Жила-была школа, или Трудная судьба «русского Итона»

Детище оттепели

Закон 1958 года определил развитие отечественного образования на десятилетия вперед. Как часто бывает, многие его последствия сильно отличались от задуманного.

Закон требовал от средней школы мер по «более органичному вхождению учащихся во взрослую жизнь через овладение профессией». Вводилось обязательное восьмилетнее образование. Главная же идея заключалась в том, что все желавшие получить полное среднее образование (11 классов) должны были в последние три года обучения два дня в неделю работать на промышленных предприятиях или в сельском хозяйстве. Вместе с аттестатом зрелости выдавалось свидетельство о специальности. Вскоре выяснилось, впрочем, что массы временных рабочих-школьников приносили народному хозяйству больше вреда, чем пользы, а занятость на предприятиях существенно снижала качество получаемых знаний.

Тогда крупнейшие ученые — нобелевский лауреат Н. Н. Семенов, академики А. Д. Александров, Я. Б. Зельдович, А. Д. Сахаров выдвинули идею использования часов, отведенных на профориентацию, для дополнительного изучения отдельных предметов. Так появились школы с углубленным изучением иностранных языков, а также физики и математики. Выпускникам присваивали специальность «переводчик» или «лаборант». А главное — стали устанавливаться связи между школами, вузами и научно-исследовательскими институтами.

Основная роль в этой инициативе принадлежала ведущим математикам страны — академикам Д. А. Александрову (ректору Ленинградского университета), А. Н. Колмогорову и М. А. Лаврентьеву (вице-президенту и руководителю Сибирского отделения АН СССР). Благодаря их усилиям 23 августа 1963 года вышло постановление Совета министров СССР N 905, смысл которого сводился к «повышению качества подготовки молодежи, проявившей способности к овладению математикой, физикой, химией и биологией». Для этого при Московском, Ленинградском, Новосибирском и Киевском университетах организовывались школы-интернаты соответствующего профиля. Ленинградский интернат разместили в двух типовых зданиях в Старой Деревне.

Постепенно созрела концепция необычного для нашей страны учебного заведения, где образование опирается на естественно-научную мировоззренческую базу. Ошеломленный новичок с первых дней постигал основы теории множеств, комбинаторики, векторной алгебры и классической механики. Необычная для средней школы строгость изложения, углубленные программы практически по всем предметам и более чем солидная для своего времени лабораторная база сочетались с подчеркнутым консерватизмом формы преподавания.

От учителя требовалось объяснить любой материал, если нужно, без фильмов и слайдов, при помощи только мела и доски. Фактически не было здесь и кабинетной системы: учитель приходил в класс, где у каждого ученика имелось постоянное рабочее место. Не было в интернате и повсеместно обязательной в ту пору школьной формы.

Ежегодно набирали по два класса на трехгодичное и по три — на двухгодичное обучение. Зачисление проводили по результатам весьма строгих конкурсных экзаменов: ленинградцы и жители Ленобласти составляли только пятую часть учащихся, остальные были в основном из областных и районных городов северо-запада. В школу поступали по большей части дети провинциальной интеллигенции — учителей, врачей и военных.

«То была потрясающая, не побоюсь сказать — великая идея, — вспоминал позднее бывший директор А. А. Быков, — дело не в том даже, что мы готовили отборные кадры для Университета. Такой подход слишком узок. Наша школа давала подростку, неважно, из-под Новгорода он или Архангельска, шанс проверить свои силы и в случае успеха приобщиться к настоящей науке».

Наследники Ломоносова

Преподавательский штат укомплектовали вчерашними студентами и аспирантами Университета, к которым присоединились несколько молодых учителей. Образовалась на редкость сплоченная команда, которая в дальнейшем пополнялась в основном за счет бывших выпускников. Это создавало моральный климат, основанный на понимании того, что сегодняшний ученик может завтра оказаться твоим сослуживцем.

Внешняя раскованность и дружеские отношения между учениками и преподавателями не были проявлениями фамильярности: существовала ненавязчивая, но достаточно жесткая дисциплина. То обстоятельство, что рядом нет случайных людей, стимулировало уважение к окружающим. Понимание, что именно здесь формируется круг общения на многие годы вперед, заставляло вдвойне считаться с мнением окружающих о себе.

Каждый ученик получал возможность лично оценить меру собственных природных способностей. Поскольку стандарт был изначально высок, комплексов и обид не возникало, зато закладывалось умение работать в команде, подчиняя свои амбиции общей задаче. Так работал и педагогический коллектив — штатные учителя, а также многочисленные совместители, начиная со студентов старших курсов и кончая профессорами и академиками. Оплата труда была организована так, что преподаватель интерната зарабатывал заметно больше, чем обычный школьный учитель. Но не это было главным: «Вы здесь зарабатываете профессиональные биографии» — любили говорить молодым педагогам в администрации школы.

Царящая в ней удивительная атмосфера привлекала множество людей. Придя в класс, учитель мог обнаружить там, например, драматурга И. Дворецкого, обсуждающего с учениками свою еще не оконченную пьесу. Вечером после ужина могла объявиться с концертом целая команда актеров ТЮЗа во главе с А. Шурановой и А. Хочинским, С. Юрский или Аркадий Райкин, чей сын Константин учился в интернате. Кстати, помимо К. Райкина из числа выпускников вышли еще по крайней мере два известных актера — Николай Павлов и Григорий Мануков. Культурная программа включала занятия в музеях, филармонические абонементы, литературно-музыкальные вечера с участием преподавателей Театрального института. Гармонично дополняли учебный процесс летние экспедиции на Кавказ и в Кандалакшский заповедник.

В течение многих лет в интернате разрабатывались новые методические подходы к преподаванию. Они явились результатом кропотливого труда лучших специалистов в стране. Эти специалисты, а потом их ученики затратили на работу многие годы, ее результаты получили международное признание. Они воплощены в нескольких учебниках из действующего федерального комплекта, а остальная его часть по естественным дисциплинам почти целиком разработана в аналогичных школах при Московском и Новосибирском университетах.

Университетский интернат целенаправленно следовал традициям таких исторических предшественников, как Александровский лицей и гимназия К. Мая. К концу 1970-х годов окончательно сформировалось самобытное учебное заведение с устоявшейся концепцией учебно-воспитательной работы. Это был достойный аналог таких всемирно известных школ элитного образования, как Итонский и Винчестерский колледжи в Великобритании, парижские лицеи Людовика Великого и Генриха IV, мюнхенская Максимилиановская гимназия.

Соответствовала этому и международная известность. Деловой визит в интернат входил в рабочие программы виднейших деятелей мировой науки, посещавших Ленинград во времена «разрядки» 1970-х годов. А когда позднее выпускники и преподаватели стали сами выезжать за границу, они убедились, что упоминание об учебе или работе в университетском интернате значительно повышает весомость послужного списка, снимая многие проблемы, вызванные дискриминацией и недооценкой отечественных вузов.

Горе от ума

Как ни странно это звучит, интернат, далеко переросший уровень средней школы, оказался не нужен ни руководству органов народного образования, ни руководству Университета. Первое усматривало в его существовании нарушение «всеобщности» образования, а второе не понимало, чем школа для одаренных детей отличается от подготовительных курсов для абитуриентов.

Много лет выпускники интерната не имели никаких формальных привилегий при поступлении в Университет, хотя уровень знаний позволял зачислять их сразу на второй, а некоторых и на третий курс. В иные годы эти студенты составляли до трети от ежегодного набора математико-механического и физического факультетов, факультета прикладной математики. На химический и биолого-почвенный факультет поступало меньше выпускников, но и там они составляли наиболее подготовленный и перспективный контингент студентов.

В Университете это нравилось далеко не всем. Десятки абитуриентов, для которых вступительные экзамены представляли собой пустяковую разминку, вносили разлад в специфическую «кухню» приемной комиссии. Свою роль играла и банальная зависть, боязнь будущей профессиональной конкуренции со стороны этих честолюбивых и знающих себе цену молодых людей.

Тем временем руководство страны провозгласило переход ко всеобщему среднему образованию — идея на тот момент не обеспеченная ресурсами и абсолютно волюнтаристская. На деле все свелось к массовой реорганизации школ в профтехучилища и, для улучшения «отчетности», резкому снижению требований к знаниям выпускников. В университетском интернате так работать не хотели. В результате он — со своим низким из-за строгих требований средним баллом и высоким по той же причине процентом отсева — стал просто портить статистику. К счастью, закрыть школу, учрежденную правительственным постановлением, было почти невозможно. Тогда в 1981 году ее по согласованию с Университетом «сослали» с глаз подальше на окраину Петергофа в тесное аварийное здание.

Можно было бы написать отдельную книгу о героических усилиях педагогов, благодаря которым интернат в те трудные времена не только выжил, но и продолжал давать полноценные знания. Через пару лет в руководстве органов образования осознали масштаб допущенной ошибки и были готовы вернуть интернат в прежние помещения, но воспротивился Университет: «У универсантов, живущих в Петергофе, стали подрастать дети, — объяснял потом председатель приемной комиссии интерната П. П. Лебедев, — Это повлияло на жесткую позицию администрации ЛГУ по вопросу о переезде, а также на то, что в интернат стали попадать школьники, по своим способностям „не дотягивавшие“ до его уровня».

В ходе школьной реформы 1988 — 1993 годов на базе расширенных московского и новосибирского интернатов постановлениями правительства были организованы учебно-научные центры. Аналогичный центр возник в Екатеринбурге на базе Уральского университета, а киевский университет вместе с интернатом вскоре оказался в другом государстве. Наш город в новых правительственных документах не упоминался. Интернат перевели в структуру Университета и назвали Академической гимназией по имени учебного заведения, существовавшего в XVIII веке. Несмотря на громкое новое название, это означало утрату прежнего привилегированного статуса школы.

Между прошлым и будущим

К середине 1990-х стало возможным частичное возвращение в Петербург. Здания на Васильевском острове гимназии удалось получить благодаря активной поддержке выпускников и бывших преподавателей, работавших во властных структурах городского и федерального уровня. Тогда многим показалось, что школа переживает второе рождение.

Но, к сожалению, переход в структуру Университета надежд не оправдал. Тогда, в самые тяжелые и безденежные времена, средняя школа тем не менее переживала творческий подъем. Разрабатывались новаторские концепции обучения, создавались и внедрялись принципиально новые учебные программы и пособия. Академическая гимназия осталась в стороне от этого процесса. Одна из лучших в Европе средних школ попала в положение второстепенного придатка огромного вуза, который к тому же лихорадило в системном кризисе отечественной высшей школы.

Труд учителя в гимназии потерял свою престижность, теперь он оплачивается ниже, чем в городских школах. С трудом согласованная в 1990-е годы практика совмещения выпускных и приемных университетских экзаменов вскоре была отменена. Значительно уменьшился конкурс при поступлении в гимназию, все чаще ее выпускники предпочитают продолжать образование не в СПбГУ, а в других вузах. Руководство Университета даже не сочло нужным своевременно провести аккредитацию гимназии, предпочитая выдавать выпускникам сомнительные в юридическом отношении аттестаты. Продолжалось это до тех пор, пока два десятка выпускников — докторов наук не обратились через прессу с открытым письмом к тогдашнему ректору Л. Вербицкой.

Всемирно известное в прошлом учебное заведение затерялось среди десятков разнообразных по специализации школ северной столицы. Это не значит, что там стали плохо учить, просто гимназия перестала быть явлением европейского масштаба. Это видно из нехитрой статистики: за первые 15 лет существования интерната его учащиеся более 80 раз становились победителями и призерами международных, всероссийских и всесоюзных олимпиад. За последние 15 лет число призеров уменьшилось более чем вдвое, несмотря на дополнительную организацию гуманитарных классов и заметное увеличение количества учащихся.

Модные среди университетских чиновников рассуждения о «концептуальной» устарелости физико-математической в своей основе школы не выдерживают критики. Так, ближайший зарубежный аналог — лицей Людовика Великого, где традиционно преподают лучшие математики Франции, успешно функционирует в этом качестве более трехсот лет, и этот пример типичен для подобных учебных заведений Европы.

Все же хочется верить, что и петербургскую гимназию еще ожидают лучшие времена. Но независимо от этого в отечественной науке и культуре навсегда останется яркое, значительное явление — Специализированная школа-интернат при Университете. За 45 лет ее окончили около 6000 человек, из которых больше тысячи стали докторами и кандидатами наук. Среди выпускников — ученые с мировым именем, члены Российской Академии наук, ректоры вузов, директора НИИ и крупных предприятий, заведующие кафедрами и лабораториями, общественные деятели, бизнесмены. Так что главные книги об этом удивительном сообществе еще впереди.

http://www.spbvedomosti.ru/article.htm?id=10 253 574@SV_Articles