 |
| Екатеринбургская инициатива | Яков Ушаков | 22.11.2008 |
Впервые об архимандрите Павле Груздеве я услышал в начале девяностых годов от своей старой знакомой. Она рассказала, как встретилась с отцом Павлом во время одного из его приездов в Москву: «После знакомства отец Павел вдруг спросил:
-А ты «Ваньку-клюшника» знаешь?
-Знаю — опешила она.
-Ну, запевай.
Так мы с ним весь тот вечер русские народные песни и пели".
У меня, тогда еще новообращенного христианина, конечно, было какое-то смущение. Как же так? Прозорливый старец святой жизни, и вдруг вместо духовных поучений — народные песни. А с другой стороны — от этого рассказа, как из далеких времен, повеяло чем-то таким родным, русским, подлинно православным. С того раза осталось твердое желание увидеть старца и побольше узнать о его удивительной жизни.
И вскоре мне посчастливилось встретить отца Павла. Мне не удалось с ним познакомиться, не удалось поговорить, но этот эпизод настолько врезался в мою душу, что, пожалуй, стоит множества и множества проповедей, выслушанных мной за воскресными богослужениями.
Дело было перед Всенощной в Толгском монастыре под Ярославлем. Люди выстроились перед монастырской гостиницей полукругом и терпеливо кого-то ждали. Я подошёл поближе и узнал, что вот-вот из здания должен выйти отец Павел Груздев, знаменитый старец, приехавший в монастырь помолиться. И вот двери открылись. Двое молодых людей вели, держа под руки, седовласого, почти слепого старца маленького роста в монашеском одеянии.
Толпа зашевелилась:
— Идёт!
— Отец Павел идёт!
Мы благоговейно взирали на старца, а люди начали подходить под благословение. И вдруг, прорвавшись на нетвердых ногах сквозь народ, какой-то не вполне трезвого вида мужик добрался до отца Павла, сделал нелепый поклон и громко заплетающимся языком чуть ли не потребовал:
— Батюшка! И меня благослови!
Не то чтобы это был вызов, но чувствовалось какое-то панибратство и кураж. От такого персонажа обычные-то священники шарахаются, а тут — всеми уважаемый старец… Я, зная, как на подобные действия реагировали бы в Москве, стал искать в толпе крепких охранников. Я уже представил себе картину: как мужику заламывают руки и уводят вглубь толпы. Но произошло то, чего я никак не ожидал. Меня как будто током ударило. Отец Павел подошёл к этому мужику, ласково-ласково его обнял, похлопал по спине и громко сказал:
— Эх, дурак-дурачок, что ж ты так пьёшь-то?
Мужик был высокого роста, и отцу Павлу, чтобы прижать его к себе, пришлось даже встать на цыпочки. Слова эти старец произнёс душевно, ласково, абсолютно не оскорбительно, не для того, чтобы обличить человека… Это была жалость, искренняя жалость и любовь. Так они какое-то время и стояли, обнявшись: великий старец и полупьяный заблудший русский мужик. И такая во всем этом была простота и любовь, что до сих пор, когда я вспоминаю этот эпизод — к горлу подкатывает комок.
Архимандрит Павел родился в начале XX века и закончил свои годы в самом его конце. Он был свидетелем целой эпохи в жизни Церкви и России. Дореволюционная Россия, революция, гонения на Церковь, хрущевская «оттепель», «застойное» время, возрождение церковной жизни в наше время — все это прошло перед глазами архимандрита Павла Груздева.
Еще ребенком стал он жить у своей тетки в Мологском Афанасьевском женском монастыре, выполняя всяческие монастырские послушания. Там состоялась встреча маленького Павла со святителем Тихоном, который был в ту пору Архиепископом Ярославским и Ростовским. Из его рук, как благословение на монашество, принял отец Павел подрясник, ремень, скуфейку и четки. И хотя пострижен в монахи отец Павел был по прошествии большей половины своей жизни, он всю жизнь считал себя иноком и жил по-монашески.
После революции закружилось лихолетье. Война, колхозы, разорение обители, тяжелый труд, голод. Кульминация всех этих бед — изгнание с родной земли. Родина отца Павла — Мологские земли — попала в зону затопления из-за строительства каскада гидроэлектростанций на Волге. Страшное было время. Переселенцы, а их были десятки тысяч, снимались с исконных мест, разбирали свои дома, строили из них плоты и со всем, что можно было увезти, плыли по Волге, чтобы пристать в незнакомом доселе месте и начать жизнь заново. А родная земля в это время покрывалась водами рукотворного моря. И нельзя уже будет ни прикоснуться к своей родине, ни поклониться могилам предков — все покоится под водой.
Семья Груздевых переселилась в Тутаев, бывший Романов-Борисоглебск. Далее судьба у отца Павла, как и у миллионов верующих людей, была предрешена — тюрьмы, лагеря, ссылки — с небольшими перерывами всего одиннадцать лет. Через все испытания пронес будущий старец православную веру во всей ее чистоте. «Павлуша! Бог был, есть и будет! Его не расстреляешь!» — всегда помнил старец последние слова своего наставника иеромонаха Николая. Уже под конец своей жизни отец Павел часто повторял: «Храните Веру православную!» Простые слова, а ведь их исполнение и есть то Главное, что мы обязаны делать в нашей жизни.
«Это было на моей памяти, — рассказывал отец Павел. — Служил, где не скажу, священник простой, да неученый. А ученые-то батюшки на него и написали Владыке. Они завидовали ему чего-то. А Владыка, Царство ему Небесное, был Никодим. (Владыка Никодим (Ротов) был в свое время управляющим Ярославской Епархией — ред.) Вызывает он этого священника и говорит:
— Слушай чего, вот на тебя грамота подписана. Ты вот, бывает, и пошутишь, бывает, и посмеешься, да и пьешь сколько ты?
— Так сколько нальют, владыко, все выпью, но лишнего я не пью.
И вобщем всякие грехи перечислял этому батюшке. А батюшка:
-Владыко, прости. А кто без греха.
И вот потом Владыка и говорит:
— Слушай чего, батя, а говорят, ты католик.
Так вот этот старик выпрямился, встал, перекрестился:
-Ваше высокопреосвященство, я родился, тятя был православный, дедко с бабкой, вся семья наша православная, и я православный. Как был крещен в Святой православной Церкви так и сейчас есть! А вот те, которые на меня наклеветали — католики. Не клевещи!
Владыка Никодим похлопал по плечу этого священника:
— Ступай, и за меня помолись. Поди с миром.
И сейчас этот дедко служит где-то, да где только не знаю".
Конечно, о себе рассказывал отец Павел этот случай. И владыке Никодиму старец прямо сказал незадолго до кончины митрополита: «Не езди в Рим, папе туфлю целовать!» Не послушал.
Можно только представить какие испытания выпали на долю отца Павла. И не только от безбожной власти, но и от зависти людской. О терпении старец говорил: «Терпел Моисей,
Терпел Елисей,
Терпел Илия,
Потерплю и я".
Священником и монахом отец Павел стал поздно, когда его годы уже перевалили за пятьдесят. Затем тридцать лет служил в селе, среди простого народа, всего себя отдавая на служение Богу. Своей праведной жизнью снискал старец богатые духовные дары. Слава о прозорливом старце стала распространяться среди верующих людей, и многие потянулись в ярославскую глубинку за советом и утешением. И все было у отца Павла просто, по-русски. Первым делом всех приходящих кормил, притом готовил преимущественно сам. За столом рассказывал разные истории, притчи, пел песни. Все это перемежалось с поговорками, прибаутками. Говорил — «Хороший смех — не грех». Язык у него простой, но чрезвычайно образный, с характерным волжским говором. Да и как еще могло быть, когда вся жизнь прошла с народом — лагеря, ссылки, тяжелый труд, сельская жизнь. Сам на огороде, сам на ремонте храма, сам воды натаскать, сам туалеты вычистить.
Кратко и в тоже время всеобъемлюще об отце Павле можно сказать, что был он настоящим русским человеком, русским священником. Еще с дореволюционных времен сохранил и принес он в наше время образ подлинного русского православия. Отец Павел всей своей жизнью явил образ настоящего христианского служения и любви — любви к Богу, Церкви, церковной службе, молитве, любви к Русской земле и ее святыням. И особенной у него была любовь к людям, независимо от их и социального статуса и происхождения. Именно Любовь, а не лицемерие, прикрытое льстивыми речами, псевдоблагочестивой манерностью и муже-женскими интонациями.
Любого искреннего человека, даже самого последнего грешника, мог принять, но лицемерия под маской показного благочестия не терпел. Особенно доставалось духовенству: «Не народ — слуга священника, а священник — слуга народа, а сейчас, к сожалению, наоборот», — сетовал старец. «Если кто от тебя заплачет -Ух!!!" — говорил отец Павел так, словно нет более тяжкого греха на белом свете. «Не бойся сильного грозы, а бойся слабого слезы..» В каждом, даже самом грешном человеке отец Павел в первую очередь видел Образ Божий. Наставлял: «За всех молитеся — по примеру Спасителя!» И сам молился: «Господи! За молитвы праведников сохрани грешников!» «Я всех люблю, верующих и неверующих — всех под одну гребенку!» — Говорил старец и рассказывал одну историю. «Тутаев, 47-й год. Ночь. Очередь за хлебом. Под утро открывается окошечко и объявляют, что хлеба на всех не хватит: «Не стойте». А в очереди женщина с двумя детьми, такие исхудалые, в чем душа держится, и ясно, что хлеба им не достанется. Выходит мужчина, он по очереди шестой или седьмой, прилично одетый — не нам чета. Берет женщину за руку и ведет с детьми на свое место:
-Стойте здесь.
-А как же вы?
Махнул в ответ рукой.
— Вот ему-то, — говорит отец Павел, — Господь и скажет: «Проходи».
— Да как же, Господи? Я ведь Тебя не знаю!
— Как же не знаешь, когда та женщина с детьми Я и был.."
К сожалению, сейчас имя отца Павла не так хорошо известно. Казалось бы, почему? Ведь многие и многие священники приезжали к нему за советом, в том числе — самые именитые. А сейчас — как будто и не было этого. Да, не могут многие в полной мере вместить исконный дух русского православия. Можно ведь открыть сотни богословских институтов, написать множество умных книг, быть самым образованным богословом на свете, да так и не обрести христианской любви и простоты сердца. Да и тяжело, наверное, из городских, сытых приходов, наполненных услужливыми и покорными прихожанами, понять подлинную святость в облике старца, который часто даже в мороз ходил босиком, юродствовал, пел песни, смеялся, шутил, говорил с простым народом на его же языке. А главное всегда САМ служил простым людям.
А учил православию и христианской любви старец просто, без лукавого мудрствования, притчами, жизненными рассказами. О рассказах и словах отца Павла один священник отозвался так. «Вот, кажется, все такое простое, житейское — а все приводит к Богу и молитве. Прибаутки какие-то, а хочется в Церковь».
Конечно, бумага не может передать голос, говор, неповторимые интонации архимандрита Павла, но все же хоть таким образом можно передать слова старца. А в этих простых словах сокрыта и мудрость православия, и богатейший духовный опыт такой трудной, подлинно христианской жизни.
