 |
| Храм Рождества Иоанна Предтечи на Пресне | Дарья Матвеенко | 22.10.2008 |
Юрий Поликарпович Кузнецов — один из ключевых представителей традиции русской поэзии второй половины XX — начала XXI вв., в творчестве которого обозначилось переходное состояние эпох и «светопреломление» в людских сердцах.
Ему удалось придать «законченность» мифологическим образам, венчая поэтическим творчеством их предшествующее развитие в сознании великих поэтов. Целые поколения русских образов находят первообраз в наследии автора, в них пророчествует сам народ. «Вопрос грешника» ставится перед Богом и перед людьми как тема творческого самоопределения :
Я изгнан из круга родного
В толпу, что не помнит родства.
Я изгнан из Божьего Слова
В пустые земные слова.
(«Вечный изгнанник»)
Это строки смиренной готовности принять обратный путь и выражение неунятой боли познания.
В свое творчестве Юрий Кузнецов одновременно являлся поэтом и монахом, которых он противопоставил в одном из своих стихотворений. Монахом-- в своем видении России, которая есть «Сон во Христе», понимании ее кондового пути, а поэтом-- в осязании «вещей мира, источающих Бога».
Путь Христа и путь грешника сходятся, это встречный путь, на котором идет воскресение Христом! Это восхождение на Фавор непременно через Голгофу. (В отличие от пути Спасителя, это восхождение к облаку преображения и славы происходит после принятия креста.)
Поэт в своем творчестве хотел соединить «дораскольную» Россию, с присущим ей исконным духом православия, с Россией нынешней, только становящейся на осмысление «древней гибели». Тема кондового сна пронизывает искания Кузнецова. Узел крестной и есть «русский узел», являющийся также особым проявлением крестной миссии русского народа, который в конечном итоге, подъемлет свою спящую силу. Тема единства раскрывается в образе «блудного народа», который возвращается последним, проходя путь глагола. Сон исконности передан в образе копья Святого Георгия, здесь отображен весь исторический путь-- венценосный, а значит, победоносный. Это духовный путь времени, вехи истории ознаменуются воинами Христовыми:
В этот храм я вхожу, как во сне,
Покоряясь стенам и иконам
Вот и всадник на белом коне--
Задремало копье над драконом.
Словно дух перед ним я стою
Триста лет и семьсот одинако
Что-то странное снится копью:
Равновесие света и мрака.
(«Сон копья»)
Сама гениальность и состоит в «равновесии света и мрака», в приближении света и тени. Эта тема незримо присутствует в стихотворении «Пустынник»:
Когда поднимает руки--
Мир озаряет свет.
Когда опускает руки--
Мира и света нет.
«Свеча, что молится за сатану"-- образ, который в полной мере раскрывается православное мироощущение поэта. А в стихотворении «Последнее искушение», видны страх перед творческим искушением и высшее явление Христа в человеческой сущности, изначально превзойденной.
Поэтика дремоты, «лежачий камень"—сон человека, его краеугольный сон, с которого начинается подвижничество богатыря духом! Ведь только ладонь праведника способна держать Божий Храм! Образ «ладони» и «кулака"—сокрытие от «вопля чужого бытия», от наветов постороннего:
Когда до Бога не дойдет мой голос
И рухнет вниз с уступа на уступ,
Тогда пускай в зерно вернется колос
И в желудь снова превратится дуб.
(«Заклятие в горах»)
В этом стихотворении противостояние исконности и современности.
Это снова возвращение к началу пути грешника, на котором он как святой, приближает Божественное, и, как гений приближается к Богу.
Парадокс православного человека состоит в том, что, когда он вступает на единственный путь, им движут искания. Они уже являются вторичными, так как развиваются по «солнцу благодати», тяготеют к нему.
Полюбите живого Христа,
Что ходил по росе
И сидел у ночного костра,
Освещенный, как все.
Где та древняя свежесть зари,
Аромат и тепло?
Царство Божье гудит изнутри,
Как пустое дупло.
… Так откройтесь дыханью куста,
Содроганью зарниц
И услышите голос Христа,
А не шорох страниц.
«Воспоминание о Боге"—это «русские корни», которые проходят через народ. Путь Божественного и человеческого креста, преображение заброшенного храма-единство этих тем является центральным в миропонимании Юрия Кузнецова. Кровная новозаветная связь присутствует в строках: «И мне не встать, как будто сквозь рубаху Корнями в землю сердце проросло». (Стихотворения цитируются по книге «Крестный ход»: Стихотворения и поэмы.--- М.: СовА, 2006. --- 640 с.)
Примером соборности веков в человеке и соборности малых частиц служат строки стихотворения:
… Человека усеяли птицы
Шевелятся, лица не видать
Подойдешь- человек разлетится,
Отойдешь — соберется опять.
(«Сотни птиц»)
Плод до времени сокрытый в образе св. Сергия Радонежского-это скрытый райский путь как земная миссия.
Рождение святых всегда во всеобъемлющей благодати, а не в «круге закона».
В некоторых стихотворениях звучит образ слепой веры, она, как правило, стихийна:
Когда песками засыпает
Деревья и обломки плит, --
Прости природа забывает,
Она не знает, что творит.
Этот образ можно увидеть и в стихотворении «Черный подсолнух».
«Улыбка Бога"—это творческая печать, о творческом предопределении, под которым звучит сокровенный «плач покаяния в искусстве».
Уникальность созерцания Кузнецова в том, что он чувствовал «живого Христа», был объят страхом поколений, пережил в своей душе путь Иисуса на земле. Он слышал молчание в кондовом русском сне, сне праведника. И, в то же время, осознавал близость недремлющего врага к дремлющей России. «Прощением опередив Творца"-- характерная линия его поиска.
Образ «дуба на могильном холме» перекликается с «Царством Божьим,
гудящим изнутри":
Изнутри он обглодан и пуст,
Но корнями долину сжимает
И трепещет от ужаса куст
И соседство свое проклинает.
В поэме «Путь Христа» отразилось чувство Бога, Крестной любви и новозаветного измерения, в котором навечно пребывает Вторая Божественная ипостась! «Подорожник» на духовном пути ведет к искушению, в данном случае, творческому:
… Снилось Христу сего мира пустынное поле,
Где он насытил пять тысяч народа, и боле,
Дав пять хлебов и две рыбы на всех,
Чтобы Его поминали добром во гресех.
…Здесь эти тысячи, здесь! И от мира сего
Злобно кричали:—Распните, распните его!
Здесь Его плоть на куски пять хлебов разрывали,
Здесь Его кости две малые рыбы глотали,
Здесь Его кровь, как вино, распивала толпа.
Так, можно сказать, мог прочувствовать крестные муки только истинно православный поэт.
