 |
| Православие.Ru | Инна Симонова | 22.09.2008 |
В прекрасный сентябрьский вечер шел в Данилов монастырь.
Когда подходил, ударил большой колокол. Вот звук!
Золотой, глухой, подземный.
Иван Бунин
Начало Даниловской монастырской звоннице было положено еще при святом князе Данииле Александровиче. Считается, что первая колокольня была деревянной, как и основанная им церковь во имя преподобного Даниила Столпника. Но что она из себя представляла? Была ли это шатровая «брусяная колокольница», возведенная в соответствии с обычаем над западным входом в храм, или «дровяной колокольный столп» высился чуть поодаль? А может быть, подобно первым небольшим наземным звонницам, родоначальница Даниловской колокольни была устроена самым наипростейшим образом — «о двух столбах с перекладиной»? Мы этого, к сожалению, не знаем. Одно несомненно: в первом «на Москве» иноческом братстве колокола имелись, ибо они появились на Руси еще в домонгольский период и к концу XIII века были уже весьма многочисленны; их звон вместе с ударами в била являлся неотъемлемой принадлежностью устава каждой монашеской обители. Забота великого князя Даниила о своем ктиторском монастыре не могла не сопровождаться и заботой о его колоколах и колокольне. Также с большой долей уверенности можно утверждать, что на первой Даниловской звоннице в колокола звонили общепринятым тогда очепным (очеп — шест, которым раскачивали колокол) способом. В дальнейшем с увеличением размера и веса колоколов их стали закреплять неподвижно, а звонить в них — при помощи раскачивания языка.
Князь Даниил устроил обитель достаточно далеко от Кремля, за Москвой-рекой, в стороне, где лежали соседние, в основном недружественные ему уделы. По ярлыку внука хана Батыя Менгу-Тимура, монастыри и монахи Русской Церкви освобождались от уплаты дани Золотой Орде, а значит «легальное» основание монастыря позволяло одновременно создать за его стенами и «внутренний резерв» — фортификационный и сигнальный форпост в случае наступления вражеских войск. Для этого в первом монастыре стольного града, помимо богослужебных колоколов, должен был находиться и набатный колокол, который обычно помещался на высокой колокольне, служившей одновременно и дозорной вышкой. Днем и ночью на ней несли дежурство сторожа-звонари, напряженно всматриваясь в южную линию горизонта: не маячат ли огни, не приближаются ли золотоордынцы или рати мятежных удельных князей — столбы дыма вдоль идущих в этом направлении дорог указывали на появление неприятеля, о чем иноки спешили известить Кремль и посад тревожным набатным звоном.
В XIV веке Москва ширилась и крепла. К югу от Данилова монастыря появляются новые города — Серпухов и Коломна, вошедшие в новый оборонительный пояс Московского княжества. После того как в 1330 году сын князя Даниила Московского Иван Калита перевел в Кремль любезных его сердцу даниловских насельников, в Замоскворечье осталась лишь преобразованная с течением времени в приходской и кладбищенский храм монастырская церковь Даниила Столпника. Можно предположить, что вместе с церковью продолжала существовать и устроенная благоверным князем Даниилом звонница, на которой вполне могли уживаться великокняжеские колокола (скорее всего, уже в перелитом виде) с новыми поминальными и обетными колоколами благочестивых прихожан — жителей Даниловской слободы и окрестностей.
Когда царь Иван Грозный, большой знаток колокольных звонов и сам умелый любитель-звонарь, вскоре после венчания на царство решил возродить основанный его пращуром Даниловский монастырь, он, как гласит предание, повелел вместе с белокаменным храмом во имя святых отцов семи Вселенских Соборов построить звонницу и заказал для нее именной колокол.
Колокол Ивана Грозного вряд ли звонил в одиночестве. Для создания благолепного многоголосого ансамбля на новую колокольню, вероятно, тогда же переходит и часть колоколов церкви преподобного Даниила Столпника, ведущих свое начало от вкладных колоколов князя Даниила. Сам же древний храм в результате монастырского строительства оказался вне стен обители, хотя и продолжал числиться за монастырем — в нем белое духовенство имело возможность совершать такие таинства, как венчания и крестины, не полагающиеся священнослужителям-монахам.
Пострадала ли монастырская колокольня во время пожара 1610 года, устроенного «тушинским вором» Лжедмитрием II, мы можем только догадываться. Во всяком случае, известно, что тогда сгорели дотла многие деревянные постройки Данилова.
Когда закончились времена Смуты, жители стольной Москвы первым делом взялись за восстановление порушенных святынь — храмов и монастырей. А они возрождаются и наполняются жизнью под звон своих колоколен. Величественно и торжественно зазвучали колокола и в отстраиваемой Даниловской обители, возвещая начало новых, созидательных времен в истории государства. Вскоре было решено построить для них новую звонницу. Тем более что существуют сведения о вкладе в Данилов монастырь колоколами царя Алексея Михайловича. Современный исследователь, московский краевед Ю.Н. Бураков, в своей книге «Под сенью монастырей московских» пишет, что в 1648 году, за четыре года до обретения мощей князя Даниила Московского и перенесения их в храм святых отцов семи Вселенских Соборов, «над северными воротами монастыря воздвигли колокольню со звонницей в третьем ярусе и главкой в виде царской короны». Но, к сожалению, утверждение автора не подкреплено ссылкой на источник, и потому приходится принять его лишь в качестве допущения.
В XVII веке отечественные умельцы-колокололитейщики превзошли своих первоначальных заграничных учителей, создав свой, оригинальный, русский тип колокола. Нередко очень крупных размеров, он изготавливался с применением простых и в то же время надежных литейных форм. Его отличали особые компоненты металла, состоящего, как правило, из высококачественной меди и олова (в соотношении 80 к 20), специфическая технология плавки, оригинальное крепление, внешнее оформление и способ извлечения звука. После удара раскачиваемого звонарем кованого железного языка о бронзовые бока колокол долго держал звук — «пел». Получить столь же чистый, благодатный звон не могли, как ни старались, мастера на Западе, хотя давно было выяснено, что уникальные акустические возможности русского колокола достигаются, в том числе, и за счет специфической его конфигурации: массивности стенок и увеличения диаметра к нижнему краю.
Государь Федор Алексеевич хорошо разбирался в колоколах и колокольном звоне, любил его слушать и сам прекрасно звонил. В 1682 году он пожаловал Данилову монастырю два благовестника. Их отливал самый известный колокольный мастер того времени, главный литейщик Пушечного двора в Москве Федор Дмитриевич Моторин, ставший родоначальником знаменитой династии Моториных, зачинателей сверхтяжелого колокольного литья в России.
Красота как звучания, так и формы обоих вкладных колоколов царя Федора Алексеевича подчеркивалась рельефной их проработкой и пышным убранством. Искусный художник-орнаменталист украсил тулова изображениями крылатых херувимов, сложным растительным и плодово-цветочным декором, поясками в виде жемчужных нитей («жемчужником»). На колоколах — один из них весил 65 пудов (1065 кг), другой — 32 пуда (523 кг) — уже после отливки и расчистки были выгравированы церковнославянским полууставом, с вписанием одной буквы в другую, надписи о том, что пожалованы колокола «великим государем царем и великим князем Феодором Алексеевичем, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцем. в дом святых отец седьми Соборов и благоверного князя Даниила при игумене Тимофее с братиею».
Примечательно, что эти колокольные вклады были сделаны царем Федором Алексеевичем одновременно с подписанием им Устава («Привилея») Славяно-греко-латинской академии. В Даниловской обители готовились разместить собираемых в Москву из разных краев обширного государства талантливых молодых людей, которым надлежало в скором времени стать гордостью российского образования, науки и культуры. Предполагалось, что звон монастырских колоколов будет регулировать распорядок жизни юношей-студиозов, «от стражи утренния до нощи»: с раннего пробуждения и участия в братских службах, предваряющих начало занятий в аудиториях, до вычитывания вечернего молитвенного правила, завершающего труды уходящего дня.
Два царских колокола требовали достойного помещения. Не оттого ли спустя шесть лет, в 1688 году, уже при младших братьях почившего государя Федора Алексеевича, царях-соправителях Иване V и Петре I Алексеевичах, и при регентстве их сестры царевны Софьи, принимается решение соорудить «каменную колокольницу», стилистически напоминающую святые ворота, построенные чуть ранее, во второй половине 1670-х годов. В Даниловской приходно-расходной книге за 1688−1689 годы сделана запись, уточняющая, на каких условиях была подряжена артель костромских каменщиков: «Построена новая колокольня каменная; дано костромичам, Ипатьевского монастыря каменщикам, Андрюшке Антонову и Ивашке Федорову со товарищи за работы колокольные согласно подписанному 65 рублей».
Как выглядел Даниловский монастырь и его звонница в конце XVII века? До наших дней дошла икона благоверного князя Даниила Московского, которая по стилю письма была создана приблизительно в это время в царских иконописных мастерских Оружейной палаты Московского Кремля. На ней князь в схимнических одеждах предстоит в молении Святой Троице Ветхозаветной на фоне Даниловской обители, обозреваемой с северного фасада. Это самое раннее из известных изображений монастыря. Величавый, белокаменный, возвышается он среди поросших полевыми цветами и травами холмов. За высокой оградой с башнями виден главный храм: двухсветная одноглавая каменная церковь святых отцов семи Вселенских Соборов. Три ряда килевидных кокошников отделены от ее основного объема карнизом и поребриком под ним. С запада к храму пристроена колокольня: на двухъярусный четверик поставлен восьмигранный ярус звона, завершающийся небольшим шатром со «слухами» и золотой маковкой, увенчанной крестом.
Как и весь храм, Даниловская колокольня имеет затейливый декор, выполненный из тесаного кирпича и белого камня. Он был детализирован в ходе проводившихся уже в наше время археологических раскопок: здесь и наличники, и пояски, и ширинки, и «вислые камни» (гирьки); в пролетах арок несущие столбы были украшены кувшинообразными звеньями. (Впоследствии все эти орнаментальные детали были почти полностью утрачены: сбиты, стесаны и заштукатурены.) На заднем плане просматриваются две равновеликие луковичные главки на высоких цилиндрических барабанах. Они принадлежали примыкавшей к храму святых отцов церкви Покрова Пресвятой Богородицы с приделом во имя пророка Даниила. Изображение на иконе перекликается с гравюрой, созданной в 1700 году амстердамским мастером Питером Пикартом, приглашенным в Москву Петром I. Пикарт также запечатлел стены Даниловской обители и ее звонницу, но с юго-востока, со стороны Москвы-реки. В таком виде комплекс монастырских зданий с шатровой колокольней храма святых отцов просуществовал вплоть до 1729 года.
В самом начале XVIII века, после тяжелейшего поражения русской армии под Нарвой, когда наряду с большими людскими потерями был нанесен значительный урон отечественной артиллерии, по указу Петра I со звонниц стали снимать колокола для литья столь необходимых тогда пушек. К этому времени общий вес колоколов Данилова монастыря составлял 292 пуда (или почти 5 тонн). Поначалу, в 1701 году, монастырь был отнесен к числу находящихся в черте Москвы, и потому у него была взята лишь четвертая часть веса всех колоколов — 73 пуда меди.
В тот год в столицу было свезено на переплавку более 90 тысяч пудов церковных колоколов. Из них на частном заводе Моториных, который Петр I переориентировал на пушечное литье, было изготовлено 100 больших, шестидюймовых, и 143 малых, трехдюймовых, пушек, 12 мортир и 13 гаубиц. Но колокольная медь оказалась значительно мягче, чем требовалось для изготовления артиллерийских орудий, и потому оставшиеся колокола так и не были использованы. И все же когда в 1710 году выяснилось, что Данилов был ошибочно отнесен к привилегированным московским монастырям, а на самом деле формально числился в Московском уезде, в Ратцевом стане, это послужило основанием для повторного изъятия у него колокольной меди в казну — на этот раз взято было 57 пудов 10 фунтов. Таким образом, Даниловский монастырь при Петре I лишился почти половины всех своих колоколов.
Справедливости ради надо признать, что Петр I не занимался исключительно целенаправленным уничтожением колоколов. Известно, что только поначалу он приказал переливать колокола на пушки, а позднее стал закупать их в Голландии. Известно и то, что Петр I любил ознаменовывать памятные события своей жизни торжественными богослужениями с колокольным звоном. Так, чтение известия об одержанной над шведами Полтавской победе, которое он сам направил с поля сражения, сопровождалось по его приказу молебном и пятидневным звоном по всем российским храмам и монастырям.
Не чужда была Петру I и созидательная церковная колокололитейная практика. Один из самых больших колоколов Московского Кремля, «Великопостный» (другие его названия — «Вседневный», «Семисотый», «Семисотенный»), который до сих пор висит на Филаретовской пристройке и весит около 800 пудов, был отлит, как свидетельствует надпись на нем, «повелением благочестивейшего великого государя нашего царя и великого князя Петра Алексеевича, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца» мастером Иваном Моториным, сыном Федора Моторина, в 1705 году из казенной меди. За четыре года до этого пострадавший во время пожара в Кремле в 1701 году столетний колокол «Годуновский» (он же «Воскресный», «Большой») работы Андрея Чохова, весом в 2450 пудов, был, по указу Петра, перелит Иваном Моториным с добавлением 3000 пудов меди и в 1704 году поднят на прежнее место — Успенскую звонницу. В 1714 году на Царскую башню, расположенную в северо-западной части кремлевской стены, был водружен 150-пудовый набатный колокол, отлитый все на том же моторинском заводе. Иван Моторин изготовил колокол весом более 4000 пудов для Троице-Сергиева монастыря и перелил для него же колокол «Набатный». В 1717 году Петр I приказал отлить для московского Новоспасского монастыря колокол весом 1100 пудов.
Несмотря на секулярные тенденции, первая половина XVIII века стала для Данилова монастыря временем значительного каменного строительства: храмы реконструировались, созидались новые, освящались престолы.
В 1730 году, при игумене Герасиме, руководившим монастырем с 1727 по 1732 год, храм святых отцов семи Вселенских Соборов, возведенный Иваном Грозным, из-за ветхости был разобран до основания, а у примыкавшей к нему Покровской церкви с приделом пророка Даниила, у трапезной и ризничных палат сняты завершения, кровли, своды, уровни второго света. Тем самым был подготовлен цокольный этаж, на котором, как на стилобате, был возведен новый храм во имя святых отцов, окруженный с трех сторон открытой галереей с двумя высокими крыльцами — южным и северным. Шатровой колокольни перестройка не коснулась, и она продолжала использоваться по своему назначению.
Прошло уже более полувека, как Данилов монастырь был обнесен крепостными стенами с зубцами и бойницами, с большими десятигранными и малыми прямоугольными башнями. Посредине северной стены находились святые ворота, декорированные резными карнизами, поясками и изразцовым рельефом. Они имели троечастное деление. Центральный пролет, шире и выше боковых арок, был по преимуществу закрыт и отворялся лишь на большие монастырские праздники и для прохождения крестных ходов.
В 1731—1732 годах над святыми воротами, по прошению игумена Герасима и на средства московского купца Михаила Андреевича Косырева, была возведена небольшая, «иже под колоколы», церковь во имя преподобных Даниила и Симеона Столпников. Сложенная из красного кирпича с белокаменным узорочьем и обходной галереей-гульбищем, она была намеренно архаизирована и приближена к стилю главного собора и святых ворот.
Надвратная колокольня, чьи пластично переходящие объемы располагались на одной вертикальной оси с церковью («восьмерик на четверике»), была закончена только к 1736 году, при игумене Товии. Ее сооружением, как и, предположительно, постройкой церкви, руководил Иван Федорович Мичурин — один из самых талантливых русских архитекторов XVIII века, о котором следует рассказать особо.
И.Ф. Мичурин (1700−1763) родился в семье мелкопоместных дворян Костромской губернии и по окончании Санкт-Петербургской морской академии был командирован в качестве пенсионера Петра I на шесть лет в Голландию для обучения инженерным наукам и архитектуре. Вернувшись в 1726 году в Россию, он принял участие в строительстве дворцов Петербурга и его окрестностей. В 1731 году Ивана Федоровича переводят в Москву помощником главного архитектора города И.А. Мордвинова, после безвременной кончины которого в 1734 году его самого назначают на эту должность.
Даровитый и энергичный, Мичурин сумел в 1739 году закончить первый геодезически выверенный генеральный план Москвы, начатый его предшественником по указанию императрицы Анны Иоанновны, дабы упорядочить городскую застройку (с тех пор в истории картографии план именуется «мичуринским»). С начала 1730-х годов он руководил работами по реконструкции обрушившегося массивного шатра Воскресенского собора Новоиерусалимского монастыря, ремонтом Сухаревой башни, производил осмотры и делал описи в ряде монастырей. После опустошительного московского пожара 1737 года возобновил Спасскую и Никольскую башни Кремля, участвовал в восстановлении храма Василия Блаженного, занимался внутренним переустройством и реставрацией зданий Кремля.
В 1741 году Мичурин построил церковь Живоначальной Троицы на Арбате, в следующем году, по повелению императрицы Елизаветы Петровны и на выделенные ею денежные средства, возвел надвратную церковь праведных Захарии и Елисаветы в Златоустовском монастыре, а через четыре года здесь же поставил новую колокольню (примечательно, что эти постройки стилистически перекликались с надвратным храмом и колокольней Даниловской обители).
Будучи архитектором Духовного ведомства, Мичурин оставил большое наследие в виде многочисленных проектов церковных зданий для таких городов, как Тверь, Коломна, Нижний Новгород, Брянск. Опыт и мастерство Мичурина высоко ценил Б. Растрелли, доверивший ему в конце 1740-х годов воплощение в жизнь своего замысла: возведение 88-метровой пятиярусной колокольной вертикали для Троице-Сергиевой лавры — самого высокого сооружения России того времени (в работе Ивану Федоровичу помогал его любимый ученик архитектор Д.В. Ухтомский). Также московский зодчий руководил строительством Андреевской церкви в Киеве, заложенной, по преданию, на месте водруженного апостолом Андреем креста, и по ходу работ вносил существенные изменения и дополнения в первоначальный проект итальянского маэстро. Мичурин возглавлял и постройку в Киеве царского дворца для императрицы Елизаветы Петровны.
Сооружение в 1730-х годах в Даниловом монастыре колокольни над кубическим четвериком церкви преподобных Даниила и Симеона, «что на вратах», было одной из первых самостоятельных работ в долгой и успешной карьере плодовитого архитектора. Уже на этом этапе можно проследить то общее, что будет характерно для его творчества: приверженность традициям древнерусского зодчества с его простыми и строгими, плоскостными геометрическими формами в сочетании с обильным декорированием пилястрами. Впоследствии, развившись, эта типичная для Мичурина трактовка несколько запоздалого архитектурного стиля московского, или «нарышкинского», барокко проявится в мощной пластике многоярусных колоколен с колоннами различных классических ордеров — отличительной черты зрелого русского барокко Елизаветинских времен.
Даниловская надвратная колокольня И.Ф. Мичурина состояла из трех убывающих по высоте, как бы вырастающих один из другого ярусов-октагонов (этот архитектурный прием носил название «вознесение звона»), увенчанных на самом верху небольшой, «вызолоченной чрез огонь» главкой грушевидной формы и восьмиконечным крестом. Арки первого, звонильного, яруса — широкие, до 3 аршин (2 метра), и высокие, более 4 сажен (9 метров), — «глядели почти по компасу: на юг, на север, на восток, на запад, на юго-запад, на юго-восток, на северо-восток и на северо-запад». Высящаяся над главным входом в обитель 45-метровая колокольня гармонично вписывалась в окружающее пространство, централизуя и собирая его вокруг себя, и своей легкостью и одухотворенностью пропорций приближала весь монастырский ансамбль к идее воплощенного первообраза Града Небесного Иерусалима на земле.
До того как начать возведение свода над нижним ярусом надвратной колокольни, на него были подняты колокола, висевшие до этого в шатровой колокольне храма святых отцов семи Вселенских Соборов. В дополнение к ним был отлит новый большой благовестник — молодым мастером Константином Михайловичем Слизовым, впоследствии получившим широкую известность в обеих столицах. Его колокола можно было слышать в московской обители Покрова Пресвятой Богородицы, в главных соборах Санкт-Петербурга: Петропавловском, Адмиралтейском, Казанском, Смольном. Самая знаменитая его работа — переливка в 1761 году Большого Успенского колокола для «Ивановского столпа» в Кремле, первого по величине звучащего в те годы московского благовестника весом 3537 пудов (58 тонн).
В 1774 году Слизов основал собственный завод за Земляным городом, в приходе церкви Преображения Господня, «что в Спасской». Позднее на нем трудился легендарный мастер-литейщик Семен Гаврилович Можжухин, им владели 1-й гильдии купцы: секунд-майор Ассон Струговщиков, Николай Дмитриевич и Павел Николаевич Финляндские. Примечательно, что слитые ими на бывшем заводе Слизова колокола дополнят и украсят своим звучанием монастырский «Даниловский звон».
На момент окончания строительства колокольни при церкви Даниила и Симеона Столпников общий вес колоколов обители составлял 163 пуда (2670 кг). Тогда же на втором, высотой более 2 сажен (4,5 метра), ярусе, по просьбе игумена Герасима и «по моде тех лет», был установлен часовой механизм немецкой работы с циферблатами, поделенными на 12 часов, и с боем. Ход времени: каждый час, полчаса и четверть часа — отмечали пять специальных, небольших по размеру музыкальных колоколов (в отличие от церковных, у них был короткий звук), причем их светский звон никогда не смешивался с богослужебным. Даниловские куранты, «полезные братии», прихожанам и доставлявшие «утешение проходящим мимо монастыря» путникам, можно было слышать еще в начале XIX века. Но затем часы были безнадежно испорчены (вероятно, они пострадали в 1812 году во время пребывания в монастыре наполеоновского гарнизона), и впоследствии их демонтировали.
В 1746 году началась разборка шатровой колокольни при храме святых отцов и Покровской церкви, молчавшей уже десять лет. Вот как об этом сказано в одной из реляций игумена Товии: «Да при тех же церквах колокольня каменная в праздности, в которой никакой нужды не находится, надлежит разобрать». И снова было принято не совсем обычное архитектурно-композиционное решение: снять только верхний ярус колокольни, а два нижних оставить, и на них, а также на части свода западной паперти и трапезной храма святых отцов возвести столпообразную церковь во имя преподобного Даниила Столпника, в которую перевести из надвратного подколокольного храма посвященный этому святому престол. Даниловскую церковь венчал восьмигранный барабан и главка, поднятая на высоту, равную храму святых отцов. В результате оба храма, хотя и разновременные, не отличались по стилю и форме и наилучшим образом — конструктивно и декоративно — дополняли друг друга, внешне представляясь едиными.
В 1763 году, уже при архимандрите Константине (Борковском), однопрестольную церковь Даниила Столпника торжественно освятил преосвященный Тимофей, митрополит Московский и Севский. Согласно монастырской описи, к этому времени набор колоколов надвратной звонницы храма преподобного Симеона Столпника (в нем остался лишь один его престол) состоял из семи церковных колоколов.
При настоятеле монастыря архиепископе Астраханском и Ставропольском Никифоре (Феотоки) в 1795 году колокольня пополнилась новым колоколом весом в 115 пудов (1878 кг) работы Семена Можжухина. В течение последующих восьми лет он считался в Данилове самым тяжелым. Позднее, в середине XIX века, он получит название «Полиелейного», то есть благовествующего в средние, полиелейные праздники, когда во время службы в храме зажигаются паникадила. Декоративное убранство этого колокола состояло из нескольких рядов украшений с тщательно проработанными деталями: пояса херувимов, изображения которых восходили к прототипам более раннего времени — конца XVI — середины XVII веков, пояса арабесок с растительным, выполненным в стиле барокко орнаментом, парными иконами Спасителя и Божией Матери в прямоугольных картушах, а также гравированной надписи церковнославянской вязью.
Позднее, весной 1803 года, «тщанием» архимандрита Георгия и «иждивением доброхотных вкладчиков» с «прибавлением неокладных монастырских сумм» (т.е. необлагаемых налогом доходов от церковной и хозяйственной деятельности монастыря) на заводе Ассона Струговщикова был отлит «Большой» благовестник весом в 314 пудов 19 фунтов (5125 кг). Для того чтобы найти средства, необходимые для его изготовления, а также следуя благочестивой традиции собирать деньги на богоугодные дела всем миром, монастырь в течение многих месяцев вел тщательный учет всех целевых пожертвований, что нашло отражение в двух объемистых памятных книгах за 1801 и 1802 годы.
Прошло еще полвека. В 1859 году, при архимандрите Иакове (Кроткове), впоследствии епископе Муромском, викарии Владимирской епархии, в церкви преподобного Симеона Столпника, «над святыми воротами, под колокольнею», был «возобновлен, покрыт лучшим кармином и позолочен» многоярусный иконостас с деревянною резьбою и поновлены 36 древних икон. Тогда же переделали и ведущие в монастырь святые ворота: обветшавшие деревянные были заменены на железные. В том же году в монастырской описи мы встречаем перечисление колокольного набора Даниловской звонницы, насчитывающей восемь колоколов. Список возглавлял самый тяжелый на тот момент «Большой» колокол Струговщикова, затем шел «Полиелейный» Можжухина, третьим и четвертым упоминались два «Царских» колокола Моторина.
Именно в таком составе колокола благовестили по случаю посещения Данилова монастыря императором Александром III и императрицей Марией Федоровной с их августейшим семейством 12 мая 1883 года — в первый из трех дней говения накануне священного коронования в Успенском соборе Московского Кремля. Вот как писал об этом в своем дневнике 15-летний наследник цесаревич Николай Александрович: «Поехали в следующие монастыри: Донской, Даниловский и Симоновский; в первом мы осмотрели церкви; во втором присутствовали на обедне, прикладывались к мощам святого Даниила Александровича и получили разные подарки от настоятеля; в третьем также осматривали древние церкви, иконы и сосуды; влезали на 44-саженную колокольню».
Сохранилось свидетельство и самого настоятеля Данилова монастыря архимандрита Амфилохия (Казанского-Сергиевского), с 1888 года епископа Угличского, викария Ярославской епархии. Он вспоминал, что будущий святой страстотерпец император Николай II «с особым вниманием осмотрел все достопримечательности в Даниловом монастыре», основанном его предком, сыном благоверного князя Александра Невского, «в особенности. выказывая любовь к досточтимым древностям». Можно представить, с каким увлечением и превосходным знанием предмета рассказывал о монастырской старине: Евангелиях, иконах, ризах, сосудах, кадилах, колоколах — своим августейшим слушателям высокообразованный игумен, много десятилетий посвятивший изучению церковного прошлого, написавший первый исторический труд об обители Даниила Московского и за ученые заслуги избранный в действительные члены многих российских исторических и археологических научных обществ.
Часть 2
Шли годы. Вес колоколов Данилова монастыря все более увеличивался, а их количество к концу XIX века возросло уже до четырнадцати. Главным источником пополнения колокольного ансамбля были пожертвования благотворителей, в первую очередь тех, кто имел на территории обители родовые захоронения.
Из бумаг монастырского архива становится известным, что в 1888 году «Большой» колокол Струговщикова по чьей-то неосторожности был разбит. Настоятель обители архимандрит Иона с насельниками возымели намерение восстановить праздничный благовестник. Идея сразу же нашла отклик в сердцах даниловских прихожан. Но всех опередила купеческая вдова Анастасия Сергеевна Захарова, пожелавшая в память покойного мужа на собственные средства изготовить «главный колокол на колокольню Данилова монастыря». Годом ранее ею уже было сделано крупное пожертвование в пользу обители: куплен за 1500 рублей дом, построенный на монастырской земле и принадлежавший коллежскому секретарю Никольскому, — для устройства в нем церковно-приходской школы.
27 июля 1890 года она написала письмо на имя митрополита Московского и Коломенского Иоанникия (Руднева), в котором испрашивала позволения «устроить» колокол «весом около 600 пудов с тем, чтобы разрешено было употребить в это же число и старый колокол весом в 314 пуд». При этом она поясняла, на что конкретно пойдет ее денежный вклад в 15 000 рублей: «Как добавочное число около 280 пудов меди к 314 пудам, так и переливка колокола, и равно и подвешивание на колокольню будет сделано на мои средства, на что и прошу разрешения Вашего Высокопреосвященства. При сем представляю удостоверение архитектора о прочности колокольни и копию надписи на старом колоколе, свидетельствующую о том, что он не имеет археологического (то есть уникального, исторически примечательного. — И.С.) значения».
Прошение купеческой вдовы было подкреплено письменным ходатайством настоятеля Данилова монастыря архимандрита Ионы со старшею братиею, в котором говорилось: «Для благолепия монастырского богослужения нам желательно было бы иметь больший колокол, посему просим Ваше Высокопреосвященство, нашего милостивого архипастыря и отца, благоволите разрешить нам принять жертву Захаровой на изложенном ею условии».
Обращение жертвовательницы и просьба монастырских насельников получили одобрительную резолюцию митрополита Иоанникия. Колокол был изготовлен на заводе Финляндского одним из самых талантливых московских литейщиков конца XIX века Ксенофонтом Веревкиным (он отливал колокола для храма Христа Спасителя, собора Рождества Христа Спасителя Рижской епархии, для церквей и монастырей Святой Земли). Помимо придания творениям своих рук превосходных акустических качеств, он удивительно тонко чувствовал красоту формы колокола, мастерски подчеркивая ее профильной обработкой и орнаментацией в «древнерусском» («византийском») стиле, который был определяющем при строительстве и обустройстве храмов в царствование императора Александра III. Его благовестник-тяжеловес для Данилова монастыря стал выдающимся произведением художественного литья. Высокий уровень выполнения декора, подчеркнуто сдержанный и тщательно продуманный, позволяет предположить участие в его создании даровитого художника-профессионала.
На бронзовой чаше-тулове орнамент располагался традиционно — поясами. По главе колокола шел фриз из равноконечных крестов в обрамлении жемчужника и килевидных кокошников со стилизованными растительными вставками. Ниже следовал широкий пояс из больших и малых картушей, в которые были помещены иконы равноапостольных князя Владимира и княгини Ольги, преподобных Даниила Столпника и Иоанна Кассиана Римлянина. При их моделировке использовался высокий скульптурный рельеф. По колоколу в несколько рядов проходила пространная литая надпись, выполненная заглавными буквами церковнославянского шрифта. Вверху, над широким орнаментальным поясом, был процитирован текст церковного песнопения («задостойника») на праздник Благовещения Пресвятой Богородицы: «Благовествуй, земле, радость велию, хвалите, небеса, Божию славу». Это величание с самого большого, 1650-пудового «Торжественного» колокола храма Христа Спасителя работы Ксенофонта Веревкина, повторенное затем на множестве русских колоколов, очень верно передавало суть церковного звона: в земле и из земных элементов слитый, колокол заставляет воздух, всю стихию видимого неба звучать и петь хвалу Богу. Внизу, на валу, помещалась своего рода «поминальная записка»: «В лето от воплощения Бога Слова 1890 в царствование императора Александра III по благословению митрополита Московского Иоанникия перелит сей колокол-благовестник в обитель князя Даниила, именуемую Даниловским монастырем, что за Серпуховскими воротами в Москве, из старого 300 пуд колокола с прибавлением нового высшего сорта металла старанием настоятеля архимандрита Ионы, жертвою вдовы купчихи Анастасии Сергеевны Захаровой о упокоении души мужа ее раба Божия Иоанна. Москва. Завода Н.Д. Финляндского лил мастер Ксенофонт Веревкин». Рядом с именем литейщика воспроизводились восемь знаков отличия, включая государственный герб Российской империи и медали, которыми продукция завода в разные годы была отмечена на всероссийских и международных выставках.
Колокол-рекордсмен, по даниловской традиции прозванный «Большим», или «Праздничным», вышел на 122 пуда «внушительней», чем первоначально планировалось: его вес составил 722 пуда (или 12 тонн); только один его язык весил почти тонну!
На протяжении веков появление каждого нового колокола в монастыре иноки приветствовали своим, «даниловским», звоном. На этот раз встреча невиданного еще в этих стенах чудо-богатыря прошла особенно торжественно. Однако, по дальнейшему рассуждению, колокол так и не решились поднять на уготовленное для него место, несмотря на предварительные данные купеческой вдове Захаровой письменные заверения местного архитектора в достаточной прочности колокольни. К тому же, «имевший более трех аршин в диаметре» (2,7 метра) «Большой» оказался шире арок звонильного яруса и при всем желании не мог пройти внутрь. Одну из арок следовало «расшить». Но любое вмешательство в существующую конструкцию грозило непредвиденными последствиями: слишком уж непрочной казалась возведенная полтора столетия назад надвратная колокольня. Оттого решили до поры до времени не рисковать, а устроить для даниловского новосела временную деревянную звонницу на невысоком помосте, неподалеку от святых ворот, за оградой монастыря. Но, как гласит народная мудрость, нет ничего более постоянного, чем временное.
В начале XX столетия неспешная молитвенная монашеская жизнь продолжалась заведенным веками порядком. Обитель богатела и одновременно благоустраивалась. Традиционно значительная часть средств, поступавших в монастырь, расходовалась на дела благотворительности и милосердия. В 1902 году в бывшем братском трехэтажном корпусе-флигеле, с 1819 года примыкавшем к западной стене святых ворот и включавшем более ранний келейный корпус XVIII века, была открыта и освящена больница-приют для немощных и престарелых иноков мужских монастырей Московской епархии. Больничные палаты соединялись с надвратной подколокольной церковью преподобного Симеона Столпника и стеной монастыря г-образной пристройкой и лестницей с аркой. Строительные работы велись на средства вдовы действительного статского советника Елизаветы Семеновны Ляминой (в 1898—1899 годах от нее в монастырь поступило крупное пожертвование на благоукрашение храмов обители — 9667 рублей). В самой церкви, до этого холодной, по проекту московского архитектора Петра Алексеевича Виноградова было устроено водяное и духовое отопление с вентиляцией; деревянные лестницы и подоконники заменены на каменные — из тарусского мрамора. Вновь, спустя чуть менее полувека, реставрированы 36 потемневших древних образов. Заказ был исполнен в мастерской известного мстерского иконописца и реставратора Михаила Васильевича Тюлина. Там же были написаны для храма и три новые иконы: Воскресения Христова, великомученика Пантелеимона и великомученика Трифона.
«Фабриканту иконостасных изделий» Николаю Алексеевичу Ахапкину, поставщику двора Его императорского величества, было поручено «исправить иконостас под колокольней при богадельне, резьбу с иконостаса снять, местами, где осыпалась позолота, вновь вызолотить, потерянную резьбу добавить, рамки вокруг икон вновь вызолотить, на резьбе потертую позолоту исправить..»
Церковная утварь была выписана из московского отделения торгово-промышленного товарищества «П.И. Оловянишникова сыновья»: аналои, подсвечники, ладанницы, лампады с золотой гравировкой, кропила. У мастера серебряных дел Федора Акатова куплены восемь серебряных подсвечников и паникадило. Печник Михаил Иванович Дудичев под колокольней сладил кирпичный калорифер. Ремонтировалась и сама колокольня: подрядчик плотницких работ Иван Григорьевич Павлов с августа по ноябрь возвел временные подмости к колокольне, перестлал полы, соорудил новую лестницу с поручнями, обновил на крыше слуховые окна.
В начале января 1903 года подколокольная церковь преподобного Симеона Столпника была освящена митрополитом Трифоном (Туркестановым), епископом Дмитровским. Отныне во все воскресные и праздничные дни в ней стали совершаться богослужения, в которых участвовали престарелые и немощные монашествующие, что «доставляло им высокое религиозное утешение». Здесь же ученики церковно-приходской школы при монастыре читали и пели на клиросе, а некоторые приглашались на колокольню и помогали даниловским звонарям благовестить.
На четырнадцатый год существования у стен монастыря временной деревянной звонницы, построенной специально для колокола «Большого», звонари стали замечать, что при раскачивании колокольного языка в такт ему стала заметно раскачиваться и поскрипывать сама звонница. Настоятель монастыря архимандрит Тихон (Руднев) поручил произвести тщательный осмотр ее несущих деревянных опор. Результат проверки оказался неутешительным: столбы изрядно прогнили и грозили вот-вот обрушиться. По совету епархиального архитектора, под балки, на которых висел колокол, были подведены дополнительные деревянные подпорки, но и с ними во время звона ощущалось значительное колебание всей звонильной конструкции.
«Настоятельно назрела неотложная нужда в постройке новой каменной колокольни, — писал в своем донесении от 10 февраля 1904 года даниловский игумен отцу благочинному епархиальных монастырей Москвы, настоятелю Сретенского монастыря архимандриту Никону. — Давно уже жители Москвы, и особенно вкладчики, бывающие в монастыре, указывают на эту неотложную нужду; многие выражают желание и обещание при постройке ее сделать пожертвование деньгами и строительными материалами. В 1903 году поступило денежное пожертвование на постройку колокольни более 6000 р[ублей]. Во время постройки ее пожертвования, несомненно, будут, и будут значительные».
Но не только на помощь благодетелей и благотворителей рассчитывали монахи Даниловской обители. Монастырь и сам располагал надежными источниками пополнения своего бюджета, которыми собирался воспользоваться в таком важном деле, как сооружение новой колокольни. В это время статьи доходов штатных монастырей в России, помимо пожертвований, складывались из процентов с банковского капитала, из штатного оклада (то есть из государственного пособия, соответствующего классу монастыря) и из неокладных доходов — церковных и хозяйственных. Архимандрит Тихон, обращаясь к архимандриту Никону, просил «разрешить все выручаемые ежегодно проценты расходовать на постройку колокольни, а также по окончании года и все могущие быть остатки от прихода». Приводя конкретные цифры, касающиеся Даниловской обители, он, в частности, писал: «Неокладной монастырской суммы [имеем] более 100 000 рублей, по которой получаем проценты ежегодно 4480 рублей. Под Павелецкую железную дорогу взято монастырской земли по закону отчуждения 5218 кв. саж[ен], за которую Московской оценочной комиссией определено уплатить монастырю по 8 рублей за сажень, что с процентами на капитал со времени занятия отчужденной земли составляет более 50 000 рублей».
Отец благочинный архимандрит Никон согласился с доводами Даниловского настоятеля. Указом Московской духовной консистории от 7 июня 1904 года за N 4480 монастырю разрешалось строительство каменной колокольни с использованием суммы в 115 112 рублей 25 копеек, составленной из следующих статей доходов: «а) процентов <…> с монастырского капитала в 100 000 рублей, б) процентов с капитала 50 000, имеющегося получиться за отчужденную под Павелецкую железную дорогу землю, в) 6000 рублей, пожертвованных на сей предмет и г) остатки от ежегодных монастырских доходов за аренду земли, домов, продажи могильных мест и прочее в количестве 40 000 рублей, за вычетом из сей суммы необходимых расходов по монастырю».
Образованный таким образом капитал позволял, не перестраивая существующую с 1736 года историческую надвратную колокольню, соорудить новую, пятиярусную. Ее было решено возвести у западной монастырской стены, на месте ступеней каменной террасы с трехстворчатыми дверями, ведущими на территорию обители. Но для этого требовалось заручиться надлежащим разрешением еще одной инстанции — Императорского археологического общества, которое должно было подтвердить, что терраса не является исторически значимой. 1 июля 1904 года, спустя две недели после посланного запроса, пришел ответ: «К постройке в западной части монастыря новой каменной колокольни со стороны Общества препятствий не встречается».
Буквально на следующий день, 2 июля, по заранее составленному и утвержденному строительным отделением Московского губернского правления проекту, приступили к работам по разборке террасы и выемке земли под фундамент будущей колокольни: в длину 13 сажен (28 метров), в ширину 7 сажен (15 метров) и в глубину около 1 сажени (2 метра). Исследование подземного грунта до 14 аршин (10 метров) показало, что он чрезвычайно слаб: на 12 аршин (8,5 метров) шел мокрый песок (сказывалась близость к реке). И только на глубине 13 аршин (9 метров) начинался вполне крепкий грунт, на котором можно было основать центральную, самую тяжелую, часть колокольни.
Таким образом, возникла непредвиденная ситуация: необходимость закладки фундамента на уровне 13−14 аршин от поверхности земли вместо предусмотренных по смете 4−5 аршин. А это, по подсчетам руководившего строительством архитектора П.А. Виноградова, увеличивало затраты на 23 000 рублей. Ввиду того что монастырь не имел в наличии таких денежных средств, было решено земляные работы приостановить и подготовить новый, удешевленный проект, с тем, чтобы вписаться в бюджет, согласованный с Московской духовной консисторией: 115 000 рублей. При этом глубина залегания фундамента должна была увеличиться до 14 аршин от поверхности земли.
Параллельно со строительными хлопотами настоятель архимандрит Тихон продолжил формирование колокольного ансамбля Данилова монастыря. В первой половине 1904 года для новой звонницы все на том же заводе П.Н. Финляндского — лучшей колокололитейной «торговой марке» того времени — жертвою насельника обители иеромонаха Иоакима был слит еще один крупный благовестник, уступающий по величине только «Большому» колоколу. Его вес составил 365 пудов (без малого 6 тонн). С его появлением удалось воссоздать красочный тембр основного тона разбитого в 1888 году 314-пудового колокола Струговщикова. Как и прежние Даниловские колокола, он был богато орнаментирован. С его главы несколькими ярусами спускались вписанные друг в друга сводчатые кокошники с растительным декором, жемчужник, фриз в русско-византийском стиле, включавший несколько больших круглых медальонов с рельефными иконами Святой Троицы, Спаса Нерукотворного, святого князя Даниила Московского в схиме, перемежаемых меньшими по величине круглыми медальонами со вставками из стилизованных равноконечных крестов. Между верхним пояском и сложным орнаментальным фризом был вновь процитирован «задостойник» на праздник Благовещения: «Благовествуй, земле, радость велию, хвалите, небеса, Божию славу». Ниже на валу была исполнена церковнославянским шрифтом вкладная ктиторская надпись: «Пожертвован в 1904 году иеромонахом Иоакимом в Даниловский монастырь в Москве в царствование государя императора Николая II при настоятеле архимандрите Тихоне. Лит в заводе Павла Николаевича Финляндского, весу 365 пуд». К новому колоколу перешло название 115-пудового «можжухинского», появившегося в Даниловском монастыре в 1795 году, — «Полиелейный». Именовавшийся же поначалу «Большим», а затем «Полиелейным», старый колокол получил на этот раз название «Будничного», или «Вседневного»: отныне он станет участвовать в повседневных службах, в отличие от праздничных и воскресных колоколов.
В самый разгар работ над «экономным» проектом Даниловской звонницы скончался архимандрит Тихон. Со второй половины 1904 до середины 1906 года в монастыре настоятельствовал преосвященный Никон (Рождественский), епископ Серпуховской, викарий Московской епархии. При нем, духовном писателе и издателе, будущем архиепископе, члене Государственного Совета и Священного Синода, в Даниловом монастыре продолжилось рассмотрение новых вариантов строительства колокольни. В январе 1905 года архитектор П.А. Виноградов вынес на обсуждение план и чертежи двух каменных звонниц, пристраиваемых с обеих сторон святых ворот. Но и от этой идеи пришлось отказаться ввиду значительных денежных затрат.
В июне 1906 года епископ Никон был перемещен с Серпуховской кафедры на Вологодскую, и ему пришлось покинуть Даниловскую обитель. Тогда же в Успенском соборе Кремля во епископа Серпуховского был хиротонисан недавний ректор Московской духовной семинарии архимандрит Анастасий (Грибановский), которому едва минуло 30 лет. Местопребыванием молодому новорукоположенному епископу был назначен Данилов монастырь.
В течение последующих восьми лет епископ Анастасий будет управлять обителью святого князя Даниила. При этом в его обязанности как викария Московской епархии входило также совершение праздничных богослужений в Большом Успенском соборе Кремля и храме Христа Спасителя, заведование духовными учебными мужскими и женскими заведениями, руководство работами комиссий по устройству церковных торжеств в связи с прославлением святителя Гермогена, празднования 100-летия со дня рождения погребенного в стенах Данилова монастыря Н.В. Гоголя, 100-летия Бородинской битвы, 300-летия Дома Романовых. В 1916 году он был посвящен в сан архиепископа, в 1917—1918 годах участвовал в работе Поместного Собора Русской Православной Церкви и являлся одним из кандидатов на патриарший престол. Уже после большевистского переворота, оказавшись в эмиграции, он станет митрополитом, председателем Архиерейского Собора и Синода, первоиерархом Русской Православной Церкви Заграницей.
Близко знавшие митрополита Анастасия в эмиграции считали, что его духовный облик сложился под влиянием прославленных московских святынь. И не в последнюю очередь святынь Данилова монастыря. Под окнами настоятельского дома находились могилы первых русских самобытных философов-славянофилов, что провидчески предопределило его последующее сближение с современными ему философами, такими как братья Е.Н. и С.Н. Трубецкие, а также потомками славянофилов Д.А. Хомяковым и А.Д. Самариным. На протяжении всей жизни владыка Анастасий был известен в народе как аскет и молитвенник, который стремился придать богослужению не только строгую уставность, но и красоту звучания, настраивающую на возвышенный, молитвенный лад. Оттого не удивительно, что с появлением в Даниловской обители нового настоятеля затянувшаяся на многие годы история со строительством звонницы под благовестники-тяжеловесы, миссия которых сравнима с музыкальной проповедью, наконец-то была благополучно разрешена.
7 сентября 1906 года технической частью Управления Московского градоначальства был рассмотрен и одобрен уникальный инженерный проект по укреплению уже имеющейся исторической надвратной колокольни Данилова монастыря, который можно считать настоящим прорывом инженерно-технической мысли своего времени. Впервые за всю историю реставрационных работ в России конструкцию колокольни предлагалось усилить с помощью сложного 650-пудового каркаса из «литого железа высшего качества», не подвергая изменению ее внешний вид. Каркас пронизывал стены звонильного яруса-восьмерика и своею тяжестью опирался на 250-пудовые чугунные, «с подливкой цемента», подушки по углам четверика надвратного храма Симеона Столпника. При этом железным частям конструкции придавалась пятикратная, а чугунным, каменным и деревянным — десятикратная прочность. Основная часть нагрузки переносилась на нижнюю часть здания, позволяя всему сооружению выдержать значительный дополнительный вес двух самых крупных Даниловских колоколов: «Большого» в 722 пуда и «Полиелейного» в 365 пудов.
Уникальная операция была разработана и проведена молодым инженером-механиком, недавним выпускником Императорского московского технического училища, заведующим бюро железных конструкций Брянского рельсопрокатного, железоделательного и механического завода Николаем Владимировичем Подчиненновым.
4 октября 1906 года последовал указ Московской духовной консистории о начале проведения работ, а спустя месяц, 3 ноября, «Торговый дом Шварцкопф, Дзирне и Кольпак» принял от Данилова монастыря заказ на изготовление на его заводе железной конструкции под колокола. Автору проекта Н.В. Подчиненнову «предоставлялось исключительное право следить за работами как на заводе, так и на месте установки и делать указания относительно способа производства работ». В контракте было строго оговорено, что произведенная торговым домом конструкция должна быть предварительно собрана и испытана посредством нагружения ее расчетным весом и только после этого доставлена на место, окончательно собрана и установлена на колокольне. Рабочим вменялось в обязанность «обращаться с величайшей предосторожностью с существующей кладкой стен, в особенности сводов и арок», и не разрешалось «склепывание частей конструкции на своде находящейся под колокольней церкви».
7 апреля 1907 года сложный процесс «установки железной конструкции для привеса колоколов на древней колокольне Московского Данилова монастыря», стоивший монастырю 7885 рублей 38 копеек, был успешно завершен. На металлоконструкции, в ярусе звона, был сначала закреплен уже находившийся там колокол «Полиелейный». Затем по специально выстроенным рядом с колокольней лесам поднят «Большой» и через временные клиновидные выемки в кладке арочных столбов перемещен внутрь и подвешен. Техническим подробностям проведения этой операции инженер Н.В. Подчиненнов посвятил статью, напечатанную в Бюллетене Политехнического общества, и отдельно вышедшую книгу. А отлично себя зарекомендовавший на Даниловском объекте «Торговый дом Шварцкопф, Дзирне и Кольпак» уже через два года провел аналогичные работы по укреплению колокольни Ивана Великого в Кремле.
В 1906—1907 годах на заводе П.Н. Финляндского была заказана целая партия колоколов (в количестве десяти штук), изготовление которых было приурочено к окончанию работ по реконструкции Даниловской колокольни. Их вес — от 137 пудов 30 фунтов (2249 кг) до 24 фунтов (10 килограммов). Счет к оплате был выставлен конторой завода на имя уже упоминавшегося выше иеромонаха Иоакима — в то время ризничего Данилова монастыря. Очевидно, как и в случае с литьем в 1904 году колокола «Полиелейного», он выступил дарителем этих колоколов. Самый крупный из них, хотя и стал третьим по величине в Даниловском ансамбле, однако не мог конкурировать с чуть меньшим по весу и близким ему по основному тону 115-пудовым «Будничным» можжухинским колоколом 1795 года. Он был назван «Постовым» и использовался вне ансамбля — только для благовеста в период Великого поста. Декоративный фриз из сложносочлененных сводчатых кокошников опоясывал верхнюю часть колокола. Под ним проходила узкая и плоская кайма со вставкой жемчужника и ниже — отлитый в металле текст архангельского гласа, набранный заглавными церковнославянскими буквами: «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою». В оформлении доминировал широкий пояс растительного узора в виде виноградной лозы со вставками из стилизованных крестов; в разрыв орнамента были помещены обрамленные причудливо переплетенными лентами картуши с высокохудожественно, почти горельефно выполненными ликами Спасителя, Божией Матери, святителя Николая и Иоанна Предтечи. Над нижним валиком колокола шла вкладная надпись: «В царствование государя императора Николая II Александровича самодержца всея России вылит сей колокол в Москве в заводе П.Н. Финляндскаго, весу 137 пуд 31 фунт».
Помещением на ярус звона «Постового» колокола и подвеской более мелких колоколов, добавленных к уже существующему набору для полноты звучания, завершилось формирование Даниловского колокольного ансамбля общим весом в 1450 пудов (около 24 тонн).
Первый раз на обновленной монастырской надвратной звоннице — технически превосходно организованном сооружении — звонили на Святую Пасху 22 апреля 1907 года.
По русской православной традиции, и все последующие дни Святой седмицы, с конца литургии и до пасхальной вечерни, по крутым и узким каменным ступеням на продуваемую весенними ветрами колокольню взбирались любители поучаствовать в «целодневном» праздничном, «красном» звоне. А таковых было немало. Очередной звонарь-энтузиаст отделялся от заполнявших почти до отказа звонильную площадку прихожан Данилова, истово осенял себя крестом, прикладывался губами, как к иконе, к краю все еще звучащего колокола, подходил под него, на ходу подхватывая веревки, и, раскачав в мощном и широком размахе удивительно податливый гигантский язык, делал несколько гулких и раскатистых ударов. Разумеется, многие, особенно ребятишки, трезвонили в колокола почем зря, но их неумелость в такой праздник никого не раздражала и не сердила: даже беспорядочный звон на новой колокольне умилял, трогая сердца и души.
Именно с той памятной Пасхи 1907 года колокола Данилова, развешанные по всем правилам звонарного искусства, стали слышны у стен Кремля и в Коломенском, за много верст от обители. Соседство с Москвой-рекой только усиливало резонанс: известно, что по водной глади звук летит очень далеко. Современники отмечали исключительные акустические возможности и музыкальные достоинства «даниловского звона», по праву считавшегося одной из вершин мастерства русских литейщиков. Говорили, что их звон напоминал знаменитые «ростовские звоны».
Необычайной глубиной, ясностью и четкостью звука, гармоничным сочетанием ярких, высоких обертонов с бархатистыми низкими отличался «Большой» колокол — один из шестнадцати самых больших благовестников, когда-либо звонивших в Москве и ее окрестностях. Это его своеобычное, редкостно проникновенное, мистически-минорное звучание Иван Сергеевич Бунин назвал «золотым, глухим, подземным». А недавно почивший 98-летний даниловский прихожанин Михаил Иванович Макаров, юношей звонивший на монастырской колокольне, вспоминал: «Большой <…> колокол долго держал звук по окончании звона. Иногда при входе в монастырские ворота я заставал конец звона. Идешь через ворота. по монастырю. мимо Троицкого собора. и все это время отчетливо слышишь продолжающийся звук расходившегося колокола: «У-у-у..» И отзыв-похвала всему Даниловскому колокольному подбору: «Больше всех других звонов я любил звон Данилова монастыря, отличавшийся своей особенной дикцией. <…> При даниловском трезвоне слышалось ничем не заслоняемое, четкое, красивое созвучие трех колоколов: «Большого», «Полиелейного» и «Будничного», — дополняемое стройной мелодией малых колоколов»; «четыре зазвончика, помещавшиеся на небольшой станине у юго-западной арки, были совсем небольшими колоколами, самое большее весом в 1 пуд, но звук их был очень звонким, никогда не заглушаемым при трезвоне остальными колоколами. Говорили, что один зазвончик — серебряный, а другие три с большим содержанием серебра в сплаве». «Звуковые сочетания при умелом трезвоне получались очень красивые. <…> Даниловский звон больше других «просился в душу»»; он «был слышен очень отчетливо и далеко разносился в полях. Вид Москвы в лучах заходящего солнца и под торжественно плывущий звон — это было дивно! <…> Создавалось впечатление, что трезвонят несколько колоколен, слышалась набатность и русская широта».
