 |
| Правая.Ru | Илья Бражников | 29.12.2005 |
Новейшие сериалы, как мне кажется, не следует воспринимать как художественное явление. Художественность, как и аутентичность интерпретации классических произведений, становятся редкостью на теле- и киноэкранах, стремясь к нулю. На первом плане сегодня коммерция, зрелищность, пиар, которые не имеют прямого отношения к эстетике.
Однако, все это не так уж плохо, поскольку русскую культуру давно следует признать состоявшейся. В том смысле, что у нас вполне достаточен запас «золотовалютных резервов» культуры, и более актуальным на данном этапе для нас является не столько продолжение накопления художественных ценностей, сколько их правильная интерпретация, грамотное введение в обиход.
В этой связи недавно состоявшийся сериал о жизни Есенина, при всей его чудовищности, нельзя не признать полезным: целью его было убедить массового зрителя, что великий русский поэт не покончил с собой, а был убит. Причем вполне определенными силами, которые действуют и доныне. И которые крайне заинтересованы в сохранении версии самоубийства. То есть, сериал преследовал прямо публицистические, внехудожественные задачи — и выполнил их. Был проведен сеанс массовой психотерапии, потому что «самоубийство Есенина» — один из архетипов нашего культурного безсознательного. «Есенин» ведь — синоним «русского» вообще. Посредством этого образа (прошедшего соответствующую медийную обработку) кто-то убеждает нас, что русские — это такие широкие, открытые всему натуры, которые хорошо начинают, но не могут контролировать себя, не могут держаться в рамках, поэтому для них выход один — спиваться и кончать с собой.
Сериал о Есенине не развенчал миф о поэте-хулигане, даже напротив. Но этот миф и не настолько вреден. Главное сейчас — выдернуть из русского подсознания идею самоубийства — мы, если верить статистике, в этом далеко опередили всех.
Чуть раньше был показан грамотный телефильм о старце Григории Ефимовиче Распутине. Это ещё одна рана нашего подсознания. Вообще русский учебник пиар-технологий должен начинаться с анализа двух беспрецедентных акций чёрного пиара первой четверти ХХ века: во-первых, это дискредитация Распутина как способ компрометации русской духовности, русской власти, конкретно святой Царской Семьи и (sic!) устранения русской монархии. Во-вторых, это дискредитация поэта Есенина как способ компрометации русской культуры, русского образа жизни, русской модели поведения. Убежден, что анализ двух этих акций, которых разделяет всего лишь одно десятилетие, дал бы очень интересные результаты.
Какая-то роль в изменении русского культурного безсознательного была отведена и писателю Михаилу Булгакову. Рискну определить ее сразу: это роль первого оккультиста русской культуры. Оговорюсь: имеется в виду не хронологически первый случай (который следовало бы искать несколько раньше), а первый в значении символа в массовом сознании.
Биографические данные вполне располагают к такой интерпретации: тут и наркомания, сопровождающаяся мистическими видениями (и не кого-нибудь, а самого змея, соотносимого с апокалиптическим образом), прямой разрыв с наследственным христианством и, наконец, «чёрный» роман, продиктованный едва ли не «самим сатаной», как венец жизни и творчества.
Легенда вполне убедительная — причем первыми ее адептами и распространителями становятся не только доморощенные поклонники «темной мистики», но и, конечно же, православные христиане! Вот что, например, пишет современный инквизитор от литературы, доктор филологии, профессор МДА М.М. Дунаев: «Устами своего — героя автор отверг истинность Евангелия"… Нельзя совместить в сознании и душе оба текста…» (то есть Евангелие и роман «Мастер и Маргарита»). Интересно: почему? Как это в сознании профессора могут конкурировать в споре за истину Слово Божие и художественный текст? И разве может художественный текст «отвергнуть» истинность Евангелия? И разве что-то вообще может отвергнуть его Истину?
Ошибочность интерпретации Дунаева связана с двумя моментами: уравниванием в аксиологическом значении Евангелия и романа и, как следствие, отождествлением булгаковского Иешуа с Господом Иисусом Христом: «Персонаж этот несет у Булгакова и иное звучание своего имени: Иешуа. Но это именно Иисус Христос. Недаром Воланд, предваряя повествование о Пилате, уверяет Берлиоза и Иванушку Бездомного: „Имейте в виду, что Иисус существовал“. Да, Иешуа — это Христос, представленный в романе как единственно истинный, в противоположность евангельскому, измышленному якобы, порожденному нелепостью слухов и бестолковостью ученика».
Совершенно непонятно, на каком основании уважаемый доктор проводит отождествление. На основании реплики Воланда? Забавно. Православный профессор сам соглашается с отцом лжи, верит литературному чёрту! Но только зачем при этом автора считать идиотом? Или проф. М.М. Дунаев всерьез думает, будто автор тоже верил собственному герою? Или он полагает, что сатана и персонаж романа Воланд — одно и то же? Да, похоже, он думает именно так:
«Не высказывая прямо, Булгаков подталкивает читателя к догадке, что Воланд и Иешуа суть две равновеликие сущности, правящие миром. В системе же художественных образов романа Воланд и вовсе превосходит Иешуа — что для всякого литературного произведения весьма существенно».
Это уже, что называется, переходит всякие границы. Литературные персонажи Булгакова, согласно мнению профессора, не только имеют «сущность», то есть существуют в действительности, но и — ни много ни мало — правят миром! Такая фантастическая картина могла сложиться только в голове литературоведа. Булгаков к этому явно не имеет отношения. Что касается превосходства Воланда в системе образов — то это не удивительно. Воланд не может не превосходить того, кого отчасти выдумал сам!
Роман в целом получился соблазнительным: зло выписано ярко и привлекательно (но разве оно нынче не таково?), оно торжествует содержательно, но элементарный анализ формы показывает условность зла. М.М. Дунаев, что все-таки странно для профессора, полностью игнорирует художественную форму и воспринимает роман «Мастер и Маргарита» буквально, в лоб: «Роман, созданный Мастером, становится не чем иным, как „евангелием от Сатаны“, искусно включенным в композиционную структуру произведения об анти-литургии. Вот для чего была спасена рукопись Мастера. Вот зачем оболган и искажен образ Спасителя. Мастер исполнил предназначенное ему Сатаной».
Между тем, простейший анализ композиции показывает: да, Мастер написал роман на евангельскую тему под диктовку сатаны. Иешуа Га-Ноцри — это образ, созданный волей сатаны-Воланда с помощью медиума-Мастера. Но, следовательно, никакого отношения к Господу Иисусу Христу Иешуа Га-Ноцри не имеет. Это дешевая карикатура на Христа. И тем не менее, это образ, которым соблазнились, соблазняются и будут всегда соблазняться интеллигенты. Это толстовско-ренановский Иисус (вспоминаю, что первая полная публикация «Мастера и Маргариты» совпала по времени с первой пост-советской публикацией Ренана и почти совпала с «Евангелием от Толстого»), это Иисус-человек, вне аспекта Божества. Булгаков показывает, что простое отрицание Христа — это поверхностная глупость, которая быстро пройдет (так как существование и проповедь Иисуса из Назорета — факты, исторически доказанные). Сатане важно отрицать не существование Христа, а его Богочеловечество. Для этого и создается гуманистическая карикатура на Богочеловека. Иешуа Мастера (или, вернее, Воланда) — это не Христос, и нигде в романе он не назван Христом. В этом алиби писателя Булгакова. И если отученный от христианства советский читатель не мог не ошибиться, спутав евангельского Богочеловека Христа с гуманистической пародией на евангельский образ в романе «Мастер и Маргарита», то современный православный христианин обязан различать духов и не смешивать, как говорится, Божий дар с яичницей. Философия Иешуа — это и есть самая настоящая гуманистическая яичница, никак не соотносимая с высоким учением Господа Иисуса Христа. Здесь любопытно, между прочим, булгаковское указание на источник так называемого гуманизма. Но это — отдельная тема.
М.М. Дунаев доходит до странностей: «Давно уже сказано, что дьяволу особенно желательно, чтобы все думали, будто его нет. Вот то-то и утверждается в романе». Как это соотносится с другим его утверждением: «Роман Булгакова посвящен вовсе не Иешуа, и даже не в первую очередь самому Мастеру с его Маргаритой, но — Сатане. Воланд есть несомненный главный герой произведения, его образ — своего рода энергетический узел всей сложной композиционной структуры романа». Тут надо что-то выбирать: либо Булгаков доказывает, что дьявола нет, либо дьявол — главный герой его романа. Очевидно, что верно второе, и сам писатель определял свое произведение как «роман о дьяволе». Совершенно прав в этом вопросе диакон Андрей Кураев: Булгаков пишет свой «роман о дьяволе» в городе, где разрушены церкви и нет защиты от нечистой силы. Булгаков пишет для советских атеистов, отрицающих бытие Божие. В этом смысл одной из самых ярких — первой сцены романа. Понимая, что доказывать существование Бога этим людям безполезно, нужно доказать им хотя бы реальность дьявола. Это совершенно правильный ход, ибо, как сказано, «начало Премудрости — страх Господень» (Притч. 1:7): если один раз по-настоящему испугаться бесов, увидев их в действительности, в существование Бога затем поверить значительно легче. В романе это доказывает поэт Иван Бездомный.
Другой вопрос — почему от редакции к редакции Булгаков убирает почти все «подсказки», где бесчинствующей свите Воланда открыто противопоставляется Истина христианства. Связано ли это только с цензурой или с каким-то более глубоким замыслом? Думается, второе: вероятно, автор пытался точнее «просчитать» сознание читателя и убрать малейшие намеки на то, что называлось в его время «религиозной пропагандой». Он ставит себе «гроссмейстерскую» задачу минимизировать присутствие христианства: дважды крестное знамение, одна бумажная иконка — вот и всё, что осталось в романе от Православия, но во всех трех случаях, как отмечает диакон Андрей, религиозные символы работают, в их силе и действенности сомневаться не приходится. По-видимому, Булгаков стремился к тому, чтобы христианские символы в романе были представлены пропорционально их присутствию в советской действительности. Если бы он использовал их пропорционально своему сознанию — их было бы гораздо больше, так как в том, что Михаил Афанасьевич Булгаков начинал и заканчивал свою жизнь православным христианином я, как и диакон Андрей Кураев, не сомневаюсь. Отец Андрей приводит важные биографические данные, свидетельствующие об этом, я чуть ниже покажу это на примере повести «Роковые яйца».
Собственно, все ранние редакции и содержат недвусмысленные авторские реминисценции из христианства. Работа над романом шла именно в направлении от «авторского» восприятия красной большевицкой Москвы — к «читательскому». Булгаков умалял себя, вытравливал «автора», стремясь к объективности — может быть, он в этом даже перестарался. Но задача, повторяю, была гроссмейстерская. Если булгаковский Мастер проиграл свою партию сатане, то гроссмейстер литературы Булгаков, несомненно, ее выиграл — или, по крайней мере, свел к «ничьей», что в его ситуации означало победу.
Диакон Андрей Кураев справедливо отмечает: «Главный и даже единственный тезис проповеди Иешуа — „все люди добрые“ — откровенно и умно высмеивается в „большом“ романе… У такого Иисуса Булгаков не зовет учиться своего читателя.
Да, Булгаков предлагает художественную версию толстовско-атеистической гипотезы. Но при этом вполне очевидно, что учение Иешуа не есть кредо Булгакова. Иешуа, созданный Мастером, не вызывает симпатий у самого Булгакова.
Образ любимого и положительного героя не набрасывают такими штрихами: „Ешуа заискивающе улыбнулся.“; „Иешуа испугался и сказал умильно: только ты не бей меня сильно, а то меня уже два раза били сегодня“; „Иешуа шмыгнул высыхающим носом и вдруг такое проговорил по-гречески, заикаясь“. Булгаков не мальчик в литературе. Если он так описывает персонажа — то это не его герой.
„Пилатовы главы“, взятые сами по себе — кощунственны и атеистичны. Они написаны без любви и даже без сочувствия к Иешуа. Мастер говорит Ивану: „Я написал роман как раз про этого самого Га-Ноцри и Пилата“. Довольно-таки пренебрежительное упоминание…
Итак, Булгаков явно не ставит себя в ученики „этого самого Га-Ноцри“. Образ Иешуа вопреки восторженным заверениям образованцев, не есть икона. Это не тот Лик, в который верит сам Булгаков. Писатель создает образ вроде-бы-Христа, образ довольно заниженный и при этой не вызывающий симпатий у самого Булгакова».
Кажется, отец Андрей не доктор филологии. Тем не менее, ему хватает эстетического вкуса и простых навыков анализа текста, чтобы не впасть в соблазн и четко развести Первообраз и образ. Спрашивается, как вообще возможно после романов Достоевского и работ Бахтина смешивать авторскую позицию с идеологией персонажей, а персонажей считать реальными «сущностями», действующими в мире?
И для чего, спрашивается, иметь учёную степень, чтобы утверждать: «Темная мистика произведения помимо воли и сознания проникает в душу человека — и кто возьмется исчислить возможные разрушения, которые могут быть в ней тем произведены?» То есть, православный христианин, оказывается, открыт оккультным воздействиям, и «темная мистика» может «проникнуть» в него, помимо его воли и что-то разрушить в душе? Или речь не о православных? Пожалуй, данное высказывание можно распространить только на некрещеных, о которых и вправду в наше время стоит позаботиться. Но и на них «темная мистика» если и повлияет, конечно, то не со страниц литературного произведения, а непосредственно, от «носителей», так сказать. И в любом случае, «темная мистика» не должна влиять на православного учёного «помимо воли и сознания» — между тем в случае М.М. Дунаева, смешивающего Иешуа и Христа, Воланда и сатану — это, увы, факт.
Булгаков, по трезвом размышлении, предстает не просто «не-сатанистом» и «не-оккультистом». Он, будучи знаком и с оккультизмом, и с каббалой, защищает христианство от влияния последних. Ибо стратегия всех действительных «темных сил» — от гностицизма до ислама — в разрушении веры в Богочеловечность Христа. А Булгаков художественно разоблачает эту стратегию. И потому «тёмные силы» крайне заинтересованы в том, чтобы считать Булгакова «своим», чтобы мы отдали им Булгакова. Чтобы Булгаков выступил в роли эдакого «российского Ла Вэя» или «российского Кроули» — создателя русской версии «евангелия от сатаны».
И что же — мы послушаемся этих сил и отдадим Булгакова — не так ли, отец Нектарий? Будем считать всё его творчество, включая «Белую гвардию», — «Откровением Змия»? Но как в таком случае объяснить вот это: «Хотя его произведения полны открытого прославления сатаны, кощунственных выпадов против священнослужителей и внешнего выражения религиозности, хотя он остро чувствовал свою связь с демоническим миром, при этом он, как ни странно, по-своему верил в Бога и Христа, обращался к Нему и даже возмущался атеистической прессой». «Двойственность» — это, простите, не объяснение.
Булгаков, конечно же, не был манихеем, и в романе «Мастер и Маргарита» нет, вопреки некоторым мнениям, следов манихейства, нет никакого «дуализма». Все эти недоразумения порождены одним: инерцией восприятия классического романа XIX века, где всё линейно и «прямо». Литература ХХ века требует большего внимания — прежде всего к форме. Диалог Воланда и Левия Матвея, где Воланд утверждает богумильско-манихейскую версию мироустройства — это диалог персонажей, причем отрицательных. Не из чего не следует, что литературный сатана здесь высказывает авторскую точку зрения. Структура романа свидетельствует об обратном. Отождествление Левия с апостолом не правомерно по той же причине, по какой Иешуа неотождествим со Христом. Левий, к тому же, персонаж Мастера. То есть, персонаж персонажа. И если Воланд претендует на авторство романа Мастера, то он, естественно, будет умнее и убедительнее героев, порожденных Мастером по дьявольской воле. Включая Иешуа, разумеется. Но над Воландом воля автора — разве этого можно не замечать? Воланд существенно ограничен автором и Тем, о Ком автор молчит. А вот «достраивание» этой схемы, при котором автор, то есть Булгаков, оказывается «посвященным» от самого сатаны — мне представляется действием от лукавого. Никто никогда не докажет, что Булгаков имел такое посвящение — в отличие от тех же Ла Вэя или Кроули. Это можно только представлять себе, то есть фантазировать. Но зачем? Какую пользу мы приобретаем, если записываем одного из ведущих русских прозаиков в «сатанисты»? И, кстати, где, в каких произведениях Булгакова мы можем найти «открытое прославление сатаны»? Это явная натяжка, которая на руку врагу.
Можно возразить: разоблачение стратегии «темных сил», молчание о Христе ещё не означают христианства автора. Но я далек от мысли упрощать жизненный путь Булгакова — там было всё, но, по замечанию Андрея Кураева, «до хулы на Бога и Церковь Булгаков все же никогда не доходил». А от своих церковных предков он наследовал христоцентричную картину мира.
Христоцентризм мировидения Булгакова достаточно отчетлив в ранней повести «Роковые яйца», где размноженные и увеличенные «красным лучом» рептилии уничтожают всё и вся. Это произведение об ответственности науки и интеллигенции, которая охотно ради собственного комфорта идет на соглашение с властью; о власти, не сознающей свою антихристианскую сущность (которую, кстати, прекрасно сознает православный деревенский люд, считая Рокка антихристом). Наконец, это произведение об избавлении от нечисти в день Преображения Господня — как священноинок Нектарий проходит мимо этого обстоятельства, мне непонятно. Нашествия гадов (между прочим, с Запада: повторяя путь Наполеона и предвосхищая путь Гитлера) не могут остановить красные всадники (здесь несомненный намек на советское переиначивание образа Георгия Победоносца: вспомним, как на агитационном плакате времен гражданской войны красноармеец убивает «белую гадину»). Ранее святой Георгий защищал Москву от подобных напастей, более того — собственно и должен был «убить дракона». Ясно, что Москва, оставшаяся без защиты (отмена герба), не сможет справиться с воплотившимися демонами. Столица обречена.
И тут у Булгакова происходит чудо: на Преображение, в августе месяце, ударяют неслыханные морозы, и хладнокровные гады гибнут естественным путем. Божественное чудо предотвращает безвременный конец света. Можно было бы с натяжкой счесть это «природным» вмешательством, но знание Булгаковым православного календаря исключает такую возможность. Итак, «генерал Мороз» спасает булгаковскую Москву в день истинного Преображения всей тварной природы. Повесть «Роковые яйца» оказывается историей об истинном и ложном преображении. Рукотворное человеческое вмешательство в природу, попытки ее преобразовать плодит гадов и демонов, Божественное вмешательство — спасает мир. Этот мотив затем получит развитие в «Собачьем сердце» — только речь пойдет уже не только о попытках преобразовании природы, но и о преобразовании социума, то есть о революции. И к тому, и к другому Булгаков относится однозначно отрицательно, видя в этом проявление демонических сил. И «Роковые яйца», и «Собачье сердце» — это художественно убедительное булгаковское «отречение от сатаны».
В «Мастере и Маргарите» же Булгаков уничтожает «евангелие от интеллигенции», которое, как он показывает, есть «евангелие от Воланда», от сатаны. Именно эта «рукопись» должна гореть, но «спасается» дьяволом. Ясно для чего. Увлечение «добреньким Иисусиком», лишающее христианина спасения и отдающее его во власть «темных сил», отнюдь не закончилось во времена позитивистов. Булгаков предвидел это, посылая свой роман отдаленным читателям — во времена, когда примитивное отрицание Бога станет неактуальным.
Да, в романе много провокаций, много ложных следов: начиная с псевдо-Иисуса и заканчивая псевдохристианским милосердием Маргариты и псевдолюбовью Мастера. Интеллигентская мораль, интеллигентское неонтологическое «добро» оказываются полностью под колпаком у Воланда и подлежат наказанию под видом «награды». Об этом так же убедительно пишет диакон Андрей Кураев.
Сериал «Мастер и Маргарита», художественно ничтожный, заставляет сегодня многих перечитывать Булгакова, открывать заново и переоценивать нашу культуру и самих себя. В этом несомненная польза сериалов.
Последняя книга Булгакова, не теряющая остроты в продолжающем секуляризацию мире, дает ценнейшее оружие всем нам, православным христианам. Разоблачая стратегию «тёмных сил», Булгаков предлагает нам уникальное оружие для того, чтобы в XXI веке дать «ассиметричный» ответ на то, что сделали с нами каббала и оккультные силы в веке ХХ. И нам ли сегодня отказываться от этого оружия? Нам ли сегодня отказываться от наследия Михаила Булгакова?
