 |
| Новая политика | Алексей Кива | 30.12.2005 |
В 2005 году власть осознала важность решения давно назревших и перезревших проблем в социальной сфере. В результате появились четыре проекта в области здравоохранения, образования, жилья и сельского хозяйства. Это можно только приветствовать. Как и то, что они возведены в ранг приоритетных национальных проектов, которые будет курировать первый заместитель председателя правительства.
То, что некоторые из них недостаточно хорошо проработаны, это, как говорится, еще полбеды. Например, резко повышая зарплату участковым врачам и медсестрам как первичному звену оказания гражданам медицинской помощи, Минздравсоцразвития забыло о службе «Скорой помощи». А она-то ведь играет здесь первостепенную роль и работает в чрезвычайно сложных условиях. Это уже вызвало протест со стороны персонала службы «03». Испытывая острейший дефицит кадров, она, по мнению врачей, вообще может скоро прекратить свое существование. Острый конфликт в медицинском сообществе может вызвать и то, что врачи несравнимо более низкой квалификации окажутся по оплате труда в лучшем положении, чем высококвалифицированные, как, например, хирурги, работа которых требует огромного напряжения. У нас почему-то многое получается «по Черномырдину»: хотим, как лучше, а выходит, как всегда.
Впрочем, подобные недостатки можно устранить по ходу реализации этого проекта. Вопрос в другом. Проблема со здоровьем россиян, как известно, является одной из самых острых в стране. К словам «Россия вымирает» логично было бы добавить: «россияне теряют здоровье». Уже сейчас большинство детей нездоровы, поскольку нездоровы их матери. Военкоматы с трудом решают задачу набора здоровой молодежи в армию, в том числе по причине лавинообразного распространения наркомании и вообще нездорового образа жизни. Во многих регионах страны и особенно в малых городах и селах главным врагом здоровья людей стали пьянство и алкоголизм, а также некачественное питание. Свою лепту, безусловно, вносит и курение.
Спрашивается, что может в этих условиях сделать участковый врач, даже если на его место поставить профессора и установить ему оклад в 100 тысяч рублей? Ответ очевиден: ничего! И, как ни странно, сами врачи это понимают лучше, чем министры. Например, хирург Юлий Крелин говорит: «нельзя взять одну отрасль — пусть даже такую важную, как медицина, — и начать ее „вытягивать“ на фоне общего упадка экономики, отсутствия полноценного производства, распада России. Ничего не выйдет».
Дефицит понимания нашими либерал-реформаторами причинно-следственных связей и отсутствие системности — бич наших реформ. Инвестирование в развитие человеческого капитала должно идти рука об руку с инвестированием в экономику, науку и высокие технологии. Мы же омертвляем средства в Стабилизационном фонде, вывозим их в другие страны, поскольку наши либеральные министры боятся инфляции. Тем самым сохраняется и даже закрепляется сырьевая направленность нашей экономики. И что в итоге получается?
Если взять, скажем, экспортируемую нами нефть, то по сравнению с советским периодом ее потребление в стране уменьшилось почти в два раза при многократном увеличении парка автомашин. Это и причина, и следствие того, что производства наши закрываются, сельские хозяйства разоряются и миллионы гектаров плодородной земли зарастают бурьяном. Но при этом увеличивается армия безработных, разрастаются алкоголизм и наркомания, углубляется физическая, социальная и нравственная деградация. В результате появляются новые поколения бомжей, множится число неблагополучных семей, что в свою очередь дает новые поколения беспризорных и безнадзорных детей.
И все это — питательная среда для роста преступности, массовой озлобленности, жестокости и просто дикости. Нетрудно себе представить, в каких трудных условиях приходится работать нашим учителям в депрессивных районах. И опять же, спрашивается, способно ли выправить положение увеличение зарплаты учителям? Вопрос, по-моему, риторический.
Что же касается инфляции, то она имеет иные причины, нежели полагают наши либералы. «В нашей стране инфляция главный показатель, по которому судят об успехах правительства, — иронизирует директор Института экономики РАН академик Леонид Абалкин. — На самом деле это не так. Инфляция — лишь частный случай. А судить надо по уровню жизни, по экономическому росту. Главная проблема сегодня все та же — это переориентация экономики, снятие страны с нефтяной иглы, развитие новых технологий. Надо что-то менять! Тогда и вопросы с инфляцией решатся сами собой. А без этого борьба с ростом цен обречена на поражение».
Другой академик-экономист, директор Института проблем рынка РАН Николай Петраков, подсказывает и то, как с толком распорядиться нефтедолларами, не боясь инфляции. Можно закупать в передовых странах технологии и оборудование, можно поручить модернизацию западным компаниям автопрома и авиапрома как стратегически важных производств. Да мало ли что можно сделать! Например, закупать заводы по глубокой переработке ныне экспортируемого сырья, что могло бы увеличить доходы в 10−12 раз. То есть деньги должны работать! Так говорят практичные американцы. Но почему этого не понимают наши либералы, сказать трудно.
Если мы сами будем продолжать вывозить из страны капитал, то иностранные инвестиции к нам никогда не пойдут (исключение составляет лишь ТЭК, поскольку он заинтересован в нашем сырье). Почему в Китай рекой потекли инвестиции? Да потому, что он проводит промышленную политику, которую наши либералы напрочь отвергают, и делает огромные государственные инвестиции в экономику, чему они также противятся. И как результат, по подсчетам экономистов, в России в 2−3 раза меньше прямых иностранных инвестиций, чем в целом по странам с переходной экономикой.
Надо иметь в виду, что и наши национальные проекты могут зависнуть, даже если не произойдет обвального падения цен на нефть. Ведь от вывоза нашим государством в другие страны капитала страдает не только производство, инфраструктура, но и финансовый рынок, который у нас слабо развит, но который должен обеспечить развитие ипотечного жилья. И смотрите, что в итоге получается. При неразвитой банковской системе неизбежны дорогие кредиты. И для того чтобы молодая семья могла с помощью ипотеки обзавестись квартирой и уже думать о продолжении рода, а не умирать с голоду, она должна иметь доход не меньше 17 тысяч рублей в месяц.
Много ли у нас сейчас таких в масштабах не Москвы, а всей страны? Мало! Но их много и не будет, если не будут быстро расти перерабатывающая промышленность и высокие технологии. Давно подсчитано, что в мировом масштабе продукция наукоемких производств дает гораздо больше дохода, чем сырье и продукция сельского хозяйства вместе взятые. А если, не дай Бог, упадут цены на энергоносители, то и получившие по ипотечному кредитованию квартиры молодые семьи окажутся в положении бомжей. Сам факт неуверенности в будущем — а он всегда будет, пока наше относительное благополучие покоится на мировой конъюнктуре — станет сдерживать стремление молодых семей идти на риск брать банковские кредиты для решения жилищной проблемы. Уже по одной этой причине будет усиливаться демографический кризис.
Впрочем, из очередного дефолта, который не исключает даже министр финансов Алексей Кудрин, мы через 5−7 лет выкарабкаемся. А есть ведь еще вызовы судьбоносного характера. Часто говорят о катастрофе, а что это такое? Для страны катастрофой в точном смысле слова можно считать безвозвратные потери в жизненно важных сферах или такие потери, которые невозможно восстановить при жизни одного, а то и двух-трех поколений.
Во-первых, это потеря большой науки. Она у нас на грани исчезновения. Полагаю, даже богатейшая Америка не смогла бы оправиться, если бы ее покинули 150 тысяч самых талантливых ученых, математиков, высококлассных специалистов, как это произошло у нас при правлении либералов. И поскольку ученые продолжают оставаться в нищете, деградация науки, научно-технической инфраструктуры, распад научных школ и коллективов продолжаются. Академик Роберт Нигматулин говорит: «Не будет государственных инвестиций в фундаментальную науку, в НИОКР — откуда возьмутся передовые технологии и производства, для создания которых нужны десятилетия инвестиций?».
Другой катастрофой является потеря промышленного потенциала и в первую очередь машиностроения. И дело не только в том, что мы в конечном итоге потеряем все ранее завоеванные позиции в аэрокосмической области, энергетике и т. д. Мы потеряем себя как великая и независимая страна. Потеря промышленного потенциала еще не завершилась, но близка к этому. Износ основных фондов уже давно перевалил за 50%, а доля станков высокой и особо высокой точности упала с 10,4% в 1990 году до 4,2% в первые годы нового века, а с числовым программным управлением — с 22,5% до 3,1%.
В-третьих, катастрофической потерей для такой страны, как Россия, можно считать потерю ВПК. Пока мы в основном живем на советском наследии, модернизируя то, что было создано многие десятилетия назад. Но уже скоро, если экстренно ничего не предпринять, наступят для нас тяжелые времена. Оружие новых поколений не создать без прорывных научных открытий, современного оборудования, значительных инвестиций и сильных кадров. Пока ничего этого нет.
Наконец, катастрофической потерей можно считать резкое ухудшение «качества» населения. Уже в течение примерно 15 лет из России в страны Запада уезжают самые талантливые, динамичные и социально активные люди самых трудоспособных возрастов. И хотя приезжие из республик бывшего СССР, не считая воровского люда, являются для страны не обузой, а приобретением, они, увы, не могут компенсировать колоссальных потерь российского населения.
Сказанное выше — это скорее «непричесанные» мысли вслух, нежели точно выверенные оценки, строго взвешенные заключения и тем более окончательные выводы. Еще далеко не все потеряно. Однако тревога за будущее страны не надумана, она разделяется многими аналитиками, да и политиками тоже.
