 |
| Православный Санкт-Петербург | Татьяна Горичева | 19.11.2008 |
Татьяну Михайловну Горичеву называют философом, богословом, публицистом, но, по нашему глубокому убеждению, она в первую очередь миссионер. Что с того, что проповедует она не языческим племенам и не одичавшим от нищеты жителям городских трущоб? Её собеседники — западные учёные, теологи, деятели искусства — духовная элита Европы. Тоже люди. Тоже дети Божии, от Отца Небесного отошедшие порой дальше, чем какой-нибудь полинезийский дикарь. Тоже нуждающиеся в проповеди, в слове истины. Но, разумеется, слово это должно быть сказано на понятном им языке, и поэтому-то Татьяна Горичева продолжает оставаться и философом, и богословом, и писателем — своим среди своих. Разговор наш начался не с Европы, а с России, с Православия, с Достоевского.
— У Фёдора Михайловича есть прекрасные слова: «Любите всё создание Божие, и целое, и каждую песчинку. Каждый листик, каждый луч Божий любите. Будешь любить всякую вещь — и тайну Божию постигнешь в вещах. Животных любите: им Бог дал начало мысли и радость безмятежную. Не возмущайте же её, не мучьте их, не отнимайте у них радости, не противьтесь мысли Божией. Человек, не возносись над животными: они безгрешны, а ты со своим величием гноишь землю..» Удивительные слова: в них начало того, что я бы назвала православной экологией.
— А разве экология может быть православной? Или католической? Или буддистской?
— Да, может. Я хочу сказать, что православное святоотеческое учение содержит в себе огромный запас идей, с помощью которых можно обосновать верное отношение к природе, к окружающей среде, к братьям нашим меньшим. Наша вера и основанное на этой вере мировоззрение глубоко и естественно экологичны. Вы подумайте: русские монастыри стоят в глухих лесах — врастают в них, как некое естественное образование. Русские святые общаются с животными. В пост мы не едим мяса, а часто и рыбы. И мы привыкли к такому положению вещей и даже не задумываемся о том, что из этого следует. А следует, между прочим, то, что Православие всю природу включает в единое, всесветное богослужение. Вы когда-нибудь бывали на литургии в Дивееве? Там же большая половина народа не вмещается в храм и молится снаружи, под открытым небом. Стоит поучаствовать в этом действе, чтобы познать, что такое космическая литургия: вместе с тобой молятся сосны, облака, земля, источники вод. Вот, кстати, святые источники — они же только у нас бьют, только в России. На Западе они иссякли, вода ушла. Ушла молитва, а вместе с ней ушла и вода — Божия благодать. Источники рождаются по молитвам святых, как это случилось, например, уже на нашей памяти во Введено-Оятской обители. В Дивееве уже шесть источников есть, а ни одного ведь не было — это всё по молитвам людским. Как только начинает звучать молитва, природа сразу отзывается: и животные идут к святым, и вода льётся из земли, и солнце играет на небе. Но это у нас, а в мире? В мире — всеобщее потепление. Целые страны умирают от засухи, от цунами, наводнений. Погода совершенно изменилась — летом может выпасть снег, а зимой всё тает. Безснежная зима — это что-то удивительно мрачное, безблагодатное, она даже тяжелее холодного лета. Эпидемии кругом бушуют, новые бактерии проявляются. И Православие учит, что всё это проблемы нравственно-духовные, а не просто солнышко не туда светит. Всё от нас зависит. Наш эгоизм разрушает землю. Мы не сотрудники Божии, а разрушители.
— В таком случае как можно сформулировать основные положения православной экологии?
— У Достоевского в «Братьях Карамазовых» есть ещё одна прекрасная фраза: «Они (то есть животные) с Христом прежде нашего были». Правильно: их же раньше нас сотворили, они раньше нас поселились в раю. Потом уже Господь создал Адама и призвал его быть Своим соработником, жить в со-трудничестве с Господом. Адам дал имена животным. Он, как некоторые Святые Отцы говорят, был для них епископом или царём. Все стихии служили человеку. Как пишут Макарий Великий и святой Симеон Новый Богослов, когда Адам пал, звери хотели растерзать его — своего отступившего от Бога царя. И теперь задача человека, как учит св. Максим Исповедник, собрать мир воедино, соединить то, что распалось, и вернуть Творцу тварь, через покаяние освятить и преобразить весь мир. Мы обязаны прийти к святости — это наш долг не только перед собственными душами, но и перед всей природой. А к святости не придёшь через эгоизм. Мы ответственны за всё на земле. Вот она, православная экология.
— Но ведь мы, православные, составляем сравнительно небольшую часть человечества. Как же быть с людьми других взглядов? С католиками, например?
— А вы знаете, что на Западе, в католическом мире, сейчас необычайно прославился наш великий русский святой — Преподобный Серафим Саровский? В редком храме не встретишь теперь его икону. Книги о Саровском чудотворце католиками берутся нарасхват. И ведь это один из самых, так сказать, «экологичных» наших святых — именно он кормил с рук дикого медведя, он долгие годы провёл в одиночестве среди глухого леса, питаясь только травой лесной. Я весьма уважаю искренне верующих католиков, но сомневаюсь, чтобы они сами додумались до почитания святого Серафима. Нет, это именно Преподобный захотел прийти в Европу, это в первую очередь его воля, его любовь к людям. Господь через святого Серафима протягивает Западу руку помощи. А вслед за Серафимом идут другие русские святые — Иоанн Кронштадтский, Ксения Петербургская, — хотя их почитание не распространено на Западе так широко, а подвиг юродства, который несла матушка Ксения, европейцам вообще понять очень сложно. Русская иконопись всё больше завоёвывает души западных христиан: одно время во всех храмах там можно было увидеть рублёвскую «Троицу», а вскоре туда пришла и Владимирская икона Божией Матери. Это понятно: глаз христианина тоже хочет напитаться светом святости, а то, что сейчас называется на Западе религиозной живописью, — это вообще ни в какие ворота не лезет. Греческая холодная иконопись тоже не согреет душу, а вот русская. Она как солнце сияет.
— Любопытно. На Западе святого Серафима почитают, а я, когда говорил о нём с нашими старообрядцами, наткнулся на такое высокомерие! «Может быть, он и был хорош, но святым мы его признать не можем!»
— Значит, к старообрядцам Преподобный ещё не хочет являться. А у нас в Париже, в Серафимовском храме, есть маленький кусочек его одежды. Когда я туда прихожу и припадаю к этой крошечной тряпочке — всё исчезает сразу: и Париж, и вся Европа, — есть только Россия, только Дивеево и только одно чувство: «Радость моя, Христос воскресе!» Вообще благодать, идущую от русских святынь, мы в Европе чувствуем даже острее, чем здесь, в России.
— Почему?
— Потому что там благодати мало, там любой лучик её ощутим, а здесь мы по небу ходим. Русская земля — это небо.
— Вы верите в Россию?
— Конечно. Если бы не верила, я бы здесь сейчас не сидела.
— Я имею в виду — верите ли вы в её будущее? Как по-вашему — не закончилась ли её история?
— Вы знаете, я вообще-то не пророк и про приближение конца света мне не хотелось бы говорить. Но впечатление таково, что мир сейчас резко меняется в худшую сторону, — и от этого чувства никуда не уйдёшь. Это не только России касается. Если же посмотреть на русский народ — тот, каков он сейчас, — то вот что в первую очередь бросается в глаза: страшное разгильдяйство и безответственность. Мы всё никак не можем опомниться от шока перестройки — хотя давно пора бы. Но нет: мы сидим, пережёвываем старые обиды, ждём, как дети, что вот-вот что-то изменится, что придёт добрый дядя и всех нас спасёт, всё за нас сделает. Потрясающая инфантильность. А каковы отношения друг с другом, с собственными детьми, с родителями? Очень тяжело всё это видеть. Я — русский патриот и на этом стою, но сейчас нам хвалиться нечем. Мы до сих пор не можем собраться, а сделать это следовало бы уже давно. Всё хотим отсидеться, переждать, а там, глядишь, оно и само переменится.
— На Западе это не так?
— Там тоже в этом смысле ничего хорошего нет. Европы фактически уже не существует.
— Печально слышать такое.
— Да, печально. Как говорил Достоевский: Европа для нас — священные камни, дорогие могилы. Жалко, конечно, Европы: там исчезает средний класс, страшное обеднение идёт. Люди, которые раньше могли спокойно жить на 2000 евро, сейчас уже отказываются от отпусков (надо работать, нужны деньги), перестают покупать мясо. Я знаю семейную пару (и муж, и жена — профессоры в университете), которые только раз в неделю позволяют себе есть мясное. А это очень страшно для европейцев, которые привыкли к прежнему благосостоянию, которые всегда верили, что пенсия у них обезпечена, что можно брать кредиты, что можно оставить что-то детям, а то и внукам. Сейчас и детей боятся заводить: кормить нечем, образование нечем оплатить. Зато исправно размножаются мусульмане.
— Что вы, как очевидец, можете сказать о мусульманском засилье в Европе?
— Что тут скажешь? Вот что говорил мне один немецкий епископ: «Среди крупных мусульманских городов во всём мире Берлин занимает третье место по численности». Берлин — третий по численности мусульманский город: вдумайтесь! Недаром Ле Пэн говорил: «Сейчас мы думаем, что нам делать с мусульманскими эмигрантами, а через два года мусульмане будут думать, что им делать с этими европейскими старичками». Мусульмане берут даже не тем, что быстро размножаются, а тем, что они едины: целый клан думает и чувствует, как один человек. Это сила. А европейцы — и русские в том числе — каждый сам за себя, даже внутри семей единства нет. Народа как такового не существует. Ни французского, ни немецкого. Нельзя сказать «французский народ» — все даже растеряются, услышав такое. Скажи «немецкий народ» — и тебя сразу объявят национал-социалистом. И европейцы сами виноваты в этом: потеряв единство с землёй — с природой, с небом — с Богом, они неизбежно утратили единство и друг с другом. Народ держится единым духом, а дух подаётся от Бога и питается природой родной земли. Я надеюсь, что необратимых изменений ещё не произошло, что даже Европа способна воскреснуть, а что касается России, то у неё возможностей ещё больше, она к Богу ближе, а Православие может не только привести человека на небеса, но и земную его жизнь устроить по правде, соединив людей друг с другом и со всей тварью в единой молитве-славословии Отцу Небесному.
