принято в светских кругах, Суворов именовал «мусье», что было высшей немилостью. А один иностранный военный, докладывая Суворову о взятии адмиралом Ф.Ф. Ушаковым острова Корфу, из уважения выразился «фон Ушаков» и получил нагоняй: «Возьми себе свое „фон“!»
Третьим суворовским принципом была верность монархии. Солдату он говорил «Ты присягал. Умирай за веру, царя и Отечество и знамя защищай до последней капли крови». Всех учил брать с него пример — «до издыхания быть верным государю и Отечеству». Однажды французские эмигранты-роялисты со слезами рассказывали ему о своем несчастном короле Людовике XVI. «Жаль, что во Франции не было дворянства, — сокрушенно ответил Суворов. — У нас этот щит престола защитил помазанника во время стрелецкого бунта». Его преданность Екатерине II не имела границ, и она всегда благоволила ему. Однажды Суворов сказал ей на прогулке в Царском Селе, что в нашем климате лавры скоро отцветают и мороз — их враг, государыня же, показав на сердце, ответила, что у нее есть парник и что она не походит на тех людей, которые, выжав лимон, бросают корку.
Солдаты благоговели перед своим полководцем, слагали о нем легенды и безгранично в него верили: он дал более 60 сражений и ни одного не проиграл. Верили, что он может вымолить победу, что наделен божественным даром — чует воду в пустыне, вражеские ловушки, зрит будущее, защищает от пули — и что ему помогают небесные силы. На глазах у воинов в самые тяжкие минуты сражения рядом с Суворовым появлялся всадник в белых одеждах и красном плаще — говорили, что это ангел Божий или сам святой князь Александр Невский приходил на помощь русским молитвами полководца.
В первый раз Суворов «удивил» битвой при Кинбурнской косе осенью 1787 года во время русско-турецкой войны. Турки решили овладеть крепостью, подойдя на военных кораблях. Это было 1 октября, в праздник Покрова Пресвятой Богородицы. Суворов находился в церкви. Когда ему доложили о высадке вражеского десанта, он приказал не стрелять и не мешать туркам, а достоял до конца службы, потом попросил еще отслужить молебен на победу. Лишь когда служба кончилась, а противник был уже в 200 шагах от крепости, Суворов приказал стрелять из всех орудий — турки даже не успели приступить к штурму. С той чудесной победы пошла молва, что Суворов никогда не начинает сражения, пока не окончится ангельская обедня на небесах. Солдаты в восторге пели:
Наша Кинбурнска коса
вскрыла первы чудеса.
Следующим чудом была битва при Рымнике в 1789 году. Суворов атаковал турецкое войско, многократно превосходившее русское. Но Суворов учил побеждать не силой, а духом. Битва была жестокая. По преданию, в самый отчаянный момент, когда казалось, силы были на исходе, около Суворова появился светлый всадник, что-то молвил ему и бросил камень в сторону неприятельского лагеря. После этого, наперекор всем правилам военной науки, Суворов приказал идти в атаку, и победа была одержана почти по суворовскому принципу: «удивить — победить». За нее Суворов получил титул графа Рымникского.
В следующем, 1790, году штурмом была взята крепость Измаил.
Крепость считалась неприступной. На обеде в походной палатке Суворов велел казаку выпустить орла на волю. Тот взмыл, но ударился о перекладину и упал на стол. «Это значит, что Измаил падет», — проговорил Суворов. Перед штурмом он взглянул на небо и замер. Один солдат спросил его, что он видит? Тот предложил посмотреть самому: «Видишь людей?» «Вижу будто», — удивлено ответил солдат. «Видишь: одни в венцах, другие без венцов?» — «Вижу будто!» — повторил тот в изумлении. «Вот и я вижу. Какие в венцах, те убиты будут при штурме, только без венцов куда больше — удачный штурм будет, мало наших побьют».
Пытаясь вовсе избежать кровопролития, Суворов дал знаменитый ультиматум: «24 часа на размышления для сдачи и — воля; первые мои выстрелы — уже неволя; штурм — смерть». Комендант крепости надменно ответил, что «скорее остановится течение Дуная и небо упадет на землю, чем русские возьмут Измаил». Он, как известно, погиб при штурме, и русские воины поднесли его саблю Суворову в подарок.
В 1794 году Суворова направили в Польшу для подавления восстания Тадеуша Костюшко. Опасность для России крылась и в том, что поляки, борясь за независимость, пытались обратиться за помощью к революционной Франции. В этом случае Польша могла превратиться в новый очаг «якобинства». Главное укрепление поляков было в предместье Варшавы Праге, сплошь огражденном рядами ловушек — волчьими ямами. Русские готовились к смерти, надели чистое белье, примирились друг с другом и перед боем молились на коленях перед полковыми иконами. Штурм начался ночью, а утром после победы солдаты дивились, как им удалось миновать ловушки: ни один русский воин не упал в яму. Суворов отправил императрице знаменитый краткий рапорт: «Ура! Прага! Суворов!» — и получил достойный ответ: «Браво! Фельдмаршал! Екатерина!» — что означало произведение его в фельдмаршалы. Получив фельдмаршальский жезл, Суворов понес его в храм на освящение.
Екатерина уготовила победителю истинно царский прием. Однажды она уже хотела удивить Суворова и пригласила его на обед во дворец. Гвоздь заключался в том, что каждый гость мог заказать себе любое блюдо, но Суворов попросил щи и кашу, чем смутил императрицу, потому что таких блюд у нее все-таки не оказалось. Теперь она подарила полководцу табакерку с изображением «тезки» Александра Македонского и отвела ему Таврический дворец. Там его поджидала постель из сена, холодная вода для окачивания, завешенные полотном зеркала, которых он терпеть не мог, повторяя, что не любит видеть другого Суворова, и самовар: дорогой московский чай был единственной роскошью, которую Суворов позволял самому себе.
Польский поход был последним серьезным поручением Екатерины. Ее кончину, случившуюся в 1796 году, Суворов переживал очень тяжело. На престол взошел Павел I, и для Суворова наступили трудные времена: он был противником перенимания прусской военной системы («пудра — не порох, букли — не пушки»), чем раздражил императора. Предлагают и другую, необычную версию: будто бы Суворов подписал пресловутый екатерининский Манифест о передаче престола Александру и тем навлек на себя гнев Павла. Так или иначе, в феврале 1797 года полководец был отправлен в свое имение Кончанское в Новгородской губернии, где прожил два года. Правда, прощаясь с воинами, он предсказал свое возвращение: «Мы еще увидимся, мы еще будем драться вместе. Суворов явится среди вас!»
В Кончанском его ожидала непривычная мирная жизнь, но он жил по своему порядку. Вставал с петухами, шел в церковь, сам звонил в колокола, содержал певчих, которые вместе с ним пели по нотам сочинения Бортнянского, учил крестьянских детей, читал газеты, внимательно следя за действиями Наполеона в Европе. Тогда он предсказал, что если генерал Бонапарт останется на военной стезе, где ему дарованы великие таланты, он будет победителем, но если «бросится в вихрь политический» — погибнет. Сам Суворов намеревался «окончить свои краткие дни в служении Богу» — уйти иночествовать в Нилову пустынь и написал о том прошение императору. Однако вместо монастыря он отправился в Итальянский поход, поскольку Россия вступила в антифранцузскую коалицию. По настоянию союзников, Павел I назначил Суворова главнокомандующим войсками в Северной Италии, захваченной силами французской Директории. В письме император просил фельдмаршала немедленно прибыть в Петербург. Тот, отслужив молебен, через два часа был в пути. Во дворце Суворов в слезах пал к ногам императора, но тот поднял его, поцеловал и плакал сам — все свидетельствовало о примирении. Накануне отъезда Суворова в Европу в марте 1799 года его навестил П.Х. Обольянинов и увидел странную картину: полководец перепрыгивал через саквояжи и прочие походные вещи. «Учусь прыгать! — объяснил Суворов. — Ведь в Италию-то прыгнуть — ой, велик прыжок, научиться надобно!» Словно предвидел.
Суворов, конечно же, был врагом Французской революции. Он говорил своим воинам, что «французы отвергли Христа Спасителя и попрали законное правительство. Страшитесь их разврата». В короткий срок рядом удачных сражений Северная Италия была освобождена. Тогда еще раз убедились в прозорливости Суворова: повар, подкупленный французами, трижды за обедом приносил ему отравленное блюдо, но Суворов молча смотрел ему в глаза, пока тот в страхе не убирал нетронутую тарелку. За голову Суворова Директория объявила щедрую денежную награду. Узнав о том, он ощупал свою голову и сказал: «Помилуй Бог, дорого!», после чего велел отпустить домой пленного француза, напутствовав его: «Скажи своей Директории: я постараюсь сам принести к ним голову мою вместе с руками».
Он действительно собирался идти на Париж, но предложенный им план наступления отвергли. Ему приказали идти в Швейцарию, где французы имели численное преимущество, для соединения с корпусом А.М. Римского-Корсакова. В сентябре 1799 года начался Швейцарский поход Суворова, ознаменовавшийся героическим переходом через Альпы, когда его войско после поражения корпуса Римского-Корсакова сумело чудом вырваться из окружения французов. Вскоре союзническая коалиция с Австрией распалась, и Суворов получил приказ возвращаться в Петербург. Император Павел I пожаловал ему звание генералиссимуса. Он повелел также воздвигнуть прижизненный памятник полководцу.
Слава непобедимого Суворова была в зените. Такого триумфа Европа еще не видела. Им восхищался адмирал Нельсон, европейцы представляли его то Гулливером, то свирепым стариком с лицом, сплошь покрытым сабельными шрамами. Композитор Дмитрий Бортнянский посвятил Суворову духовный концерт «Слава в вышних», который должен был исполняться во время встречи полководца по возвращении его из Италии. Есть версия, что даже А.С. Пушкин, родившийся в тот славный «суворовский» год, когда Суворов освобождал Северную Италию, был наречен в честь великого русского полководца.
Это был последний подвиг Суворова. Во время похода он смертельно простудился и от болезни не оправился, хотя император отправил к нему для поддержки и сына Аркадия, и своего лейб-медика. Весной 1800 года, предчувствуя скорую смерть, Суворов составил канон Спасителю под влиянием Великого покаянного канона святого Андрея Критского. И незадолго до кончины кратко подвел жизненный итог: «Люблю моего ближнего, во всю жизнь не сделал никого несчастным, ни одного приговора на смертную казнь не подписал, ни одно насекомое не погибло от руки моей. Был мал, был велик, при приливе и отливе счастья уповал на Бога и был неколебим, как и теперь».
В Петербург он въехал 20 апреля и остановился на Крюковом канале, в доме своего дальнего родственника, графа Д.И. Хвостова. К этому времени он опять оказался в немилости, и торжественная встреча генералиссимуса не состоялась. Суворов слег. Смерть на поле боя, которую он считал единственно достойной для солдата, была его мечтой, но Бог уготовил ему христианскую мирную кончину в постели с напутствием святыми дарами. Причастившись, Суворов произнес свои последние слова: «Долго гонялся я за славой — все мечта. Покой души — у престола Всевышнего». 6/18 мая 1800 года он тихо скончался. У той смерти, кроме простуды, было три причины, подорвавшие здоровье полководца: неудавшаяся семейная жизнь, смерть любимой императрицы и незаслуженная опала. По преданию, когда императору доложили о смерти Суворова, он тихо молвил: «Вот еще один герой, который заплатил дань природе».
В последний путь его провожал весь Петербург. Даже Павел приехал проститься с ним, ожидая, пока гроб вынесут из дома на улицу, но гроб никак не могли пронести по узкой лестнице, и взбалмошный император ускакал, не дождавшись. Гроб опустили на веревке из окна, и похоронная процессия тронулась к Александро-Невской лавре. Император встретил ее на углу Невского и Малой Садовой. Потом катафалк не проходил в двери Благовещенской церкви, где назначили отпевание, но один воин крикнул: «Вперед, ребята! Суворов везде проходил», — и дружным натиском гроб внесли в храм.
Речей никто не говорил. Только хор придворных певчих исполнял другое творение Бортнянского, посвященное Суворову, — «Живый в помощи Вышняго» — под регентством самого композитора.
Загадку таит и эпитафия на могиле: «Здесь лежит Суворов». По одной версии, Суворов сам сочинил ее незадолго до смерти. В январе 1800 года он посетил гробницу полководца Лаудона, украшенную длинной эпитафией. Тогда Суворов, любивший во всем краткость, составил надпись для своей могилы. Обычно же авторство приписывают Гавриилу Державину, который навещал больного Суворова в доме на Крюковом канале. Тот попросил открыть, какую эпитафию он сочинит, и, услышав, обрадовался: «Помилуй Бог, как хорошо!»
Он не успел увидеть свой памятник. Павел пожелал установить его у Михайловского замка, но сам погиб за два месяца до его открытия. Памятник установили на Марсовом поле в мае 1801 года — к годовщине смерти полководца. Позднее А.В. Суворова назвали «русским архистратигом» — его почитали хранителем русской армии.
Суворовские чудеса продолжались и после его кончины. В Первую мировую войну батальон его любимого Фанагорийского полка попал в окружение вместе с полковым знаменем. Командование принял молодой поручик, так как все старшие офицеры были убиты. Перед боем вознесли молитву, и вдруг у развернутого знамени на миг увидели Суворова. Воины ударили в штыки и сумели прорвать окружение, вынеся знамя, только командир пал смертью храбрых — ночью часовые у его гроба вновь видели Суворова.
В дни Ленинградской блокады памятник полководцу остался стоять на постаменте, хотя все ценные скульптуры закапывали в землю от бомбежек. Его тоже хотели спрятать в какой-то подвал, но почему-то не смогли — потом в этот подвал ударил вражеский снаряд. Памятник же не получил никаких повреждений. Суворов выстоял.
А еще в народе ходила легенда, что Суворов, подобно русским богатырям, спит в дремучем лесу среди мхов и болот, в каменной пещере. Горит в ней неугасимая лампада и слышится поминальная молитва о рабе Божием Александре. И когда наступит на Руси самое страшное для нее время, когда покроется русская земля кровью боевому коню по щиколотку, пробудится Суворов, выйдет из пещеры и спасет свое Отечество.
«За Пречистую Владычицу Богородицу! За дом Богоматери!»
