 |
| Православный Санкт-Петербург | Алексей Бакулин | 27.12.2005 |
Кто видел фильм Бондарчука-младшего, то знает, что я имею в виду. Кто не видел, тот догадывается. Дело, разумеется, не в показе жестокостей: война есть война, а создатели фильма не так чтобы переусердствовали в этом направлении. Дело в другом…
И вот, что самое ужасное: хочу сказать, в чем дело, и боюсь. Боюсь, что засмеют. Скажут, что прячу голову под крыло, не вижу настоящей жизни, придираюсь к мелочам, и что ни к чему тут интеллигентская щепетильность, когда речь идет о войне и т. д.
А я все-таки скажу. Мне не нравится, что в картине без конца матерятся.
И обвиняйте меня в чем угодно — в отсутствии настоящего мужского характера, в неуместном морализаторстве, назовите меня лакировщиком действительности — мне наплевать. Мне не нравится мат, летящий с экрана, и я в любом случае буду против него. Все равно я считаю, что мат и в жизни (но это особый разговор), и тем более на экране — признак не мужской силы, а бабьей истеричности. И не напоминайте мне, что, мол, все мужики так выражаются: о тотальной феминизации современных мужчин говорят давно.
Нет, я понимаю постановщика: ему хотелось показать «жизнь без прикрас», войну «такой, как она есть», со всей ее кровью и грязью. Но есть такое понятие — «запрещенный прием». И общеизвестно, что к запрещенным приемам прибегает тот, у кого нет сил, чтобы победить законным путем.
Вообще-то мастерство художника в том и заключается, чтобы не копировать по-рабски действительность, а творчески преображать ее. Настоящий художник сумеет показать ту же войну во всей ее красе, не бегая за солдатами с записной книжкой, дабы зафиксировать все забористые оборотцы армейской лексики. Всем известно, что солдаты говорят не по-французски, — ну и что с того? В конце концов, русский язык достаточно богат, и на каждое матерное словцо можно найти вполне цензурное, но отнюдь не менее хлесткое соответ-ствие.
Но логика режиссера такова: если артист не может сыграть крутого мужика, если он не в силах это сделать, не богато у него с талантом — ну что ж, пусть он истерично изрыгает мат-перемат, — результат в глазах невзыскательного зрителя будет почти тот же. Крутой мужик — он и без мата крутой, но его надо же суметь сыграть!.. А тут и играть ничего не надо: гаркнул пару раз нечто непотребное — и готово.
Вот и получается, что мат на экране — это расписка в режиссерской, актерской несостоятельности, слабости. Увы, не может Ф. Бондарчук показать интересных, сильных героев и поэтому пользуется запрещенными приемами. Кто из персонажей фильма нам запомнился? Смутные, бледные тени: этот, вроде бы, интеллигент, этот, вроде, из народа. Это, вроде, профессиональный военный, прапорщик… (Кстати, кто мне объяснит, почему в фильме Бондарчука только солдаты и прапорщики? Откуда такая нелюбовь к офицерам? Непонятно…) А чего стоит попытка привнести в фильм лирическое начало!.. Помните историю с Белоснежкой-Афродитой? Нет, лучше было бы обойтись без лирики… Попытка не удалась, все осталось на своих местах: шлюха так и не стала Афродитой, а свальный блуд не стал служением Красоте и Любви.
Мне скажут: «Но это патриотический фильм! Простим автору отдельные огрехи за его крепкую патриотическую позицию!» А я отвечу: что же это за патриотический фильм, если его категорически нельзя показывать детям? Мне скажут: «Да автор и не имел в виду детскую аудиторию, он снимал фильм для взрослых!» А я отвечу: ну и зря он не имел в виду детей. Мальчишки всегда были лучшими зрителями фильмов про войну. Они, может быть, и не понимали некоторых психологических, исторических, кинематографических тонкостей (которых, кстати, в данном фильме и нет), но прекрасно умели определять, где «наши», а где «немцы», а еще лучше умели сочувствовать «нашим», и этим сочувствием возрастала, крепла их душа.
Мне скажут: «Вспомните фильм, снятый отцом Федора Бондарчука, вспомните „Они сражались за Родину“! Сдается нам, что там тоже звучало с экрана что-то такое-этакое, и произносил эти страшные слова не кто-нибудь, а сам Шукшин!» А я отвечу: «Quod licet Jovi, non licet bovi!» — и, чтобы никого не обидеть, не стану эту фразу переводить. Только замечу: Сергей Бондарчук и Василий Шукшин сделали все, чтобы пресловутый этот разговор (о том, что тонет, а что не тонет) прозвучал не грубо, не вызывающе, а мягко, шутливо… А там — что уж вышло, то вышло…
И еще раз скажу: фильм Ф. Бондарчука — не самый худший фильм современности. Снимают (и широко рекламируют) сейчас такое, что только руками развести. Тем обиднее сознавать, что вот — не было фильма, да и это не фильм: все доброе, все ценное, что в нем было, погублено безвозвратно. Еще один выстрел вхолостую. Еще один фантик без конфетки, — как в известном фильме, где снимался Бондарчук-отец… Помните, что сказал мальчик Сережа, получив от дяди такой фантик?..
