Конец проекта «Грузинское национальное государство»

В своей знаменитой сорбоннской лекции «Que est-ce que c’est une nation?» Эрнест Ренан предложил своим слушателям удивительно точную, актуальную и по сей день формулу: «Нация — это ежедневный плебисцит». Формирование наций (не только и не столько этнических, сколько понимаемых как гражданско-политическое сообщество) — процесс крайне сложный и деликатный. Любая ошибка здесь чревата провалом самого процесса государственного и национального строительства. В связи с этим провал проекта под названием «Грузинское национальное государство» после «пятидневной войны» и формально-правового признания Абхазии и Южной Осетии дает богатую пищу для размышления и усвоения политических уроков. Грузия в 2008 году окончательно проиграла плебисцит в своих двух бывших автономиях.

Празднование Южной Осетией 18-летия своей независимости 20 сентября 2008 года уже в новом качестве частично признанного государственного образования — акт символический, показывающий, что возврата назад не будет. До 2004 года (до «разморозки» конфликта после 12 лет перемирия) у Тбилиси были пусть небольшие, но шансы на возвращение «мятежного региона». До августа 2008 года у команды Саакашвили были надежды на «молниеносную войну» и отсутствие реакции со стороны России (о чем открыто заявлял заместитель министра обороны Грузии Бату Кутелия), то сегодня ни силовых, ни мирных ресурсов на интеграцию бывшей автономии нет. Восемнадцатый день рождения Южной Осетии стал первым днем ее рождения в качестве частично признанного государства, независимость и безопасность которого гарантированы теперь страной — членом «ядерного клуба» и постоянным членом Совета Безопасности ООН.

Шансы на то, что аналогичные плебисциты будут выиграны в Самцхе-Джавахети, Квемо Картли, Панкиси, оцениваются как 50 на 50. 19 августа 2008 года общественные организации армянонаселенного района Грузии Самцхе-Джавахети (или по-армянски Джавахка) признали «формирование федеративного государства единственно возможным вариантом развития Грузии». С точки зрения джавахкских активистов, «территориям, населенным армянами, необходимо придать статус суверенных субъектов Федеративной Грузии с широкими полномочиями самоуправления».

А потому дальнейший успех грузинского национально-государственного проекта хотя бы в урезанном виде станет гипотетически возможным, если истэблишмент этой страны (не обязательно нынешние власти, но интеллектуалы, представители контр-элиты) сможет критически оценить просчеты своих предшественников, прежде всего, в отношении к Южной Осетии.

Южная Осетия в отличие от Абхазии стала сепаратистской территорией вынужденно. Автор настоящей статьи не раз называл осетин «сепаратистами поневоле». В отличие от абхазских интеллектуалов и представителей общественности Абхазской АССР в Южной Осетии не было мощных всплесков недовольства против пребывания в составе Грузии. В Абхазии даже в сталинские времена были сходы против того, чтобы считаться частью Грузинской ССР (например, Дурипшский сход 1931 года), не говоря уже про относительно либеральные по сравнению со временем «большого террора» 1950−1970-х гг. Приблизительно раз в десять лет (в 1967, 1977−1978, 1989 гг.) в Абхазии возникали движения протеста (петиционные кампании). Южная Осетия была намного лучше интегрирована в состав Грузии, а осетины — в грузинское общество. Массовая память о трагических событиях 1920 года была мобилизована только в конце 1980-х гг., когда в братской республике советского Закавказья восторжествовал грузинский радикальный этнонационализм. До этого о той трагедии писали и говорили, прежде всего, как о преступлении грузинского меньшевистского правительства, деяния которого не распространялись на весь грузинский народ. Большая часть осетин проживала за пределами Южной Осетии. В самой автономной области проживало порядка 63, 2 тыс. человек осетин.

Как правило, представляя свой взгляд на межэтнические конфликты в постсоветской Грузии, Тбилиси постоянно апеллирует к проблеме беженцев из Абхазии, но фактически замалчивает исход осетин из Грузии в начале 1990-х гг. Между тем в довоенной Грузии за пределами Юго-Осетинской Автономной области проживало около 100 тыс. человек осетин. Они были на пятом месте среди этнических сообществ республики (после грузин, армян, русских и азербайджанцев). Их общее количество превышало численность абхазов, компактно проживавших на территории Абхазской АССР. До военных действий начала 1990-х гг. осетины проживали, главным образом, в Тбилиси (33.318 чел.), Гори (8.222), Рустави (5.613). Сейчас численность осетин, по оценкам различных наблюдателей, в «собственно» Грузии составляет менее 30 тыс. чел. Об их реальном положении трудно судить, поскольку независимый этнополитический мониторинг в местах их проживания систематически не проводится. Доверять же заявлениям официального Тбилиси о соблюдении прав и свобод осетин — граждан Грузии в полном объеме сегодня нет никаких оснований. Как бы то ни было, в советский период в Юго-Осетинской АО существовало больше национальных школ, чем в Северо-Осетинской АССР в составе РСФСР.

Казалось бы, с началом процесса национального самоопределения, а затем и при распаде Советского Союза, образовании независимой Грузии именно в Южной Осетии у Тбилиси были теоретические шансы на выигрыш плебисцита по вопросу о выборе будущей политической идентичности жителей автономной области. Однако грузинские лидеры, претендовавшие на роль создателей грузинского национального проекта, сделали все, чтобы этот плебисцит проиграть. Во-первых, они выдвинули абсолютно неприемлемый в условиях полиэтничного Кавказа лозунг «Грузия для грузин» (его автором был Мераб Костава). При этом вопросы «этнической безопасности», иногда звучащие, как проблемы «этнической чистоты», стали доминирующей темой в выступлениях будущих отцов-основателей независимой Грузии. На одном из митингов в селе Эредви будущий первый президент Грузии Звиад Гамсахурдиа заявил, что осетины — это «мусор, который надо вымести метлой через Рокский тоннель». И все это на фоне топонимической войны (предложений переименовать Южную Осетию в Самачабло, Шида Картли) и даже экзотических предложений по ограничению рождаемости представителей осетинского этноса (скандальная статья профессора Квинчилашвили). Идеологическая истерия сопровождалась практическим выдавливанием осетин из мест их компактного проживания в Гори, Панкиси, Боржоми, Бакуриани, Рустави. Именно тогда Южная Осетия стала форпостом не только местных осетин, но и всех осетин Грузии. При этом осетинские лидеры были не столь радикальными, как их абхазские коллеги.

Что, собственно говоря, случилось 18 лет назад, 20 сентября 1990 года?

Тогда ведь не было провозглашения независимости Южной Осетии, хотя сегодня этот день и отмечается именно как день независимости. 20 сентября 1990 года была провозглашена Юго-Осетинская Советская Демократическая республика, которая не мыслилась как отдельное независимое государство. Этому событию предшествовало решение сессии народных депутатов Юго-Осетинской АО от 10 ноября 1989 года о преобразовании области в автономную республику в составе Грузии [курсив мой. — С. М]. Заметим, тогда никто не помышлял о выходе из состава Грузии. Однако эта акция была крайне негативно воспринята в Грузии. В одностороннем порядке Южная Осетия повышала свой статус. Однако ответом на это решение стало не предложение о выработке согласительных правовых процедур, а организация многотысячного марша грузин на Цхинвали 23 ноября 1989 года (тогда в этой акции совместно поработали и ответственные работники ЦК КП Грузии, и диссиденты-националисты). В ходе проведения этого «марша протеста» и появились первые жертвы. Именно тогда будущие лидеры независимой Грузии (а не российские генералы, агенты спецслужб или президент Медведев) поставили под сомнение территориальную целостность своей страны.

И процесс начал развиваться. В июне 1990 года Верховный Совет Грузии признал незаконными все правовые акты и договоры, заключенные после 1921 года. По Конституции Демократической Республики Грузия 1921 года Юго-Осетинская автономия в виде области или республики не предусматривалась. В августе 1990 года был введен запрет на участие региональных общественно-политических сил в выборах в грузинский парламент, что закрывало дорогу к участию в общегрузинской политике осетинскому движению «Адамон ныхас». Таким образом, грузинские руководители в значительной степени сами провоцировали осетинский сепаратизм, исключая лидеров Южной Осетии из республиканского политического процесса, низводя их до положения маргиналов. И в финале 11 декабря 1990 года Верховный Совет Грузии принял решение об отмене югоосетинской автономии. Началась первая блокада «мятежной территории». Впоследствии в течение 17 лет грузинские подразделения четырежды штурмовали Цхинвали (февраль, март 1991, июнь 1992, август 2008 гг.).

Однако и после первой войны (а за 17 лет Южная Осетия пережила три вооруженных противоборства: январь 1991 — июнь1992 гг., август 2004 г. и август 2008 г.) у Грузии все же оставались надежды на возвращение бывшей автономии. В отличие от ситуации в Абхазии Южная Осетия не знала изгнания грузинского населения. Здесь вплоть до августа 2008 года сохранялось совместное проживание грузин и осетин. В Конституции непризнанной Южной Осетии грузинский язык был признан в качестве миноритарного. Перестрелки, блокады и провокации прекратились. На «замороженной фазе» конфликта удалось достичь относительного мира. Между Тбилиси и Цхинвали до 2004 года действовало прямое автобусное сообщение, существовали рынки (Эргнети), где грузины и осетины совместно торговали. Тбилиси и Цхинвали пошли на взаимное признание автомобильных номеров. Надо сказать, что в послевоенных условиях основой экономики территории с «отложенным статусом» была контрабанда, в которую были вовлечены представители обеих этнических групп. Однако эта теневая экономика накрепко привязывала Южную Осетию к Грузии. Она же, пусть и неформально, формировала взаимное доверие двух конфликтовавших общин. Более того, за 12 лет был наработан значительный позитивный потенциал в процессе мирного урегулирования. Во-первых, миротворческую миссию несли совместно грузинский и российский батальоны. Во-вторых, были подписаны важные документы, обеспечивавшие реабилитацию конфликтной территории. Среди них особенно важны Меморандум о мерах по обеспечению безопасности и укреплению взаимного доверия между сторонами в грузино-осетинском конфликте от 16 мая 1996 года и Российско-грузинское межправительственное Соглашение о взаимодействии в восстановлении экономики в зоне грузино-осетинского конфликта и о возвращении беженцев от 3 декабря 2000 года.

Однако приход к власти Михаила Саакашвили и его демонстративное желание решить проблему, «не ожидая сто лет», окончательно похоронили надежды на выигрыш плебисцита о доверии грузинскому национально- государственному проекту. 20 июля 2004 года нынешний президент Грузии публично заявил, что не исключает возможности денонсации Дагомысских соглашений: «Если в рамках соглашений на территории Цхинвальского района нельзя поднимать грузинский флаг, я готов выйти из этих соглашений». Так начиналась дорожка, которая привела и Грузию, и Южную Осетию к цхинвальской трагедии. Я не оговорился: провал «цхинвальского блицкрига» стал человеческой трагедией не только для осетин, но и для грузинского населения ныне частично признанного государства — оно вынуждено было платить по счетам своего авантюриста-главнокомандующего.

Для независимой Грузии надежды на прощание с советским прошлым и сохранение территории Грузинской ССР не оправдались. Не оправдались они не из-за позиции Москвы, а из-за нежелания отказаться от принципа «этнической собственности на землю» и принципов Звиада Гамсахурдиа (в Грузии есть осетины, но нет Осетии). Впрочем, экстравагантный первый президент независимого государства Южного Кавказа оказался провидцем. В нынешней Грузии уже нет Южной Осетии. Она сделала свой исторический выбор по собственному почину.