 |
| Храм Рождества Иоанна Предтечи на Пресне | Владимир Мельник | 24.09.2008 |
Жизнь «Серафимова служки», симбирского помещика Николая Александровича Мотовилова, была исполнена многих чудес. Недаром сам преподобный сказал о нем: «Десять житий святых угодников Божиих вместе сложить и десять жизней великих светских людей, каковы Суворов и другие, вместе сложить, то и тут во всех их двадцати жизнях еще не все то сбылось, что с вами с одним сбудется, то я не поверил бы, чтобы все то могло в самом деле так быть. Но мне Господь именно так сказал». Одно из главных чудес жизни Мотовилова — то, что он постоянно находился под особым смотрением Божией Матери. Он поистине жил под ее чудотворным покровом. Несколько раз в жизни Она Сама являлась своему угоднику. Впервые это случилось, видимо, в середине 1820-х годов, когда юный еще Николай Александрович учился в Казанском университете.
В половине университетского курса, значит, где-то в 1824—1825 годах, со студентом Мотовиловым произошел странный случай, о котором сам он в своих записках писал довольно туманно: «Этот случай поверг меня в такую бездну отчаяния, что я не мог его пережить, ибо должен был лишиться и своей дворянской чести, и дворянского звания, и быть отдану в солдаты». Разъяснила этот случай жена Мотовилова, Елена Ивановна. «Случай, так потрясший Мотовилова, был поцелуй, брошенный им в университетском коридоре одной барышне. Поцелуй этот был замечен начальством, которое придало ему такое значение, что Мотовилов счел себя окончательно погибшим. Особенно его страшила мысль, что он убьет свою „маменьку“. А любил он свою „маменьку“ так, как только могло уметь любить его чистое сыновнее сердце».
В центре Казани было известное всем и каждому Черное озеро. Оно было любимым местом прогулок многих казанцев. Здесь любил проводить время, между прочим, будущий писатель, а тогда студент Лев Толстой. В темную ночь из квартиры профессора Карла Федоровича Фукса (Мотовилов проживал у него) ушел шестнадцатилетний студент к этому озеру с намерением утопиться. «Уже он готов был в него броситься, — пишет С. Нилус, — но какая-то невидимая сила вдруг приковала его к месту, с которого он хотел кинуться в воду, и в ночной темноте, над мрачными водами Черного озера, он внезапно увидал в ярком сиянии образ Казанской Божией Матери. Озаренный дивным светом Лик Пречистой укоризненно взглянул на юношу-самоубийцу и бесследно скрылся в темноте ночи. Это было первое знамение в его жизни».
Никому не известно, что совершилось тогда в душе Николая Александровича, что он тогда думал и чувствовал. Ясно одно: видение перевернуло все его существо. Отныне его жизнь должна была неминуемо войти в другое русло. Он вернулся в дом Фуксов уже иным человеком. Заступничество Самой Богородицы укрепило его душу, и история, грозившая ему исключением из университета, уже не казалась столь страшной. И в самом деле — все обошлось. Всеми любимый и уважаемый профессор Карл Федорович Фукс, бывший в то время ректором университета, уверил обвинителей, что «он за Мотовилова ручается» как за высоконравственного юношу. Вряд ли рассказал кому-нибудь, кроме родной матери, эту историю юноша Мотовилов.
С 1831 года начинается общение Мотовилова с преподобным Серафимом. Можно ли забыть, что к преподобному многократно являлась Божия Матерь? Покрывая Своим Покровом батюшку Серафима, не оставляла она и его верных духовных чад. Это видно на судьбе Николая Александровича. «Летопись Дивеевского монастыря» архимандрита Серафима Чичагова дает важное свидетельство об отношениях преподобного с Мотовиловым, а значит, и о самом Мотовилове: «Затем о. Серафим заповедовал Н.А. Мотовилову служить Дивеевской обители (тетрадь N 6 — предисловие). Он призвал двух сестер мельничной общины: Евдокию Ефремовну Аломасовскую, бывшую при явлении Божией Матери в день Благовещения 1831-го года, впоследствии монахиня Евпраксия, и Ирину Семеновну Зеленогорскую, бывшую впоследствии третьею начальницею, чтобы они могли засвидетельствовать другим слова его. Вложив в руки Н. А. Мотовилова правые руки сестер и придерживая их своими руками, о. Серафим заповедовал, чтобы они не только сами после его смерти обо всем подробно рассказали Николаю Александровичу, что и где и как Божия Матерь заводила чрез него, но чтобы все сестры ничего от него не скрывали, потому что Божией Матери угодно, дабы Николай Александрович был назначен питателем обители. Затем подтвердил, дабы по воле Царицы Небесной Николай Александрович все знал об обители так же подробно, как известно самому о. Серафиму. Обратясь же к Мотовилову, батюшка приказал ему, чтобы он был в свое время свидетелем всего, что делалось в Дивееве при „убогом Серафиме“ и засвидетельствовал, что даже все строение, найденное после смерти старца, выстроено было им самим, по назначению и указанию Царицы Небесной. „И камешка одного я, убогий Серафим, самопроизвольно у них не поставил!“, - сказал батюшка, оканчивая свою речь».
Сам Мотовилов в «Записках» передает в подробностях, что перед тем, как преподобный открыл сестрам о Мотовилове как о питателе Дивеевской обители, он сказал самому Николаю Александровичу следующее: «Я ныне видел Господа и Божию Матерь. Они мне сказали судьбу жизни вашей. Они же и о вас говорили при мне. Царица Небесная просила Господа нашего, а Сына Своего, Богочеловека Иисуса Христа, чтобы Он сотворил с вами знамение, а Господь вспросил Ее: «Да стоит ли Мотовилов того, что Ты, о Мати Моя, просишь Меня за него?» И Она отвечала: «Стоит ли, или не стоит, но Ты все-таки послушай Меня и сотвори с ним знамение». И Господь еще сказал Ей: «Мати Моя, да Мотовилов не воздаст Тебе, как следовать будет, за добро Твое». Она еще, и в третий раз поклонившись Ему, изволила сказать: «А воздаст ли, или не воздаст, это уже не Твое, а Мое будет дело, а Ты не для него, но для Меня, Матери Своей, сотвори с ним знамение». После такого-то усердного умоления Ее и Господь обещал Ей сотворить с вашим Боголюбием просимую Ею милость.
Так вот, батюшко, стоим ли мы, убогие, такой милости Господней и чем воздадим мы Царице Небесной за толикую Ее любовь к нам и неизреченную Ее милость? А Она, батюшко, немногого просит от вашего Боголюбия — вон, видите ли там сирот моих, — и он махнул рукою тем двум, которые, как я выше сказал, копали картофель, и отец Гурий отдал им плащ мой, и они, подойдя, подали плащ. — Не плащ нужен, — сказал он, — а сами подойдите ко мне". Когда они подошли к нему, то он, взяв по правой руке их, вложив обе их сии руки с моею правою и с моею левою рукою, взяв наши руки своими обеими руками и крепко сжав, держа их в таком положении, стал говорить ко мне: «Царица Небесная просит, чтобы вы не забыли сирот моих сих и прочих с ними дивеевских и посылали им в память Ее милостей столько неизреченных к вам — по сту четвериков ржи каждый год — и творили эту заповедь Ее каждогодно до успения вашего». Я отвечал: «Не только по сту, но хотя по пятисот четвертей». «Батюшко, — отвечал он мне, — Царица Небесная заповедывает не менее ста четверичков, то есть пудовок, а не четвертей, а более сколько Господь вам поможет, это уже ваше дело и умножение таланта, но чтобы уже непременно присылку этих заповеданных ста четвериков ржи каждогодно творили без опущения по успение ваше. Разумеете ли вы, для чего это так и что это значит? В Писании говорится, что овые из рабов Господних приподоваху Ему на тридесят, овые на шестьдесят, а овые и на сто, так вот в честь этого-то во сто трудов уплодоношения Она и желает, чтобы вы всегда творили эту заповедь Ее. Батюшко, у них место-то, как рай Божий, и только недостает им садика одного». Я подумал, что у меня в Нижегородской и Симбирской губерниях большие сады, так я насажу оный им сам, и только хотел, было, сказать, «позвольте, батюшко, я насажу им сад этот из моих садов», а он, зажав мне рот, сказал: «А вы, ваше Боголюбие, умолчите да сотворите». И потом, крепко держа наши руки в своих руках, сказал: «Вот, батюшко, как мне Царица Небесная дала свое послушание служить им, так и я вам по Ее повелению приручаю из рук в руки при них самих при двух свидетельницах по слову Господню, при двоих или при триех свидетелех станет всяк глагол, так и я теперь творю, потому что с которою беседовал, третья будет, — а им сказал: „Вот, матушки мои, вы все плакали и вспрашивали меня, на кого я вас оставляю и кто после меня питать будет вас? Так духовною-то пищею Господь и Божия Матерь питает и напитает вас всех, а во временной жизни — вот вам Сама Царица Небесная назначает питателя. Он будет питать вас во всю свою жизнь — после меня по смерть свою“. Я говорю это ему при вас двух, а вы возвестите о том и всем прочим о нем, что Сама Божия Матерь избрала и назначила его вам всем чрез меня питателем, а вашему Боголюбию я вручаю двух, а с ними и всех остальных сирот моих, послужите Царице Небесной и попекитесь о них, как я сам служил Ей и пекся о них. Всякая милостыня, подаваемая Христа ради нищему, угодна Господу, подаяй нищему, взаим дает Богови, и в жизнь будущего века не только сугубо воздастся за это, но как Господь говорит, сотворите себе други от маммоны неправды, да егда оскудеете, приимут вы в вечныя своя кровы. Но лучше подавать милостыню монаху, чем простому нищему, ибо простой нищий или нищая, куда ни пойдут, всюду обретут себе милостыню, монахов же все тунеядцами зовут, и потому не всякий подаст, а если и подадут, то с укором, но, по крайней мере, монах и престарелый даже может сам себе снискать пропитание или трудами рук своих, вот как я, например, убогий делаю: мню, что я до двух сот сажень дров нарублю в год и из них и свою келлию топлю, и на Саровскую обитель отдаю часть, а все остальное на этих сирот моих ради Царицы Небесной посылаю. И до семидесяти четвертей картофелю родится на грядочках, мною самим из моху сделанных, и его также делю на трое: часть себе, часть Саровской пустыни, а остальное сиротам моим». Так тихо и незаметно состоялось одно из величайших дел, относящихся к Четвертому Уделу Божией Матери: назначение Мотовилова питателем Дивеевской обители. Николай Александрович добросовестнейшим образом выполнял свою задачу. Прежде всего он стал покупать для Дивеевской обители земли, на которых должна будет возрастать девическая община. Одновременно покупал он земли и для общины матушки Александры. До конца жизни своей он посылал в Дивеевскую обитель хлеб.
Следующее необыкновенное впечатление получил Мотовилов через десять лет. К этому времени он был уже сотаинником и собеседником преподобного Серафима, который через Раба Божиего Николая Мотовилова передал всему христианскому миру свою необыкновенную беседу о смысле христианской жизни. Случилось это так. В 1835 году по благословению святителя Антония Воронежского Мотовилов отправился в Киево-Печерскую Лавру. Между ними состоялся такой разговор:
— Что же, поедете ли вы туда?
— Как же не ехать, когда есть на это воля Божия и Божией Матери. Я Божий и Божией Матери вековечный раб и служка Серафимов по жизнь мою, то куда Бог велит, туда и поеду, что Бог велит, то и делать буду. Только я не люблю против совести жить и действовать, не люблю и людей обманывать, а Бога и обмануть нельзя.
Как бы то ни было, в январе 1835 года Мотовилов был уже в Киеве. Здесь он познакомился со многими духоносными людьми: знаменитым старцем Парфением, наместником лавры Серафимом, схимонахиней Параскевой. Святитель Антоний послал письмо в Киево-Печерскую лавру. В этом письме он просил допустить Мотовилова провести ночь в келлии преподобного Феодосия. И когда соборные старцы доложили о том митрополиту Евгению, то на докладе этом высокопреосвященный Киевский и Галицкий митрополит Евгений подписал своею рукою: «Не только в келлии преподобного Феодосия, но и Антония, и даже в келлии Илариона митрополита, и показать ему все замечательное в лавре и всю лавру, как бы она была показана самому архиепископу Антонию Воронежскому и Задонскому, если бы он теперь посетил ее».
Вследствие этого параекклисиарх, или великий пономарь, святой чудотворной Киево-Печерской лавры обязан был каждодневно являться к Мотовилову в занимаемую им лаврскую келлию и спрашивать его, что угодно ему видеть и осматривать в лавре в этот день. «И из уважения к милости высокопреосвященного Антония, мне оказываемой, дозволено было мне даже пить по рюмочке мира от святых мироточивых глав и голеней святых угодников Божиих, каковое счастие доставлял мне отец архимандрит и наместник лавры сей Серафим, что потом архимандрит Задонский».
Великая старица схимонахиня и постриженница Иерусалимская Параскева, Евфросиния Димитриевна Махановская, узнав о том, что Мотовилову предстояло ночевать в келлии преподобного Феодосия, не велела ему ни есть, ни пить накануне этой великой по последствиям ночи (с 8 на 9 февраля 1835 года) и ни с кем ничего не говорить, а пришедши из пещер, идти прямо к ней. После обеда и вечернего чаю она послала Мотовилова в пещеры Дальние, и отец Иларион проводил его в келлию преподобного Феодосия, окурил не только келлию угодника Божиего, но и всю пещеру росным Херувимским ладаном, окропил и Мотовилова, и келлию, и всю пещеру святою водою:
— Много пакостей делают бесы ночующим в пещерах, и многие умирали даже от ужаса; почему лаврское начальство и принуждено было воспретить свободное для всякого невозбранное ночеванье в пещерах, как было некогда в давние прежние времена.
«Во всю эту ночь до самого утра пробыл я без сна, совершая правило причастное и читая потом патерик Печерский… все стало ходить во мне, то рассыпая, то сбирая во мне всю кровь, то гоня ее из головы в ноги и из ног опять в голову… я заснул до того крепко на полу келлии святого угодника Божиего Феодосия Печерского, что насилу разбудили меня в одиннадцать часов утра, — спасибо доброму иеромонаху, что он потрудился подождать меня и не начинал до пробуждения моего заказной обедни. Но я уже так слаб был, что меня довели с трудом до церкви пещерной Введения во Храм Пресвятой Богородицы, отстоящей только на несколько шагов от келлии преподобного Феодосия, и я поэтому противу воли моей должен был просидеть всю обедню на скамье церковной, кроме причащения, пред которым начали показываться у меня силы, и я встал для принятия Животворящих Плоти и Крови Христовых».
В Киево-Печерской лавре чудеса изливались на Мотовилова непрерывным потоком. По молитвам киево-печерских святых он удостоился необычайно благодатного причащения Святых Христовых Таин. Это видно по тому, что с ним происходило после причащения: «Когда же иеромонах, служивший обедню, стал отправлять молебен Божией Матери с водоосвящением, над головою моею вычитывая молитвы, как научила меня сделать схимонахиня Параскева Димитриевна, то во мне такое поднялось чиханье, что я не помню, сколько десятков, а может быть и сто раз, пришлось мне чихнуть, и с меня как тяжелая гора свалилась такая тяжесть, и мне стало так легко и весело, что я не могу это никаким словом прилично выразить, ибо все будет слабо. Твердо молодцом, а не дряхлым, как было до того прежде, сделался я и пошел к великой старице схимонахине Параскеве Димитриевне, и когда, пришедши к ней, хотел поцеловать руку ее, то она, отняв, ее сказала: „Нет, батюшко, теперь не тебе мою руку, но мне твою бы следовало поцеловать, за дар Святого Духа, пожалованный тебе от Господа Бога, да я старуха попросту живу и люблю тебя, как сына, так матери у сына нечего руки целовать. Пойми же, какой великий дар благословил тебя получить теперь Господь за твои страданья. Я много на своем веку видела милости Божией и благодати Его, а подобный настоящему твоему от Бога ныне полученному дару нечасто видывала, иной и архиерей, да того не испытал на своем веку. Вот что тебе святители Воронежские: Митрофан, Тихон и Антоний, батюшко мой владыко, со святителем Николаем Чудотворцем и батюшками Антонием и Феодосием, Киево-Печерскими чудотворцами, и Материю Божиею у Господа Бога исходатайствовали. Береги, батюшко, этот дар, великий и бесценный Божественный дар“, — и, напоивши меня своим чаем и угостивши обедом, приказала идти прямо в гостиницу и в келлию мою, ни с кем не кланяться, ни даже просить у кого бы то ни было из иеромонахов благословения, но молча пришедши в келлию лечь и успокоиться, и что будет тут со мною во время этого успокоения, обо всем этом, придя к ней после вечерни, подробно рассказать».
Однако главное впечатление было связано для Мотовилова с Божией Матерью: «Но самая главнейшая и недоуменно великая милость Божия была для меня в лавре сей истинно многочудотворной Киево-Печерской — та, что когда в первый раз при мне спускали Образ Божией Матери Успения, то я имел счастие видеть не Образ сей, а Саму Пресвятую Владычицу нашу Богородицу, явно вместо образа сходившую с небес с милостиво осклабленным лицом, и, зарыдав громко, упал пред Нею на пол, обратив поневоле всеобщее на себя внимание до того, что отец Пафнутий, что потом иеросхимонах Парфений, подумал, как сказывал мне сам он, что я сумасшедший, что так громко кричу в рыданиях моих. А я, не помня сам себя от радости, что удостоился не по грехам моим видеть Царицу Небесную, закричал: «Матушка Царица Небесная, спаси всех нас».
