Русский вестник | Владимир Юдин | 17.10.2008 |
Биография выдающегося русского писателя Вячеслава Шишкова на первый взгляд не изобилует крутыми драматическими изломами, казалось бы, ровна и вполне благополучна. Были, однако, в его судьбе и радость творческих дерзаний, и горечь поражений. «Кто не страдает, тот не пишет», — это крылатое выражение Достоевского вполне относится и к Шишкову, немало испытавшему на своем жизненном пути…
3 октября 1873 года в небольшом старинном городке Бежецке Тверской губернии в небогатой купеческой семье Якова Дмитриевича и Екатерины Ивановны Шишковых родился сын Вячеслав — будущий писатель. Здесь и в селе Шишково-Дуброво проходили его детские и юношеские годы. И потом, где бы ни бывал писатель, он непременно приезжал на свою малую родину, заходил в бревенчатый дом на тихой бежецкой улице, носящей теперь его имя.
Скромного, ничем, в общем-то, особенным себя не проявлявшего девятилетнего мальчика определили в Бежецкое городское училище, где он закончил учебу с отличными оценками. «И вдруг, — признавался Вячеслав Яковлевич в автобиографии, — каким-то необъяснимым чудом меня потянуло писать. Первая работа — „Волчье логово“ — повесть о разбойничьей жизни, вторая — описание крестьянских „посиделок“ (бесед) с плясками и песнями. С тех пор вплоть до самого зрелого возраста я литературой не занимался, и мне не приходило в голову, что я буду писателем».
Окончив училище кондукторов путей сообщения в Вышнем Волочке и получив редкую в ту пору специальность техника по водным и шоссейным путям, В.Я. Шишков в 1894 году уезжает в Томск.
Двадцать лет своей жизни посвятил Вячеслав Яковлевич подвижническому труду по исследованию сибирских рек и сухопутных дорог, совершая ежегодные экспедиции по Иртышу, Оби, Бии, Катуни, Енисею, Чулыму, Лене, Ангаре, Нижней Тунгуске, где едва не погиб, прошел тысячи верст по суровой сибирской тайге, Горному Алтаю. «Здесь родилось и стало крепнуть мое литературное дарование», — скромно скажет он позднее.
…Поистине неистребима тяга русского человека к путешествиям, познанию сопредельных и дальних народов и государств, к поиску острых драматических впечатлений. Но Шишков не искал их — они сами находили его, послужив материалом для глубокого художественного осмысления российской жизни.
В 1912 году в журнале «Заветы» появился рассказ Шишкова из тунгусской жизни «Помолились». С этого времени рассказы, повести, а затем и романы молодого автора стали регулярно печататься во многих журналах, выходить отдельными книгами.
Доброе, дружеское напутствие М. Горького — сколько их, ярких талантов, вышло из знаменитого «горьковского рукава»! и опубликование повести «Тайга» в редактируемом им журнале «Летопись» в 1916 году имели решающее значение в дальнейшей судьбе В.Я. Шишкова. Именно под благотворным влиянием Горького он обратился к профессиональному литературному творчеству и формировался как художник-реалист, традиционалист, народный писатель.
В 1926—1929 годах вышло в свет его первое собрание сочинений в издательстве «Земля и фабрика» в 12 томах, в 1931 году повесть «Странники» о жизни беспризорных ребят, в 1933 году он закончил многолетнюю работу над романом «Угрюм-река», в которой нарисована широкая эпическая картина жизни дореволюционной Сибири.
С 1930 года и до конца своей жизни В.Я. Шишков работал над историческим романом-эпопеей «Емельян Пугачев», первые две книги которого вышли в 1944 году, а весь роман был опубликован только после смерти писателя.
Жизнь Вячеслава Яковлевича Шишкова оборвалась в марте 1945 года.
Писатель был награжден орденами Ленина и «Знак Почета», медалью «За оборону Ленинграда». За роман «Емельян Пугачев» ему посмертно, в 1946 году, присудили Государственную премию первой степени.
Такова в общих чертах внешняя сторона жизни ярчайшего художника слова, певца России, русского народа, бесконечно и страстно влюбленного в свое Отечество.
Какими были его мировоззрение, нравственный и духовный облик, психология, какую эстетику исповедовал и проповедовал? В этих и других вопросах надо еще немало разбираться литературоведам и критикам, освобождая имя Шишкова и всю нашу литературу от десятилетиями копившихся вульгарно-социологических наслоений.
Вячеслав Яковлевич, по свидетельству современников, не принадлежал к числу льстивых угодников и любимцев партии и правительства, держался всегда гордо и независимо, хотя слыл человеком чрезвычайно добрым, мягким, отзывчивым, не любил засиживаться в «почетных президиумах» и быть «на виду», не был обласкан и чиновниками от литературы, что, естественно, создавало немало трудностей с опубликованием его творений. Напротив, горячо и страстно отстаивая русские национальные приоритеты в литературе, писатель нередко подвергался атакам злобных русоненавистников, хулителей традиционных ценностей отечественной культуры, занявших ключевые посты в подведомственном им агитпропе и стремившихся всецело подчинить искусство слова политическому заказу.
…Жизнь не стоит на месте. Время меняет и творческие направления, методы, и художественные приемы изображения в литературе, искусстве. Неизменным остается одно — одухотворяющая гуманистическая сущность русской литературы. Сегодня, в связи с известными переменами в жизни общества и наших представлений о мире и человеке, ценностные эстетические ориентиры, культивируемые Шишковым и плеядой советских писателей, не утратили своей значимости, больше того — обрели чрезвычайную актуальность на фоне пошлости и безвкусицы, насаждаемых «масскультом», всевозможных формалистических изысков и откровенных антигуманных трюкачеств.
Весьма полезно и, думаю, поучительно современнику, особенно молодому, неискушенному, познать, к примеру, по рассказам и повестям Шишкова, каково было мурло зарождающегося, «свежего» капитализма в России на переломе 19−20 веков («Тайга», «Пейпус-озеро», «Уг-рюм-река» и др.).
В.Я. Шишков, по собственному признанию, вознамерился идти «вглубь», «ввысь, во все стороны», поставил перед собой цель показать неизбежность крушения Человека в человеке, обуреваемом жаждой неуемного накопительства, живущем в мире, где правит бал золотой телец, нарисовать, как он писал Горькому, «жизнь в широком понимании этого слова», не столько высветить «капитализма портрет родовой» (осознавая, что первое слово в литературе об этом принадлежит не ему), сколько предостеречь будущие поколения от нравственной катастрофы. Писатель предвосхитил грядущие, т. е. сегодняшние, трагические потрясения России, вновь брошенной в бездну диких собственнических инстинктов, теряющей свой неповторимый нравственный лик и свою православную душу.
Вместе с тем творчество Шишкова не замыкается в социально-бытовой проблематике, драматизме классовых конфликтов, антагонизме противоборствующих общественных слоев — оно шире, ёмче, глубже по мысли, философично по сути и пророчески устремлено в будущее России. При этом важно подчеркнуть: вовсе не пресловутые «общечеловеческие» ценности влекли к себе писателя, а ценности, выработанные веками, отражающие специфику, характерные особенности народов, наций и этносов, населяющих великую Россию. Шишков художник истинно русский, питающий уважительные чувства ко всем народам. Вот почему остро необходимо науке глубоко осмыслить его взгляды на историю, культуру, национальные характеры.
Нынче в общественное сознание вновь, как на заре ХХ века, в пору всесокрушающей кардинальной ломки в жизни и эстетике и пренебрежительного отношения к «изжившему себя» реализму, активно внедряется идеология космополитического нигилизма, выдаваемая за якобы «новое» слово в науке и искусстве. За точку отсчета нередко берется «методология» ниспровержения наших национальных святынь, выступающая под флагом некоего «обновленного сознания», «новаторского прочтения», «переосмысления замшелых консервативных традиций» и прочих псевдоноваций.
Между тем никаким «обновлением» тут и не пахнет: так уже было в 1920-х годах, когда горячие невежественные головы, взбудораженные ажиотажем революционной «перестройки», дискредитировали духовное наследие прошлого, низвергали с пьедестала гениальные имена и творения, предавали анафеме тысячелетние крестьянские и православно-христианские устои, выкинули вон бесценное наследие «классово чуждой» дворянской культуры, оголтело ратуя за создание пресловутой «чистой пролетарской культуры». «Неистовые ревнители» (выражение выдающегося исследователя русской литературы С.И. Шешукова) «пламенные революционеры» ничтоже сумняшеся «сбросили с парохода современности» классиков, а Л. Толстого и Достоевского обвинили в «антиреволюционности», религиозном мракобесии и мистике… Так уже было, было, было!.. И недурно бы нам, прислушавшись к голосу Истории, поднабравшись векового поучительного опыта, извлечь полезные уроки, поставив жесткий заслон всеразрушающему нигилизму и антинациональным выпадам.
Неостановимая ура-революционность «неистовых ревнителей» начала прошлого века, главным симптомом коей была озлобленная русофобия, сменилась не менее рьяной, воинственной антиреволюционностъю приверженцев либеральной «демократии», захваченных столь же болезненным русоненавистническим синдромом, денно и нощно навязывающих нам так называемые «общечеловеческие ценности» в ущерб осознанию нами собственной этнической, исторической и культурной неповторимости.
«ХХ век по праву можно назвать веком наступления космополитизма, — пишет А.Т. Уваров. — В качестве орудия разрушения избран либерализм, который понятийно можно определить как идеологию индивидуализма, проповедующего свободу человеческих инстинктов, открывающего простор для наступления агрессивного меньшинства на консервативное большинство. Реализация такой идеологии привела, особенно в конце века, к грубому наступлению на моральные ценности человеческой цивилизации, накопленные ею в ходе своего развития. Какие же мишени выбрал либерализм? Прежде всего исторически сложившиеся общности, национальные культуры и сферу знаний и сознания человека» (Уваров А.Т. Геостратегия для России. М., 1998. С. 36).
Какое же место в идеологическом расколе русской жизни занимал В.Я. Шишков?
Из прошлого ориентиром в политической и творческой жизни он не избрал конъюнктурно «выгодный», всесокрушающий нигилизм революционных демократов и их фанатичных последователей 1920-х годов, а просто разделил народную судьбу, так пронзительно звучавшую в произведениях русских классиков (от А.С. Пушкина до М.А. Шолохова). Свою задачу он видел не в политической борьбе и грызне окололитературных щелкоперов, не в диссидентских выступлениях против существующего строя, а в том, чтобы овладеть культурным богатством, завещанным нам предками, и достичь того высочайшего уровня творчества, которого они достигли, приведя в изумление весь мир. Его творения были объективно ориентированы на постижение корневых проблем русской жизни, национальных традиций, на вековой опыт русского народа, его духовность, веру, культуру, эстетику и уже потому вызывали ярость у пресловутых «интернационалистов», которые видели в литературе не тончайший «инструмент» познания души, а идеологическую дубину для «воспитания» масс в нужном политическом русле. Неудивительно после этого, что идеологические надсмотрщики приклеили В.Я. Шишкову и целому ряду беспартийных интеллигентов ярлык «попутчиков», якобы чуждых революционным преобразованиям. Не потому ли и сегодня В.Я. Шишков «не вписывается» в поле научных интересов и пристрастий «демократической» элиты", либо в упор не замечающей ни Шишкова, ни многих других русских писателей, либо подвергающей сомнению, перечеркивающей их подлинное художественное величие?..
Существует такой проверенный способ духовной «казни» неугодных творцов: не ругать их и не хвалить, а просто замалчивать. Например, в новых учебниках по истории русской литературы ХХ века (под редакцией Ф. Кузнецова и В. Агеносова) В.Я. Шишкову уделено всего несколько строк, да и то в связи с разговором о так называемых попутчиках. «Попутчик» он и есть «попутчик», что с него взять?..
В ряде своих рассказов и повестей — «Таежный волк», «Алые сугробы», «Колдовской цветок», «Страшный кам», «Пурга» Шишков ярко воссоздал характеры сильных, волевых, самобытных людей, в которых «видится не вымышленный, не идеализированный, а подлинный сибиряк, наделенный лучшими своими качествами: умом, смелостью, твердой волей, любовью к природе, к своей родине», отмечал исследователь творчества Шишкова Николай Еселев. Ведь не только экзотика заповедных углов Сибири прельщала писателя в повествованиях о Нижней Тунгуске. Чуйском тракте, Катуни, Иртыше, Енисее, Бии, Лене… Его живо волновала мятежная, неудержимо тянущаяся к добру и свету, непостижимая для инородцев «таинственная» русская душа…
А какой великий поучительный смысл, весьма актуальный для нашего смутного времени, заложен в романе «Емелъян Пугачев»! Не доводите, господа хорошие, русский народ до возмущения, не испытывайте его могучего, но не беспредельного терпения. Русские долго запрягают, да быстро ездят. Не нами сказано: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» Так в традициях великого Пушкина Шишков закладывает в концепцию исторического повествования глубокий пророческий смысл.
Интерес думающих читателей к произведениям В.Я. Шишкова с годами не гаснет, а растет. И сегодня В.Я. Шишков является нашим трепетным современником, по-отечески предостерегающим потомков от грозящих им бед.