 |
| Православие на Дальнем Востоке | Игорь Курляндский | 03.11.2008 |
Приступив к важнейшим реформам в различных областях жизни российского общества (крестьянской, земской, судебной), правительство Александра II не могло обойти стороной и церковную сферу. Планы церковных реформ предусматривали: расширение способов материального обеспечения духовенства, открытие его детям пути ко всем поприщам гражданской деятельности, улучшение духовного образования на всех его уровнях, оптимизацию числа и состава духовных причтов, активизацию приходской жизни, преобразование духовной цензуры и церковного суда. Думается, правительство хотело приспособить духовенство к новым условиям жизни пореформенной буржуазной России, ее новым установлениям, порядкам и учреждениям.
Неоднозначной была позиция к намечаемым реформам со стороны иерархов Русской Православной Церкви. И одним из тех архиереев, кто ярко ее актуализировал в своих письмах, записках и устных выступлениях, был свт. Иннокентий (Вениаминов) (1797−1879), знаменитый миссионер, просветитель народов Восточной Сибири, Дальнего Востока и Русской Америки, с 1841 г. епископ, с 1850 г. архиепископ Камчатский, Курильский и Алеутский, с 1868 г. митрополит Московский и Коломенский. Наиболее концептуальные соображения по поводу реформ в церковной сфере были высказаны им именно в последний, «московский» период деятельности (1868−1879 гг.).
Здесь необходимо остановиться на предыстории вопроса. Еще в конце 1850-х годов святитель в частной переписке возлагал надежды на успешность преобразований нового царствования в различных сферах жизни общества (не только духовной, но и светской). «Говорят, Государь хочет сделать сильные реформы. Помоги ему, Господи, направить Россию на путь истины, правды, бескорыстия и проч.» (Письма Иннокентия, митрополита Московского и Коломенского. Т. 2. М., 1899. С. 8−9.) Еще в бытность архиепископом Камчатским он выражал в письмах неприятие ряда сторон положения Русской Церкви синодального периода, предлагал пути их исправления. Святителя возмущали бедность русского духовенства и отсутствие реального попечения о его нуждах, засилие светской бюрократии в управлении Церковью и, как следствие этого, умаление роли архиереев в управлении епархиями.
«Ныне архиереи в городах нужны для… торжественного служения в известные дни, не более… не я один вижу неустройства, беспорядки в нашей Церкви… я сильно уповаю, что при нынешнем государе изменится многое к лучшему ."(Там же. С. 200, 208.)
Свт. Иннокентий предлагал увеличить число викарных епископов (по Уставу духовных консисторий 1841 г. — помощников, заместителей правящих в епархиях архиереев), поднять их значение, даровать самостоятельность русским приходским общинам, традиционно бедным и бесправным, путем образования и распространения приходских попечительств как их выборных самоуправляющихся единиц, ориентированных на благотворительность по отношению не только к священно- и церковнослужителям, но и к мирянам. Такие попечительства в конце 50-х — начале 60-х годов XIX в. и были созданы свт. Иннокентием в Восточной Сибири, что привело к оживлению там приходской жизни. Его курс на восстановление связи между духовенством и прихожанами реализовывался путем живого отношения к духовным нуждам паствы, а не только исполнением треб и чтением нескольких проповедей .(Папков А. Церковно-общественные вопросы в царствование царя-освободителя. СПб., 1902. С. 56.)
Святитель с явным сочувствием относился к расширению гласности в церковных вопросах, был знаком с новыми церковными журналами и с большим интересом воспринял напечатанную за границей яркую публицистическую книгу, можно сказать, одного из первых русских церковных диссидентов священника о. Иоанна Беллюстина «О положении сельского духовенства», где было высказано немало горьких истин относительно жалкого существования духовного сословия во многих областях Российской империи. Святитель говорил, что в книге «правды много» .(Письма… Т. 2. С. 148.)
Свт. Иннокентий не был ни реакционером, ни ретроградом. Он хорошо понимал беды Церкви и желал перемен в церковной области. Но проблема заключалась в том, что его видение коренным образом отличалось от тех представлений о них, которые господствовали в правительственных бюрократических кругах империи.
Целью реформ, по убеждению свт. Иннокентия, должно было стать радикальное изменение положения Церкви в государстве, достижение реальной независимости духовной власти от светской, усиление власти архиереев, развитие общественно-самоуправляющих начал в приходской жизни.
Целью реформ, проводимых обер-прокурором Св. Синода Д.А. Толстым (1866−1880), было некоторое улучшение положения духовного сословия путем предоставления различных льгот священно- и церковнослужителям и приходским общинам при умалении и подрыве и без того ограниченной власти архиереев, к которым Толстой относился враждебно, при подавлении соборных начал в Церкви. Все это в итоге должно было привести к дальнейшему сохранению и консервации синодальных порядков, к усилению позиций государственных чиновников в области контроля над Церковью. В этом, думается, разгадка парадокса, который заключался в том, что консерватор Толстой поступал по отношению к Церкви в обличии ярого реформатора. Он был не только консерватором. Как умный и циничный прагматик Толстой хорошо понимал, какие из реформ послужат укреплению синодального строя, а какие для него смертельно опасны.
Назначение свт. Иннокентия в январе 1868 г. митрополитом Московским и Коломенским на место умершего в ноябре 1867 г. свт. Филарета (Дроздова) создало у архипастыря иллюзию, что происшедшее в результате этого существенное усиление его позиций в Синоде (как член Св. Правительствующего Синода он становился по значению третьим после Петербургского и Киевского митрополитов) позволит ему добиться у государя и правительства осуществления в церковной сфере его важнейших и заветных идей.
Рассмотрим теперь поэтапно, что же у свт. Иннокентия получилось по каждой из проектируемых им церковных реформ: 1) «соборной», 2) духовно-учебной, 3) духовно-судебной, 4) сословной, 5) приходской, 6) монастырской, 7) миссионерской.
1. «Соборная» реформа
Вступив на митрополичье служение, свт. Иннокентий полагал, что ему удастся воплотить свою давнюю, выстраданную идею — восстановить древнее соборное устройство Русской Церкви как наиболее отвечающее правилам св. апостолов и св. отцов. Это означало бы прекращение унизительной зависимости Церкви от государства и ниспровержение того синодального порядка, который был установлен еще Петром I и превращал Церковь в придаток бюрократической машины. Следует отметить, что этот план был связан с предложением об отмене Духовного Регламента Петра Великого, возвращением Церкви к допетровским порядкам, восстановлением патриаршества, поднятием значения церковной иерархии. Святитель Иннокентий, таким образом, выступал как один из предшественников того широкого общественного движения за восстановление патриаршества и всероссийских соборов («как было встарь»), которое охватило в 1900-х годах все круги русского общества.
Непосредственный предшественник свт. Иннокентия на московской кафедре митр. Филарет пытался представить Синод как воплощение соборного принципа Церкви. Но для этого следовало наделить Синод широкими властными правами, а также ограничить функции государства по контролю над Церковью, о чем при императоре Николае I невозможно было и подумать. Приход нового государя-освободителя давал надежду на осуществление чаемой реформы в отношениях государства и Церкви. И эту надежду разделяли некоторые выдающиеся современники свт. Иннокентия. Так, в докладной записке А.Н. Муравьева обер-прокурору А.П. Толстому в 1856 г. для преодоления «стесненного положения Церкви» предлагалось восстановить патриаршество и ограничить власть обер-прокуроров. В записке 1866 г. Муравьев выражал неудовлетворенность современным положением Синода: «Что такое Синод? Это не собор, а трибуна, занимающаяся текущими делами под надзором обер-прокурора, и то еще только теми делами, которые благоволит (обер-прокурор) представить ему на рассуждение». Он протестовал и против такого порядка, когда в Церкви видят «одно лишь политическое учреждение, нужное для государственного строя, не разумеют ее высокого духовного назначения» .(ОР РГБ. Ф. 498. Д. 8. Л. 11, 43.)
Митр. Филарет (Дроздов) был более осторожен в подходах к этому вопросу. Он считал восстановление патриаршества при наличии Синода «не очень удобным», но полагал полезным созыв Поместного собора, «если Собор будет проведен искусно и верно». Более решительными противниками синодальной системы среди церковных иерархов были свт. Иннокентий, митрополит Киевский Арсений (Москвин), архиепископ Волынский Агафангел (Соловьев) .(Смолич И.К. История Русской Церкви. Кн. 8. Ч. 1. М., 1996. С. 97, 227, 229.) Сторонники избрания в 1868 г. свт. Иннокентия на Московскую кафедру, зная умонастроение и решительность сибирского владыки, надеялись именно на то, что он сумеет использовать свое влияние в Синоде и положение одного из ведущих иерархов Русской Церкви, чтобы вопрос о Соборе сдвинулся с мертвой точки. Что же у него получилось?
Епископ Леонид в письме к епископу Полоцкому Савве от 4 марта 1869 г. привел перечень дел, которыми митр. Иннокентию пришлось заниматься в свой первый приезд в Синод зимой 1868 -весной 1869 г. Вопрос о соборах и епископских округах викарий поставил по значимости на первое место. Далее шли уставы духовно-учебных заведений, быт и сословность духовенства, миссионерство, раскол, введение общежительства в монастырях, служение монахинь сестрами милосердия, движения в Англиканской церкви, учреждение епископии в Калифорнии .(Савва, еп. Хроника моей жизни. М., 1892. Т. 4. С. 162−163.)
По запискам еп. Леонида:
«Владыка очень скорбно говорил о том, что церковь не имеет самостоятельности, что у членов Синода подвязаны крылья и что нет никакого попечения о ее делах… нет у архиереев никакого между собой общения, и не только в обрядах…» (ОР РГБ. Ф. 149. К. 2. Д. 3. Л. 120, 112.)
«О соборах он не переставал говорить всем и каждому, он убедился, что без соборов будет худо, церковь распадется, что история Синода представила бы самую жалкую картину, прямо сказать, постепенного разрушения церкви. На пути (из Благовещенска в Москву. — И.К.) он многое заметил и убежден в необходимости часто видеться епископам .» (Там же. Л. 120.)
Святитель думал, что «при теперешнем бюрократическом устройстве церковного правления и разрозненности епископов мы дойдем до таких бедствий, о которых заранее и ясного понятия иметь нельзя». (Савва, еп. Указ. соч. Т. 4. С. 85.)
По свидетельству еп. Леонида, к своему отъезду в Петербург для первого присутствия в Синоде зимой 1868−1869 гг. митрополит поручил ректору Академии прот. А.В. Горскому «составить извлечение о формальностях, какими был окружен Собор в давние времена, говорил, что будет трубить о соборах, что напор за это дело усилит, что великая для него честь пострадать за церковное дело», предрекая таким образом, что его могут за это отправить в отставку или даже посадить в крепость. Горский высказал ему свои опасения в связи с тем, что люди, не привыкшие к соборному действию, могут, составив партии, произвести соблазн и вред для Церкви. Владыка на это заметил, «что в этом суждении идет дело в доверии к людям, а надо иметь в виду веру в Церковь, управляемую Духом Святым, и пример Апостолов и Отцов…» (ОР РГБ. Ф. 149. К. 2. Д. 3. Л. 103 об.-104.) Еп. Леонид говорил ему, что его враги всё предусмотрели и все средства к действию у него отняли. На это свт. Иннокентий ответил, что «у них есть оружие против образованности ума, силы совести и характера. У них нет оружия против всеоружия веры, которая в нем крепка как гранит… Он видит трудности и идет дерзко в СПб» .(Там же. Л. 190−191.)
Владыка планировал реформировать Синод. «Главным делом его синодальной заботливости, — говорил он, — должны быть не мелочи епархиального управления, а образование людей для занятия епископских седалищ, приготовление для высокого служения церковного таких людей, на которых можно было бы положиться, которым можно было бы вполне довериться». Он считал, что очень важно добиться «ощущения общения духовенства с паствой… необходим не Синод, а собор всероссийский» .(Там же. Л. 174 об.)
Одновременно с идеей всероссийского собора свт. Иннокентий развивал мысль о созыве вселенского собора в России. По воспоминаниям, мысль эта была основной в его решении согласиться стать московским митрополитом. Владыка надеялся, что с ее осуществлением «легко падет раскол, исчезнут все ереси, как тени ночные при восходе солнца, да и самое вольнодумство прикусит язык». Он хотел попытаться представить эту идею на рассмотрение государю и готов был расстаться с ней, если «она не найдет сочувствия должного в Помазаннике Божием» .(Барсуков И.П. Иннокентий, митрополит Московский и Коломенский. М., 1883. С. 608.)
При проводах святителя в Петербург 28 ноября 1868 г. епископ Леонид в своей речи сказал, что в северной столице его ожидают не спокойствие и отдохновение, а «труд и подвиг», и что духовенство молится о том, чтобы Бог сохранил его силы «править слово не на пользу Московской только, но и Всероссийской Церкви». (Там же. С. 616.) В дальнейшем викарий писал владыке: «Внимание, напряженное внимание всех, любящих Церковь Господню, обращено к Вам, ибо от Вашего мудрого, твердого, настоятельного слова и действования ожидается исполнение многих справедливых желаний по отношению к Церкви» .(ОР РГБ. Ф. 149. К. 2. Д. 3. Л. 256−256 об.)
У митрополита были и другие сторонники среди духовенства, сочувствующие его начинаниям. Так, епископ Полоцкий Савва писал 24 октября 1868 г. прот. А.И. Невоструеву: «Слыша о благих начинаниях и предприятиях нового московского Первосвятителя, душевно радуюсь и молю Господа, да подаст ему силу и мужество к преодолению всех препятствий, какие неизбежны при совершении каждого доброго дела» .(Савва, еп. Указ. соч. Т. 4. С. 101.) Инспектор академии С.К. Смирнов желал успеха миссии владыки: «Он оказывается Святителем с прямым и твердым характером… не считает нужным скрывать, что в Петербурге будет крепко ратовать за свои мысли. Дай Бог, чтобы он нашел поддержку себе в членах Св. Синода» .(Там же. С. 103.)
Однако раздавались и скептические голоса, предрекавшие миссии святителя неудачу. Московский земский деятель М.М. Сухотин в дневнике высказывал опасения, что у свт. Иннокентия не хватит силы отстоять необходимые реформы для Церкви:
«Если б наш митрополит был человек более ученый и образованный, то при его самостоятельности, независимости и добрых намерениях он мог бы содействовать серьезно к введению необходимых реформ в Церкви; но, к сожалению, лишенный этих достоинств, он хотя и сделает предложение в Синоде о введении у нас соборов, но не будет в состоянии развить и довести до конца свой проект. Если бы ему придать ученость… то тогда мог бы быть какой-нибудь результат.»
Петербургские противники владыки готовились дать отпор его планам и говорили: «Внушить бы Преосвященному Митрополиту Московскому, чтобы он не поднимал несколько вопросов».
Пребывая в Петербурге, митр. Иннокентий продолжал разрабатывать теоретические вопросы предполагаемой реформы церковного управления. Связанным с этой «соборно-синодальной» реформой был и вопрос «О порядке избрания и испытания лиц, назначаемых на епископскую кафедру». Записка под таким названием была составлена свт. Иннокентием 8 января 1869 г. Владыка предлагал ужесточить требования к кандидатам для замещения епископских вакансий — будущим членам церковных соборов. Следовало предписать епископам, чтобы они отобрали кандидатов на свои места из вдовых священнослужителей и монашествующих своей епархии и предоставили их послужные списки в Синод с отметками, что они сделали полезного для Церкви, а когда откроется архиерейская вакансия, выбирать трех из предложенных кандидатов жребием — по древнему порядку, в котором удалялся «произвол человеческий» и проявлялась воля Божия.
В записке «О разделении епархий на округи» от 17 января того же года говорилось, что со времен упразднения патриаршества в России епархиальные архиереи остаются под надзором Синода только де-юре. «Но в настоящее время, можно сказать, этот надзор не существует». Поэтому епископы, не имея ни возможностей, ни обязанностей видеться лично друг с другом, разъединены, предоставлены сами себе, что вредит делу управления паствой. Святитель хотел воплотить в жизнь мысль, высказанную в последние дни правления Александра I: разделить епархии на округи, соответствующие бывшим тогда генерал-губернаторствам. Владыка предлагал разделить Всероссийский патриархат на несколько митрополий или архиепископств с предоставлением начальствующим над округами прав надзора за младшими архиереями, пересмотра дел местных консисторий, ревизии духовных училищ и учреждений, увольнения преосвященных, а также, возможно, созыва раз в два-три года архиереев округа для совещаний или решений дел по поручениям Синода. В последней мере могло бы реализовываться пока на уровне крупных округов-митрополий чаемое святителем соборное устройство Русской Церкви.
Несколько месяцев от владыки не было известий о том, как движется дело по важному для судеб Церкви вопросу о соборах. Наконец, 17 января свт. Иннокентий написал еп. Леониду о ходе выполнения планов. Его «отчет» был неутешителен: сделал все, чего от него ожидали, и в то же время ничего еще не сделал. На аудиенции у императора он говорил как о соборе вселенском, так и общероссийском. Александр II обещал подумать, но на этом дело и встало. Владыка сообщил также, что обер-прокурор Синода Д.А. Толстой сказал ему, что разделяет его мысли о соборе, что было, как выразился владыка, «сверх моего чаяния». Искренность этих слов Толстого сомнительна. Он ничего потом не сделал, чтобы поддержать инициативу свт. Иннокентия. В том же письме митрополит ответил и на появившиеся упреки в бездеятельности: «Теперь начинают говорить обо мне, что я после свидания с государем замолчал. И правда; ибо я считаю теперь неприличным говорить особенно о Соборе. Иначе может быть растолковано, что я как бы жалуюсь или протестую. Подожду до Пасхи. А потом, если не будет ничего, — то подам записку обо всем. А там — что Бог даст».
Первоначальное решительное настроение, сопутствовавшее поездке митрополита в Петербург, сменилось томительным ожиданием, соединенным с унылым сознанием безнадежности начатого дела. Протоиерей А.В. Горский, посетивший свт. Иннокентия, писал еп. Леониду 27 февраля: «Я оставил его в добром здоровье, занимающимся делами по разным вопросам — внутренним и внешним — с некоторыми надеждами на успех хоть в менее значительных…»
Меру недовольства святителя существовавшими тогда синодальными порядками в Церкви раскрывает тайное, сохранившееся благодаря перлюстрации на почте цензором московского почтампта Байдуковым письмо свт. Иннокентия от 12 марта 1869 г. самарскому епископу Герасиму:
«Вы обращаетесь ко мне с просьбами о нуждах Вашей епархии? Напрасно. Мы в Синоде слушаем только то, что нам читают, а читают нам то, что хотят. Мы ничего не знаем о том, какие поступают в Синод бумаги. Правда, мы можем спрашивать и просить, чтобы дали читать такую-то бумагу; нам ответят: непременно, в следующее же заседание, или, говоря просто, будут кормить завтраками. Я до сих пор ничего не могу добиться о самых нужнейших предметах, всеми членами сознанных необходимыми. Словом сказать, что захотят, то и отвечают; не захотят — ничего не сделать с ними. Например, Вы представляли смотрителя Вашего в архимандриты. Все члены (Синода. — И.К.), даже и Василий Борисович (духовник царской семьи протоиерей Бажанов. — И.К.) говорят в пользу, но прокурор (обер-прокурор Синода Д.А. Толстой. — И.К.) предпочел поддержать своего ревизора, нехорошо отзывавшегося о смотрителе, и ничего не вышло. Отложите до справок — каких? Не знаю. Вот сила наша в Синоде! А пресловутый учебный контроль, находящийся в полной зависимости от обер-прокурора, действует, не стеснясь ни с чем. Он судит и обсуждает действия архиерея на равных с ректорами и членами правлений. Я, слушая подобные суждения, сказал: „Это что-то походит на суд над епископами“; мне ответили: „Нет, это только для объяснения дела; в Указ этого не будет писано“. Итак, выходит, что архиереи ничего не значат в сравнении с ревизорами. Остается только в консистории наши определить прокуроров, и тогда архиереям придется только служить в церкви, да и то — как благоволят сослужащие; и потчевать, что поднесут. Дело некрасивое, а на исправление нет надежды…»
В итоге идея о соборах была похоронена. «Боятся новых расколов», — замечал еп. Леонид. Видимо, страх перед возможными расколами в Церкви, вызванный, по мысли свт. Иннокентия, недостатком веры в Церковь, и был главной причиной того, что идея о соборах не нашла поддержки у императора и его окружения — правительственной бюрократии.
Некоторые современники упрекали митрополита в том, что ему не хватило воли, чтобы дальше настаивать на своем. Эти настроения выразила, в частности, Н.В. Киреевская в письме от 14 апреля 1869 г. к еп. Савве:
«Несколько слов сообщу Вам келейно о митрополите. Все громкие слова — возгласы его, обещания — я скажу, я настою и проч., говоренные всем и каждому, по доверию едва не похожи на гору, родившую мышь. Увы! Настоящей должной твердости для полезного не хватило. Граф Толстой (обер-прокурор Св. Синода. — И.К.) подошел, убаюкал — и громогласие утихло»
То, что его намерения не встретили поддержки у государя и его сановников, конечно, угнетало владыку в последние годы жизни, но и после «сдачи» своих позиций он не оставлял размышлений над планами введения соборов. Так, 24 апреля 1870 г. еп. Леонид по поручению святителя послал ему свои соображения о будущем соборном устройстве Церкви. Викарный епископ предложил следующий план. Русская Церковь делится на округи, или митрополии. Каждую осень все епископы округа съезжаются на окружной собор, который созывает съезды духовенства и мирян. Некоторые вопросы утверждаются епископами, некоторые — съездами. Кроме того, действует Большой собор — вроде постоянного Синода, который рассматривает дела, нерешенные окружными соборами. В результате такой реформы «епископы освободятся от гнетущей изолированности, мертвящей их самих и жизнь епархии». Синод, соборы, съезды «обновят всю Церковь собою и возвратят ей прежнюю жизнь, ибо каждый член Церкви будет в действии, будет заинтересован». Но этот план так и остался на бумаге.
Идея свт. Иннокентия и его единомышленников в духовной и светской среде воплотилась в жизнь только после Февральской революции 1917 г., когда был созван Поместный собор 1917−1918 гг., восстановивший патриаршество.
2. Духовно-учебная реформа
Дело духовного образования детей и юношества традиционно пользовалось поддержкой свт. Иннокентия. Правильная постановка духовного образования была необходимой и в связи с распространением в 1860-е годы материалистических и позитивистских учений. Особенно был опасен выросший на русской почве нигилизм, отрицавший православную веру (и веру вообще) и весьма популярный в некоторых кругах образованной молодежи.
Утвержденные 14 мая 1867 г. новые уставы духовных семинарий и училищ не нравились свт. Иннокентию умалением власти епархиальных архиереев и ректоров, введением выборного начала в управление духовными учебными заведениями. Поэтому он резко выступал против них еще весной 1868 г., требуя их отмены, так как видел в них «семя анархии в Церкви», находил их недостаточными для противодействия набиравшему силу в России нигилизму.
Недостатки уставов, по мнению свт. Иннокентия, были очевидны и в ходе осмотра духовно-учебных заведений во время поездки по епархии осенью 1868 г. Владыка считал полезным резко сократить как количество семинарий в России, так и курс наук, преподаваемых в них. Особое недовольство его было вызвано преподаванием в семинариях классических языков, которое он предлагал упразднить вовсе. Такой подход противоречил политике обер-прокурора Синода Д.А. Толстого, насаждавшего именно классическое (т.е. основанное на преподавании древних языков) образование как в духовных, так и в светских учреждениях империи. Протоиерей А.И. Невоструев писал епископу Полоцкому Савве, что, «по слухам», обер-прокурор стал действовать против свт. Иннокентия еще до его приезда в Петербург.
По приезде в Петербург зимой 1868 г., во время аудиенции у императора митрополит в беседе о важных для Церкви проблемах высказал государю свое мнение о семинарском и училищном уставах. Александр II обещал рассмотреть его предложения. Видимо, владыка сохранял иллюзии в отношении смягчения позиции обер-прокурора. Так, 23 января 1869 г. он писал еп. Леониду, что недостатки уставов Д.А. Толстой сознает и обещает кое-что исправить административным путем. Свт. Иннокентий попросил еп. Леонида поручить кому-нибудь из ректоров и других лиц разобрать недостатки уставов «сколь возможно яснее». «На случай, если обер-прокурор не представит сам Государю о пересмотре Устава, о чем я намерен его просить убедительнейше (в тексте подчеркнуто. — И.К.), то я подам записку Государю».
9 апреля в Петербурге митрополит отправил первое подробное письмо с критикой уставов Д.А. Толстому. Это письмо, являясь продолжением устной беседы святителя с обер-прокурором, дает представление о ее содержании. Так, Толстой, не идя на принципиальные уступки, все же обещал исправить административным путем одну ошибку Устава — ввести в семинарских церквах ежедневное богослужение. Свт. Иннокентий придавал этому особое значение, ибо так будущие пастыри церкви на опыте приучатся к одной из самых главных своих обязанностей — молитве. Владыка отмечал, что прошло четыре месяца, но все осталось по-прежнему (т.е. обер-прокурор обещания не выполнил). Вторым был поставлен вопрос о функциях ревизоров Комитета духовных училищ при Синоде, наделенных по Уставу обширными правами. Толстой в разговоре уверял свт. Иннокентия, что якобы те будут только исполнителями приказаний архиереев и что Синод в случае разногласий семинарских правлений с епископами всегда поддержит последних. Владыка привел пример, показывающий, что на деле происходит по-другому. Так, Синод принял было сторону самарского епископа Герасима, представившего смотрителя училища к возведению в сан архимандрита, однако сам обер-прокурор отклонил это дело «до справок», поскольку ревизор плохо отозвался о том смотрителе. От такого положения, как отмечал митрополит, страдает авторитет епископов, так как их рекомендация бессильна по сравнению с рекомендацией ревизоров. Учебный же Комитет при Синоде выступает явно на стороне семинарских правлений и становится чем-то вроде «судьи архиереев» вопреки канонам. Его функции — фактически судейские, в чем свт. Иннокентий видел «оскорбление для архиереев». Владыке неслыханным казалось выражение правлений «соглашаясь с мнением преосвященного». Значит, могут и не соглашаться, тогда как Консистория беспрекословно выполняет резолюции епископов.
Подводя итог замечаниям, владыка полагал, что новые уставы «подготовят либералов, способных пристать ко всяким вредным для Церкви и государства партиям, не увеличат числа благочестивых пастырей и поэтому не послужат к уменьшению раскола. Новые уставы нацелены прежде всего на приготовление ученых людей, а главной целью должна быть подготовка именно благочестивых пастырей, что и требует прежде всего простой народ и истинное благо отечества».
Ответ последовал сразу: 11 апреля Толстой уведомил святителя о том, что 10 апреля представил его заявление государю. Видимо, такая спешка была вызвана резким тоном письма владыки. При докладе обер-прокурор подал отношение, текст которого заранее настраивал императора в пользу отклонения инициатив святителя: «Посему имею думать, что коренной пересмотр так недавно еще обсужденных Св. Синодом и Высочайше утвержденных уставов, не вызываемый действительной необходимостью, неминуемо только поколеблет их во мнении духовенства и помешает начинающимся улучшениям в духовно-учебных заведениях». Император велел свт. Иннокентию представить свои замечания на новые уставы, а Синоду рассмотреть их в присутствии митрополита и дать по ним заключение. Царь распорядился также не предавать делу огласки, «дабы преждевременно не колебать уставы в общественном мнении». Толстой просил свт. Иннокентия ускорить составление замечаний, так как члены Синода разъезжаются на летнее время.
Свт. Иннокентий отправил 3 мая 1869 г. Толстому замечания на уставы. В них он писал, что новый порядок привел в семинарию «профессоров во фраках», и если первые учителя вели себя еще скромно, то вторые стали своим поведением создавать для учеников соблазн, выразившийся в пренебрежении к участию в богослужениях и церковных обрядах. Они позволяли себе судить высших властей, «чего прежде не бывало у нас и в темных углах», запросто стали обращаться с учениками. Владыка делал из этого вывод, что «наши профессора первые показали путь к вольномыслию». В черновике он высказался определеннее: «И эта, по-видимому, безграничная свобода в употреблении пищи естественно должна вести к свободомыслию во всем, и наконец сделалось одною из главных причин порождения нигилизма в воспитанниках».
Одной из ошибок первого Устава 1808 г. святитель считал допущение в наставники без обязательств принять священный сан. Наставник-священник рассматривался им как «гарант» благочестия в учебном заведении и препятствие распространению нигилизма. Новый Устав не только не исправил эту ошибку, но и допустил еще большую, а именно дозволил избирать в преподаватели богословия лиц, даже не посвященных в стихарь, т. е. лишенных благодати рукоположения.
Волновало свт. Иннокентия положение епископов по новому Уставу. Прежде они могли иметь большое влияние на учеников, наставников и ректора. Теперь же их реальное влияние умалялось — они оказались лишены механизма влияния на выборы руководящих лиц семинарий, а педагогические правления могут не исполнять их приказаний. Владыка настаивал на том, что все духовные епархиальные училища и семинарии должны быть полностью вверены епископу согласно церковному правилу: «ему же суть вручены вси люди». Все служащие в них, в том числе и ректор, должны им определяться, «ибо воспитанники семинарии суть его будущие сослужители, сотрудники в деле спасения и пасения паствы, они суть его очи, его уста, его руки; без них он, при всей ревности и даже святости жизни, не может упасти добре паству свою». Резко критиковал свт. Иннокентий допущенный Уставом новый порядок — выборное начало. Избиратели, как отмечал он, обычно не участвуют в деле управления вместе с избранным, у нас же получается наоборот: участвуют, но не отвечают за беспорядки, которые могут произойти от неудачного или пристрастного выбора.
К отношению свт. Иннокентия был приложен обстоятельный обзор недостатков нового Устава, выполненный по его поручению в Московской духовной семинарии («Замечания на Устав духовных семинарий и училищ»). Тяжелым испытанием, по мысли авторов «Замечаний», стала доведенная до абсурда навязанная Толстым его излюбленная классическая система — пока только в духовно-учебной сфере. (Опробовав эту систему здесь, в 1874 г. Толстой применил ее в ведомстве Министерства народного просвещения.) Так, новые уставы отводили огромное количество часов на изучение латинского и греческого языков и математики в ущерб всем остальным дисциплинам, прежде всего — гуманитарным. Для сравнения: в духовных училищах 22 классных занятия в год отводились Толстым латинскому языку, 18 — греческому, а для изучения Священной истории, катихизиса, уставов Церкви — в совокупности 12! В одном только 5-м семинарском классе на греческий язык отводилось 24 урока, а в 6-м классе латинский и греческий составляли четверть программы курса. Между тем «живым» европейским языкам, в том числе и родному русскому, новыми уставами уделялось ничтожное внимание. Авторы опасались, что такая программа отобьет охоту у духовных лиц отдавать своих детей в духовно-учебные заведения. С сарказмом замечалось:
«Не зная новых языков, наши священники, городские и сельские, будут, напротив, говорить и писать свободно по-латыни и гречески, только читать им будет нечего, потому что всегда и русских очень мало, а покупать латинские книги — не на что по бедности духовного звания… если языки мертвые уставами хотят в семинариях сделать живыми, то живые по-прежнему останутся мертвыми.»
6 мая 1869 г. состоялось заседание Синода, посвященное записке свт. Иннокентия. По воспоминаниям еп. Саввы, некоторые члены Синода возражали против мыслей свт. Иннокентия. Особенно упорным его противником стал духовник царской семьи прот. В.Б. Бажанов, назвавший записку владыки «неосновательной и отчасти дерзкой». Возражал и митрополит Санкт-Петербургский Исидор. Рассказывали, что «именно он, Исидор, так отделал митр. Иннокентия за его возражения против обер-прокурорских уставов, что тот совсем опешил и стушевался». «Тем и окончилось дело к великому посрамлению ревнителя-митрополита». Протоколом от 7 мая Синод единогласно постановил считать замечания свт. Иннокентия «неосновательными» и «мало удобными к применению». Выражалась надежда, что опыт и время покажут достоинства и недостатки новых уставов, которые необходимо соблюдать «неукоснительно». Приложенные к записке свт. Иннокентия «замечания» вообще не рассматривались на заседании.
Поражение свт. Иннокентия в вопросе о пересмотре духовно-училищных уставов свидетельствовало как о слабости позиций митрополита в Синоде, так и о непреклонности линии правительства на частичную «либерализацию» в духовно-учебной сфере.
Работа над составлением нового Устава духовных академий проходила в рамках все той же реформы духовно-учебных заведений 1860−1870-х годов. 15 июля 1867 г. был создан Комитет для обсуждения вопроса о преобразовании академий во главе с архиепископом Литовским и Виленским Макарием (Булгаковым). Как член Синода свт. Иннокентий участвовал в Петербурге в рассмотрении и обсуждении проекта Устава.
Отношение свт. Иннокентия к задуманному преобразованию академий было таким же отрицательным, как и к новым уставам духовных семинарий и училищ. Он видел в этом допущение в церковное устройство либерального духа. Но его радовало, что в вопросе об устройстве академий правительство пошло на уступки его сторонникам, запретив выборность ректоров академий — они по-прежнему должны были назначаться Синодом по представлениям архиереев. Об этом владыка писал епископу Леониду 20 мая 1869 г.: «Академический Устав рассмотрением кончен 18 числа вечером. Ректор назначаем Св. Синодом, права его увеличены, так же как архиереев…»
30 мая 1869 г. новый Устав духовных академий был утвержден императором. Права епархиального архиерея по отношению к академии были определены параграфами 12−19, согласно которым архиерей имел право председательства на заседаниях Совета и ученых собраниях академии, руководил направлениями деятельности, решал важнейшие дела, сохранял контроль над назначениями, увольнениями, перемещениями должностных лиц и самое главное — над назначением ректора, ходатайствовал о награждениях и т. п. 47 Свт. Иннокентий поблагодарил обер-прокурора Д.А. Толстого за поддержку (письмо от 1 июня): «До земли кланяюсь Вашему Сиятельству за то, что Вы в Академическом Уставе не дозволили выбирать… и не допустили многоглавия или всеглавия в управлении делами Академии. Слава Богу и честь и благодарение за то».
3. Духовно-судебная реформа
В декабре 1869 г. в Петербурге был образован особый Комитет из духовных и светских лиц для составления основных положений преобразования духовно-судебной части под председательством архиепископа Литовского и Виленского Макария. Целью реформы было объявлено разграничение полномочий церковного и гражданского суда. Москву представляли протоиерей И.Н. Рождественский и профессор Московской духовной академии Александр Федорович Лавров.
Лавров преподавал церковное (каноническое) право в Академии и считался одним из крупнейших русских ученых-канонистов. Он и стал активным критиком проекта реформы церковного суда, сыграв решающую роль в ее срыве. За твердость позиции в отстаивании древних канонов Церкви (общей с позицией свт. Иннокентия) Лаврова в Петербурге называли «обскурантом». Лавров и московский владыка выступали за независимый и полновластный суд архиереев в духовных делах. Их противники (а таковых было большинство в Комитете) хотели передать всю судебную власть в Церкви государству, оставив за последней лишь административные функции. По мнению Лаврова, в случае реализации реформы «епархиальный архиерей не имеет судебной власти, а производят суд пресвитеры — духовные судьи, совершенно от него не зависящие, и духовно-окружные суды, власть которых простирается на несколько епархий… под председательством заштатного архиерея… Прокуроры из светских чинов; миряне совсем не подвержены церковному суду, дела брачные и бракоразводные совсем переходят в светский суд. Таковы главные решения Комитета. С этими противоцерковными мыслями московские члены Комитета не могли согласиться и препроводили особые мнения».
Свт. Иннокентий живо интересовался и работой Комитета, и деятельностью Лаврова по защите их общих позиций. Труды петербургского Комитета вызывали у владыки неприязнь. Как выразился еп. Леонид в частном письме 16 июля 1873 г., «из Санкт-Петербурга пришел проект, который противоречит всему порядку церковному». Еще Христос — напоминал еп. Леонид — дал апостолам власть судебную («пасите овцы Моя»), и прошедшие восемнадцать с половиной веков епископы были и правителями, и судьями. По новому проекту у архиереев остается власть административная, а судебная отходит к мировым судьям, к окружному суду из священников и судебному отделению Синода. «Владыка глубоко возмущен этою насмешкою над Церковью Христовой. Я читал ему весь проект, обливаясь потом и кипя негодованием». В письме к ректору Московской духовной академии А.В. Горс-кому от 16 января 1873 г. митрополит попросил: «Помогите Александру Федоровичу в составлении записки о ц[ерковном] суде. Прилагаемое при сем потрудитесь представить ему». В хранящихся в архиве «Мыслях о церковном суде» Иннокентий настаивал на полноте судебной власти архиерея во вверенной ему епархии и предлагал практические меры по ее реализации, имея в виду организацию защиты и обвинения, гласность церковного процесса, утверждение определений суда, порядок апелляции, подсудность разных категорий дел церковным судам разных уровней. В руках архиерея владыка предлагал сосредоточить как судебную, так и административную власть в приходах. Установленные для светских судов принципы гласности, состязательности процесса, участия защитников должны быть в судах духовных, по его убеждению, строго ограничены и применяться только лишь в случаях отлучения от Церкви и извержения из духовного сана. Во всех других ситуациях должна была действовать абсолютная власть епископа.
В обширном письме, отправленном А.В. Горскому в августе 1873 г., свт. Иннокентий продолжал формулировать концепцию желаемой духовно-судебной реформы. Владыка предлагал разграничить случаи подсудности духовного лица духовно-церковному (архипастырскому) суду, который, по существу, предлагал создать заново, а также духовно-сословному и гражданскому судам.
Свт. Иннокентий вскоре ознакомился с трудами Лаврова в Комитете. Свое впечатление он выразил в письме А.В. Горскому от 14 февраля 1874 г.: «Александру Федоровичу, истому канонику, объявите мою сердечную благодарность и за исполнение моего поручения, и за вразумление от канонов и правил — наипаче от практики».
В вышедшем вскоре двухтомнике мнений архиереев о духовно-судебной реформе почти все высказались против правительственного проекта, что весьма порадовало свт. Иннокентия. В итоге правительственный проект духовно-судебной реформы был похоронен. Остались невоплощенными и идеи возрождения сильного архипастырского суда, отстаиваемые в 1870-е годы свт. Иннокентием и его сотрудниками.
4. Сословная реформа
К мерам правительства по преодолению сословной замкнутости духовенства владыка относился скептически, в частности к вышедшему 26 мая 1869 г. Указу «Высочайше утвержденное мнение Государственного совета об открытии детям православного духовенства путей к обеспечению своего существования на всех поприщах гражданской деятельности». Указ был связан с проводимой в то время приходской реформой, когда в ходе сокращения многих приходов часть духовного сословия могла оказаться без средств к существованию 60. В письме к епископу Якутскому Дионисию (Хитрову) митрополит прокомментировал реформу следующим образом:
«Духовенство наше преобразовано так, что и не узнаешь его… Ворота для выхода и для входа в духовное звание открыты настежь: вали, кто хочет, туда и сюда. Не знаю, многие ли к нам пойдут; а то наверное, что даровитые от нас уйдут, ибо кому охота собирать по грошам и не набирать на насущные нужды, тогда как на стороне в виду и почести, и деньги, и приволье».
С наблюдениями святителя соглашались и духовные лица его епархии. Так, протоиерей Казанского собора А.И. Невоструев в 1869 г. писал еп. Савве, что в результате сословной реформы все лучшие силы Церкви обратились в мир; множится число желающих поступать в светские учебные заведения; 82 выпускника Московской духовной семинарии подали заявления о приеме в Московский университет. «При превратном образовании в Университете не будут ли эти студенты впоследствии врагами Церкви? Здесь, в Москве, все почти ученые и хорошие священники, кои могли бы воспитать лучших сынов Церкви (в числе их о. протоиерей Гавриил Иванович, сын Владыки), отдают своих детей в гимназии».
В связи с мерами, направленными на ликвидацию сословной замкнутости духовенства (открытие как свободного поступления в духовные училища всех сословий, так и свободного выхода из своего сословия детям духовного звания с правом возврата назад), по мысли свт. Иннокентия, должен был измениться образ и способ испытания кандидатов в священники. Записка «О порядке избрания и испытания лиц на священнические места» была написана в Петербурге в 1869 г. Размышляя над прежней практикой испытаний, святитель заметил, что среди занимавших по их результатам священнические места до сих пор не было «ни одного случая», чтобы кто-то по получении сана отпал от православия, впал в ересь. Объяснялось это тем, что в священство рукополагались лица, «с материнским молоком всасывавшие в себя дух церковный… т. е. люди духовного происхождения». Новая же реформа создала угрозу для Церкви притока «людей неизвестных… людей особых направлений, особых свойств… людей, хотя и своих по происхождению, но долгое время бывших на стороне и, следовательно, могущих утратить прежнее направление и принять иное, чуждое Церкви». Целью испытаний теперь становится «не впустить в священство таких деятелей, каких у нас еще не бывало».
Выход виделся митрополитом как в расширении возможностей к занятию священнических мест лицам из духовного сословия, так и в ужесточении самого порядка испытаний. Предлагалось расширить рукоположение во священство вдовых дьяконов и причетников, а также разрешить принимать в священники тех духовных лиц, которые не пожелают вступать в брак или постригаться в монашество. Владыка рекомендовал рукополагать во священники сельских церквей благочестивых дьяконов и причетников, даже если те не кончили курса семинарии или вообще не бывали в ней (т.е. без духовного образования), «в надежде, что недостаток и оскудение познаний восполнит Божественная благодать… При настоящем умственном состоянии простого народа пока достаточно будет, если… приходской священник может толково прочесть по книге и рассказать то, что он прочитал».
Что касается усиления строгости испытаний, то внимание на испытаниях должно быть обращено не только на поведение человека, но шире — на образ его жизни и мыслей, качество исполнения обязанностей, отношения с другими людьми. Для того чтобы испытать пригодность кандидатов в священники, свт. Иннокентий предлагал обязывать желающих, независимо от того, учились они в семинарии или нет, послужить несколько лет дьячком под именованием «чтеца» или «псаломщика», как это бывало в первые времена христианства, и в то же время исполнять обязанности учителя в приходской школе. Кроме проверки духовных качеств будущих священников, эта служба позволила бы доставить земству и правительству готовых учителей для школ и училищ, «в которых в настоящее время чувствуется большой недостаток», и отчасти восстановить древнее право участия прихожан в избрании своего пастыря. Так, когда кандидаты в священники будут исполнять обязанности дьячков и учителей в местах своего будущего служения, прихожане смогут хорошо узнать их и сами просить себе в священники «человека, им известного во многих отношениях». Сами же испытуемые получат пользу от такого общения, уменьшатся промахи и проступки молодых священников, «а через это не может не возвыситься и само звание наше в народном мнении». И эти мысли свт. Иннокентия, которые могли бы послужить к корректировке последствий сословной реформы в выгодном для Церкви направлении, не были восприняты правящей в России бюрократией.
5. Приходская реформа
Сложным было отношение владыки к правительственной реформе по сокращению приходов и причтов (на Московскую и Санкт-Петербургскую епархии она не распространялась). Высочайше утвержденное 16 апреля 1869 г. «Положение о новом распределении приходов и составов причтов» было издано с целью уравнять приходы и сократить их число путем укрупнения и упразднения малых и лишних. Но на практике принятое Положение нередко приводило к произвольному закрытию и разрушению многих приходов на местах с экспроприацией их имущества. Все это часто происходило вопреки воле прихожан. Забегая вперед, заметим, что впоследствии именно это вызвало фактическую отмену Положения 1869 г. правительством Александра III, восстановившим многие прежде закрытые приходы.
Меры по сокращению и укрупнению приходов свт. Иннокентий в особой записке 1869 г. характеризовал как неблагоприятные в духовном отношении, но необходимые в материальном. Владыка видел в этом один из способов улучшения быта духовенства, который всегда был среди главных его забот. Вместе с тем святитель понимал и возможные негативные последствия реформы. Во-первых, могли возникнуть препятствия со стороны прихожан. «Как бы прихожане ни были ленивы к хождению в церковь, но лишь только узнают о закрытии их прихода, тотчас начинают изъявлять сожаление, неудобства, опасения и даже ропот, и, конечно, не без основания!.. Но главное: закрытие приходов будет благоприятствовать расколоучителям…» Чтобы устранить возможные неудобства, свт. Иннокентий предлагал при каждой церкви упраздняемого прихода положить штатное место чтеца-учителя, обязанностями которого стали бы отправление в праздничные дни вечерен, утреней и часов с чтением с амвона поучений или житий святых, а также обучение детей в школе. Заштатные священники могли бы совершать и таинства. Так, по его мысли, безболезненно можно было бы уменьшить число приходов наполовину, а число членов причта — на треть или четверть и тем самым улучшить быт духовенства, так как сокращение количества священников позволило бы повысить жалование оставшимся.
Между тем другие церковные деятели открыто выражали недовольство реформой. Так, архиепископ Костромской Платон писал епископу Леониду:
«Мы теперь тяжко скорбим относительно сокращения приходов и духовенства. И единогласно все сословия признают это величайшим гневом Божиим и крайне встревожены. И на пароходах по Волге, и в городах и селах все говорят только о бедствии, постигшем Св. Церковь. Пятьдесят миллионов православного народонаселения в тревоге крайней по этому случаю…»
Осторожная позиция свт. Иннокентия контрастировала с отрицательным отношением к реформе его викария, ближайшего помощника в управлении епархией еп. Дмитровского Леонида (Краснопевкова). Еп. Леонид, вероятно, в 1870 г. писал против реформы в Синод и в другие инстанции, но не был поддержан митрополитом 66. Петербургское начальство в 1872 г. запрашивало московские епархиальные власти о возможности проведения реформы в Московской епархии. Еп. Леонид писал на это отрицательные отзывы, что расходилось с позицией свт. Иннокентия. Об этом свидетельствуют и строки из частного письма:
«Сегодня почтил меня своим посещением Владыка… В эту именно ночь я точил, так сказать, действия по делу „о новом расписании приходов“. Ему хотелось бы, как кажется, пойти средним путем, а я не могу уговорить на это свою совесть и решительно противлюсь сокращению приходов и пишу в этом смысле».
Еп. Леонид в одном из писем к митрополиту напомнил, что в 1869 г. он по его распоряжению осматривал причты Звенигородского уезда. Картина, нарисованная еп. Леонидом, была мрачной. Народ, напуганной возможностью распространения на уезд приходской реформы, «во многих деревнях, выступая целыми массами на улицу, падал на колени и умолял не закрывать церкви, не отнимать пастырей, не делать из приходских скот заблудший». Там, где сокращали причты, усиливалось влияние раскольников. Новая мера также «ослабляет связи пастыря с паствою… Чем больше приход, тем этой связи менее». Другое негативное последствие приходской реформы, по мнению еп. Леонида, — охлаждение народа к религии. Творцы реформы, по его словам, посягают на «священную собственность народа, на храм приходской, сооружаемый обыкновенно многими годами, копеечными сборами… Разрушить храм легко, воссоздать будет трудно; заглушить веру в сердцах людей возможно, а возвратиться в охладелые и очерствелые сердца почти немыслимо». Еп. Леонид предложил святителю просить государя, «чтобы предлагаемое дело о т.н. новом расписании приходов было вовсе прекращено». Но свт. Иннокентий оставил предложение викария без внимания.
6. Монастырская реформа
Среди ожидаемых преобразований в Церкви свт. Иннокентия тревожила вероятность нанесения ущерба монашеству. Когда на одном обеде в 1868 г. заговорили о возможности учреждения «белых архиереев», т. е. епископов не из монашества, он ответил: «Я первый не буду в общении с такими архиереями… По мне рассматривали в данном случае и уничтожение монашества…» Владыка говорил о монашестве: «Да, правда, его нужно исправить и укрепить: оно ослабело, но потому что христианство в обществе ослабело. Кто скажет мне, что ослабевшее лжно, тому я скажу: не нужно ли, по-вашему, иtмонашество уничтожить до ослабевшее христианство уничтожить?»
Свт. Иннокентий пришел на Московскую кафедру как сторонник превосходства древнего, общежительного уклада монастырской жизни над преобладающей в епархии штатной формой монастырей. Штатными назывались монастыри, получавшие содержание от казны, а общежительными, или заштатными, — существующие только на пожертвования верующих и доходы от трудов монахов. Заветной же мыслью святителя было введение общежительства во всех монастырях империи как соответствующего канонам Церкви. Эту, одну из главных своих позиций владыка отстаивал и во время приездов в Петербург для присутствия в Синоде.
Перед отъездом владыки в Петербург еп. Леонид по его поручению составил записку, в которой положительно отвечал на вопрос: могут ли быть все штатные монастыри обращены в общежительные? В качестве примера он приводил Устав Троице-Сергиевой лавры. Полезность общежития виделась в том, что эта форма монастырского устройства основана на смирении и понуждении себя к подвигам духовной жизни. Штатные монастыри критиковались за то, что в них жизнь построена на корысти и свободе в отношении обязанностей. «Обычаи заменяют уставы, установленные Церковью и святыми отцами», поэтому оставлять их нет оснований. В итоге чаемого преобразования те, кто служил ранее в монастырях за доходы, теперь будут служить за заслуги.
Сохранились две записки свт. Иннокентия об общежитии монастырей, написанные им в 1868—1869 гг. В них начертана программа преобразования. В начале первой записки владыка упоминал о критике, высказываемой в обществе в адрес монастырей и монашества. Он выражал обеспокоенность тем, что «некоторые из образованных и особенно из так называемых передовых людей страны готовы… своими руками уничтожить монастыри и разогнать монашествующих». Тогда, по убеждению святителя, вместо монашества открытого появится монашество тайное (заметим, что именно к этому и привело уничтожение большей части монастырей в годы советской власти). Владыка признавал, что среди нареканий есть и «справедливые», и чтобы уничтожить повод к ним, предложил свой способ: «все мужские монастыри, включая архиерейские дома, сделать общежительными», причем одновременно повсюду, чтобы лишить недовольных возможности перехода из монастыря в монастырь. Свт. Иннокентий привел примеры того, как некоторые штатные монастыри, в частности Иркутский Вознесенский, Московский Угрешский, став общежительными, «процвели во всех отношениях, и число братии увеличилось в несколько раз противу прежнего». Митрополит полагал, что во многих местах будут и средства для содержания таких монастырей, «а в иных монастырях откроется возможность к заведению училищ, или больниц, или богаделен». Что касается женских монастырей, то их обратить в общежительные было бы тоже полезно, но сделать это можно только там, где есть средства к содержанию общей трапезы, что встречалось редко. А так как сестры большей части монастырей содержатся рукоделием и милостынею, то с запретом выхода из монастыря при введении общежития они лишатся средств к существованию.
В качестве первоочередных мер для достижения цели предлагалось: 1) дозволить архиереям без согласия Синода вводить в мужских монастырях общежитие разной степени строгости, постепенно или вдруг — по их усмотрению и в соответствии с местными условиями; 2) поставить условием приема во все мужские монастыри, а может быть, и женские, взятие со вступающего подписки о том, что он согласен подчинить себя правилам общежития, даже если его и не предполагается ввести в том монастыре, куда он поступает.
Эти мысли владыка довел до сведения членов Синода, однако они отнеслись к проекту прохладно, а первоприсутствующий член Синода, митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Исидор, сказал: «Митрополит Иннокентий затеял это дело, пусть у себя и вводит». 25 мая 1869 г. в ответ на инициативу свт. Иннокентия вышел Указ Синода «О введении общежития в монастырях», в соответствии с которым предписывалось разослать запросы архиереям с целью выяснить, «в каких именно из мужских монастырей и каким порядком полагали бы они ввести ныне же в действие правила общежития». Свт. Иннокентий в резолюции на Указе распорядился, чтобы все настоятели мужских монастырей епархии прислали ему мнения «с подробным изложением причин, если таковые будут, препятствующих к приведению в исполнение порядка общежития».
Видимо, большая часть откликов со стороны начальств монастырей была отрицательной. Основным аргументом «против» была невозможность для братии прокормить себя только своим трудом (не получая штатного жалования). Из откликов на проект нам известно письмо свт. Иннокентию архимандрита Иосифо-Волоколамского монастыря Гедеона. Гедеон писал, что введение общежития во вверенной ему обители потребовало бы произвести «некоторые перестройки», на что, по его словам, у него нет средств. Кроме того, настоятель сослался и на отсутствие у него благонадежных и опытных людей, которые смогли бы устроить общежитие. В Даниловом монастыре с ответом поначалу медлили. Консистория потребовала «немедленно донести Его Высокопреосвященству по делу об открытии общежития в Даниловом монастыре». 30 октября 1869 г. временно управляющий монастырем иеромонах Михаил отправил отношение свт. Иннокентию, которое было обычной отпиской:
!За отсутствием настоятеля монастыря и по случаю производятся в нем… значительные постройки, за неокончанием их и за невозможностью определить, сколько потребуется сумм для их окончания, в настоящее время мнения касательно открытия общежития в монастырях я изъявить не могу."
Святитель ожидал аргументированного ответа, но не подобного, поэтому неудивительна более поздняя приписка на отношении, сделанная новым архимандритом монастыря Амфилохием: «Не принял Владыка сего донесения и потребовал обстоятельного, которое и представлено настоятелем в бытность его в Санкт-Петербурге».
Свт. Иннокентий, суммировав отклики, в декабре 1869 г. представил в Синод донесение об учреждении общежития в монастырях. Но дело это в последующие годы заглохло. Ректор академии А.В. Горский писал епископу Савве 24 сентября 1871 г.: «Монастырская реформа, инициатива которой принадлежит преосвященному Иннокентию, не будет, говорят, на очереди в предстоящем сезоне. Монашество, видимо, оскудевает: необходимо его поднять, оживить». «Монастырскую» инициативу митр. Иннокентия постигла та же судьба, что и ряд других его инициатив.
7. Миссионерская реформа
Миссионерская реформа оказалась наиболее успешной из всех реформ, планируемых свт. Иннокентием в бытность его служения на Московской кафедре. Позволим высказать гипотезу, что и само назначение свт. Иннокентия в 1868 г. митрополитом Московским и Коломенским было, видимо, связано с планами светских властей по основанию в империи централизованной структуры, занимающейся миссионерским движением, а следовательно, защищающей государственные интересы среди подвластных малых народов. Ведь распространение православия в России неразрывно было связано с воспитанием в верноподданническом духе, и «православный государственник» свт. Иннокентий, вполне разделявший эту позицию, как никто подходил для роли организатора и лидера такой структуры. И действительно, главной сферой деятельности свт. Иннокентия на новом месте служения в Москве, как и прежде, оставалось миссионерство. Радикально изменился только его характер: если раньше миссионерство свт. Иннокентия сочетало в себе организаторские меры с практическо-пастырской деятельностью среди языческих племен, то в православной Москве святитель в зените славы миссионера выступает только как организатор миссионерского движения, но уже во всероссийском масштабе — как создатель и первый председатель действующего с 1870 г. Православного миссионерского общества (ПМО). Тема эта весьма обширна, поэтому остановимся на ней сжато и конспективно.
Идея учреждения такого Общества как централизованной структуры, отвечающей за все миссионерское дело в империи и находящейся под покровительством государства, принадлежала свт. Иннокентию и была высказана им в конце 1840-х годов. Аналогичные мысли высказывал в 1830-е годы и знаменитый алтайский миссионер архим. Макарий (Глухарев). В ходе многолетней пастырской деятельности в Русской Америке, Сибири и на Дальнем Востоке святителем были выработаны принципы и методы православного миссионерства, в основе которых лежала любовь к ближнему, терпимость, отказ от национализма и насилия.
Назначение в январе 1868 г. свт. Иннокентия митрополитом Московским и Коломенским создало благоприятные условия для бурного развития миссионерского движения в России. Москва воспринималась в народном сознании как древняя твердыня русского православия и благочестия. Поэтому предполагаемый перенос «столицы» миссионерского движения из Петербурга в Москву побуждал у образованной части российского общества — как среди духовного сословия, так и среди мирян — небеспочвенные надежды на начало новой эпохи российского миссионерства, которое питалось бы теперь и помощью богатых московских граждан. Многие именитые представители купечества, жившие в то время в Москве, были крупными благотворителями, жертвовавшими на Церковь. Неслучайно среди учредителей, а затем и функционеров Православного миссионерского общества мы видим известных московских купцов-миллионеров — В.Д. Аксенова, В.М. Бостанжогло, И.А. Лямина, А.Н. Ферапонтова, П.Г. Цурикова, И.И. Четверикова и других. Заслуга митрополита Иннокентия в том, что он, поначалу видевший центр Миссионерского общества в Петербурге, по размышлении понял необходимость переноса его в Москву. Дело здесь было не только в поддержке крупных предпринимателей, но и в существовании в первопрестольной неповторимой питательной духовной среды, сопутствующей значительным начинаниям Церкви. Это подтвердилось затем постоянным сердечным участием рядовых москвичей в судьбе Православного миссионерского общества, что не раз отмечалось святителем в его обращениях к пастве.
Твердая позиция, занятая свт. Иннокентием в вопросе о необходимости реорганизации Общества с центром в Москве, позволила сломить сопротивление его начинаниям со стороны верхушки старого Миссионерского общества в Санкт-Петербурге. Стараниями святителя как члена Синода был принят разработанный под его руководством Устав ПМО, означавший создание на принципиально новых, государственно-народных началах первого настоящего национального миссионерского общества в России. Миссионерское дело, благодаря этому событию, получило прочные организационные основы и финансовые ресурсы. Демократические элементы в устройстве Общества выражались в открытости к свободному и равноправному участию в его трудах всех слоев населения, что соответствовало замыслу свт. Иннокентия, считавшего миссионерство общим делом всех православных империи. Следует добавить, что эта «демократичность» имела свои границы, выраженные в несменяемости главы Общества — митрополита Московского, в несменяемости епархиального руководства местными комитетами, что неизбежно вело к «клерикализации» управления Обществом, а также в закрепленной Уставом зависимости деятельности и решений ПМО от светской и синодальной бюрократии. Указанные недостатки в устройстве Общества могли в будущем привести к окостенению его руководящих структур, заполнению их лицами, не имеющими способностей к миссионерству.
После официального открытия Общества в 1870 г. все его значительные шаги за первые девять лет существования были связаны с именем митрополита Иннокентия. При его активном участии создавались руководящие органы и солидная финансовая база Общества. Именно свт. Иннокентий, используя и свой авторитет миссионера, и свою близость ко Двору, и свое положение как члена Синода, добился передачи в ведение Общества ежегодного церковно-кружечного сбора на распространение православия между язычниками империи (1871 г.), положил начало строительству миссионерской Боголюбской часовни в Москве (1877 г.), которая открылась в 1880 г., испросил для Общества дозволения приобретать недвижимое имущество в свою собственность (1877 г.).
Свт. Иннокентий привлек к сотрудничеству в Обществе не только представителей деловых кругов, но и цвет московской духовной и светской интеллигенции. Так, среди членов Совета ПМО мы видим лидеров родового губернского дворянства — А.В. Бобринского, А.В. Мещерского, Д.М. Голицына, публициста-славянофила И.С. Аксакова, историка-западника С.М. Соловьева, государственных деятелей — П.Н. Батюшкова и князя В.А. Черкасского, лучших православных проповедников России — о. Алексея Ключарева (впоследствии епископа, затем архиепископа Амвросия) и о. Александра Иванцова-Платонова. Люди разных убеждений, званий и состояний — они работали под началом свт. Иннокентия как дружная команда, объединенная общей высокой целью.
Под руководством свт. Иннокентия поступательно расширялась и география деятельности Общества. Была создана разветвленная сеть местных комитетов ПМО, охватившая к концу его жизни более половины епархий в России. Святитель циркулярно не раз обращался к архиереям с хлопотами об открытии новых комитетов. Влияние Общества было распространено и на Кавказский край (1878 г.). Под его попечение была отдана Российская духовная миссия в Японии (1875 г.). Через созданный в рамках Общества особый «капитал Японской миссии» ПМО систематически оказывало ежегодную денежную помощь православным миссионерам Японии. Одним из последних дел свт. Иннокентия были хлопоты по открытию новой Японской епархии, которое состоялось в 1880 г., уже после его смерти. Большую помощь оказывало Общество и Братству Св. Гурия в Казани. ПМО содействовало ему в открытии Казанского миссионерского приюта (1875 г.) и Казанской переводческой комиссии (1876 г.).
Свт. Иннокентий создал в 1870 г. первый в России Миссионерский институт в стенах Покровского миссионерского монастыря, который за время жизни своего основателя подготовил и направил в сибирские миссии десятки миссионеров. Монастырь также служил гостиницей для лиц, приезжавших в Москву по миссионерским делам. Этот монастырь задумывался и как место покоя (богадельня) для заслуженных миссионеров. Там же планировалось разместить и библиотеку, и архив Общества.
Велики заслуги святителя в распространении знаний об Обществе и миссионерском деле. Им основывались печатные издания Общества. По инициативе митрополита с 1874 г. стало выходить первое периодическое издание ПМО — журнал «Миссионер», ставший центром теоретической мысли православного миссионерства. Выпускались также и непериодические брошюры о миссионерском деле, подготовленные сотрудниками Общества. С 1873 г. для простого, неграмотного народа в Неделю Православия проводились во всех церквах империи ежегодные проповеди о миссионерском деле.
Под личным контролем святителя оказывалась действенная помощь как целым духовным миссиям (Алтайской, Иркутской, Забайкальской), так и действующим миссионерам (М.И. Кабановой, Н.П. Григоровскому, И.Я. Яковлеву и другим). По инициативе свт. Иннокентия были введены дополнительные надбавки к годовому жалованию миссионеров за каждые пять лет службы. Он также хлопотал об учреждении пенсионного фонда для миссионеров, правда, на этот раз безуспешно.
Свт. Иннокентием и его сотрудниками разрабатывались специальные мероприятия по преодолению препятствий к обращению в православие язычников империи. Так, в 1880 г., уже после смерти святителя, были сняты по его ходатайству, предпринятому в 1874 г., существовавшие в законе ограничения при крещении язычников.
В заключение подведем итоги. Перед нами трагический пример личности и ее роли в церковной истории. Митрополит Иннокентий (Вениаминов) был, несомненно, выдающейся личностью с ясным взглядом на необходимые для Церкви преобразования. Однако его самые лучшие намерения были обречены на неудачу без той благоприятной церковно-общественной среды, которая позволила бы намечаемые реформы реализовать. И в этом отношении святитель был утопичен, нереалистичен, может быть, даже наивен. Он не мог понять, что самодержавию (государству) не нужна была сильная, автономная от светской власти Церковь. Церковь нужна была главным образом как некая «духовная дубина», подчиненная или подконтрольная имперскому бюрократически-полицейскому аппарату. Все главные общецерковные инициативы свт. Иннокентия, за исключением отданной ему «на откуп» сферы миссионерских дел, блокировались правительством.
