 |
| Русское Воскресение | Сергей Лыкошин | 26.12.2005 |
Действуя по схемам и лекалам западноевропейского опыта, наша политтехнологическая команда использует его шаблоны и термины в качестве образцовых, не учитывая особых форм нашего российского самосознания, позволяющих и сущностно и терминологически определить взаимоотношения в системе «власть-народ», исходя из самобытного и самостоятельного понимания исторической и политической реальности.
Это полностью относится и к тому, каким образом власть определяет место и положение тех или иных партий и движений на своем общественном глобусе.
Кажется, уже миновало то время, когда неразбериха в определении «левые-правые», порожденная авантюризмом всеядных управленцев, путала и пугала мало-мальски сведущего в революционном и политорганизационном опыте избирателя. В стороне осталась идея гражданского общества и соответствующая модель институтов гражданского взаимодействия. Новое законодательство поставило на грань исчезновения практически все не зависящие от власти партийные проекты.
Все чаще и выспренней говорится власть предержащими о либеральной и консервативной направленности умонастроений тех, кто ищет своего места в управлении государством. И в силу этого внедряется в сознание обывателя некий меридиональный подход в оценке сил и построений.
В типологии глобуса, где параллелями, в зависимости от места и значения, следует считать властные уровни, меридионально указываются две основные направляющие: меридиан либерализма — прогрессивно-созидательный в общеупотребительном понимании и некий меридиан консерватизма — охранительно-государственное нечто, опекающее общество и создающее неизбежные преграды на его стремлении в лучшее будущее. В этом смысле, консерватизм, с точки зрения наших политгеографов, явление ретроградное, «неполезное», но, увы, неизбежное, как нечто парное либерализму, диалектически закономерное, «как в Европе и во всем мире».
Вся пульсация политической жизни происходит в пространствах между этими меридианами с допустимыми отклонениями в ту или иную сторону. Подобная модель подразумевает, что основная нагрузка приходится на параллельные структуры управления, что подчеркивает их несущую способность в отношениях с обществом.
Примерно так выглядит стремление к новым политическим построениям и умозаключениям наших доморощенных канцлеров и советников. Заблуждения в увлечении подобными конструкциями чревато пагубными и весьма тяжелыми для нашего общества и народа последствиями.
Именно поэтому, считаем справедливым поделится своими соображениями о специфике русского национального консерватизма, который, с нашей точки зрения следует скорее называть традиционализмом, ибо своим опытом и природой он органически связан с нашей национальной историей, ее духовным и общественным опытом.
* * *
Традиционализм никогда не исчезал в течение политической истории XX века. Консервативная идеология востребована в периоды, когда общество стоит на пороге исторических угроз глобального характера. Революционный пыл и жажда либеральных преобразований легко отбрасываются властью, когда речь идет о самосохранении и личном благополучии.Первым консервативным реверансом в советской истории перед измотанным переворотом и гражданской войной народом стал период НЭП в его ленинско-бухаринском варианте. Недолговечный и примитивно-спекулятивный, построенный на утолении животной тяги к насыщению и приобретательству — он до боли напоминает первые годы ельцинско-гайдаровских преобразований. Замешанная на революционной демагогии и буржуазном подстрекательстве, НЭП обогащала только немногих и доводила до катастрофы большинство. Ее внутренняя апелляция к экономическим традициям была лицемерна и немотивированна, разорительна для страны в целом. Ее последствием стал новый взлет революционности по Троцкому, принесший на пике военно-колхозных преобразований голод и нищету русскому крестьянству и приведший к сталинскому государственно-консервативному перевороту в политике социальной реконструкции. Это явление, при всей его большевистской риторике, и стало действенным, поворотным и значимым в процессе восстановления исторического государства.
Второй этап консервативной реконструкции оказался длительным и, по сути, спасительным для народа и России. Именно с ним связан индустриальный, экономический и оборонный подъем предвоенных лет, окончательный разгром большевистской и прозападно-либеральной идеологии. Под знаком социалистического строительства в Советском Союзе происходила консервативная реставрация основных институтов и традиций общественного устроения империи.
С началом Отечественной войны востребованность охранительно-традиционалистской концепции укрепления государства и его оборонной политики проявилась особенно резко.
Известны все мудрые и объективно долгожданные решения Сталина, установление в центре идеологии патриотизма и принципов национальной самозащиты. Восстановление права верующих молиться в православных храмах и уважение к институтам вероисповедания вернули доверие к власти и возродили в народе готовность защищать Родину как национальное и Православное Отечество — землю предков и наследие великого исторического прошлого.
Именно в эти годы, когда консерватизм власти оформился как явление национальное, сформировались основы и возможность традиционалистского возрождения.
Трактовка Великой Победы как дела интернационально-коммунистического была не более чем лукавством партийной верхушки, готовой на обман собственного народа, ради закрепления советского влияния на весь остальной мир. В сущности, это стало, если не ошибкой, то глубоким заблуждением коммунистической элиты, не сумевшей трансформировать свои интернациональные убеждения в национально-государственную убежденность с пользой для народа, победившего не только германский, но и европейский, и японский, и заокеанский американский языческий фашизм.
К слову:
Избыточно много любят у нас рассуждать о «борьбе с космополитизмом», забывая о фактической стороне этого политического представления.
В разные годы мне приходилось общаться с теми, кто своеобразно участвовал в этой борьбе. Наиболее характерно отношение к происходившему главного редактора «Огонька» А.В. Софронова и известного писателя М.С. Бубенова. И тот и другой отличались порядочностью и бескомпромиссным характером — качествами, неоднократно проявленными и в творчестве и в политике.
А.В. Софронов не раз подчеркивал, что борьба с космополитизмом стала ни чем иным, как ответом известной части интеллигенции, начавшей своеобразную борьбу с великодержавным патриотизмом. Мотивацией этой борьбы стало, якобы неправомочное, восхваление русского народа и его роли в политической истории государства. Заметим, что подобные обращения к власти возникли сразу по окончании Великой Отечественной войны, в которой, как известно, роль русского народа и русской патриотической идеи была важнейшей составляющей. Легко представить, к чему могла привести такая провокация, будь она поддержана руководством государства. Естественно, в тот исторический период ответ не заставил себя ждать, и был, как говорят современные политологи «адекватным».
Сионистская многоуровневая экспансия в мире в те годы была серьезной опасностью и нарушала неустойчивое равновесие послевоенного мира. Лидеры мирового сионизма, используя положение «растерзанного и сожженного в огне войны» народа, добились создания государства Израиль, прихватив, при этом, немалую часть арабских территорий, значительно укрепились в теневой и открытой мировой экономической сфере, политике и юрисдикции.
Каким еще мог и должен был быть ответ на оскорбление патриотических чувств народа, победившего фашизм и спасшего евреев от поголовного истребления в Европе, в России и на Востоке?
Заметим, что тонко понимающие смысл исторического и геополитического равновесия власти Великобритании в те годы до последнего момента сопротивлялись открытой экспансии сионизма в мировую политику и созданию незаконного сионистского образования на Ближнем Востоке.
Внутренний «сталинский удар» был оправдан и вполне конкретизирован в виде акций борьбы с космополитизмом и нашумевшего «дела врачей». Кстати, легко предположить, что и сам Сталин пал «жертвой» столь серьезной политической инициативы. Его смерть загадочна по сей день, а все первые поверхностные оценки ее причин внес в мировое сознание небезызвестный лидер сионистских кругов России, писатель Илья Эренбург.
Михаил Бубенов незатейливо и прямодушно оценивал происшедшее: «вся эта космополитическая сволочь спешила снова загнать народ под пяту троцкизма». При всей субъективности этих оценок, легко согласиться с их выстраданной правотой.
Традиционализм и патриотизм мощно способствовали восстановлению разрушенного революцией, гражданской войной, троцкизмом и фашизмом, государства в имперских установлениях и духовно-правовых понятиях народа. Смерть вождя, сознательно шедшего на восстановление Российской империи в полном объеме, привела к руководству силы ничтожные и убогие в своей недееспособности. Никита Хрущев стал первым и весьма удачным для Запада опытом привода к власти трусливого предателя и двуличного демагога. Он-то и повел непримиримую борьбу с «пережитками сталинизма и духовного прошлого», Православием и почвенничеством. За что, в конечном итоге, и поплатился. В отличие от Сталина, чье имя народ хранит в памяти с благоговением и почтением, Никита провалился в небытие, окруженный насмешками и презрением.
К глубокому прискорбию, наша партийная элита и вся партийная практика после пятьдесят шестого года отличалась нерешительностью и косностью в отношениях с антагонистами. Либеральные установки в обществе большей частью инспирировались сверху. Внутренние интриги и боязнь оказаться «несимпатичными» в глазах Запада свидетельствовали о несостоятельности руководителей страны. Стране не хватало волевого и последовательного в отстаивании национальных интересов руководства. Что и привело к роковому расколу национального самосознания, народному недоверию и падению одряхлевшего режима.
Апатия и безумие соседствуют во всех переворотах. Идеологическая война, умело развернутая на всех фронтах, привела западный мир к полному подавлению национального самосознания и обвалу всей политической системы СССР. Разруха в душах оказалась куда страшнее послевоенной разрухи инфраструктуры городов и деревень, оккупированных фашистами. Безгласное угодничество андроповской общественной модели сменилось либеральным западничеством неумного и мелочного демагога Горбачева. Под лозунгом «перестройка — революция сегодня», умело подобранным в пандан умонастроениям разложившейся шкурной интеллигенции и либерал-коммунистов, в стране произошел действительный исторический переворот. Проведен он был последовательно и жестко, в лучших традициях мирового революционного движения. Мотивация «эпохи гласности» примитивно одолела глубинную предрасположенность российского мира к восстановлению образа и уклада традиционного исторического государства. Космополитичный и растленный центр империи в очередной раз подавил народную глубинку и под предлогом назревших преобразований разорил экономику, оборону и весь общественный строй, включая культуру и социальную сферу.
С послевоенных лет страна не знала такого развала жизни и столь голодного существования.
Приход Ельцина стал закономерностью, как и все события 91-го года. Деградация и эрозия политических сфер привели к массовому помешательству граждан, жаждавших преобразований и перемен. Революция достигла своего апогея. Выступление контрреволюционных охранительных сил стало неизбежным и вполне реальным событием.
Страшилка о ГКЧП, безусловно, была своеобразным политическим проектом, созданным, если не в Лэнгли, то уж точно в особых кабинетах ушедшего в прошлое КГБ.
Обстановка в стране, предшествующая попытке коммунистической реставрации, демонстрировала полную и окончательную неспособность партийного и государственного руководства к положительному действию. Игры в либерализацию дорого обошлись стремительно обнищавшей стране и народу.
События августа 91-го года обозначили новый этап русской державной трагедии. Пьяный самодур, взгромоздившийся на танк демократии посадил пресловутую нераскачиваемую лодку Горбачева на рифы и мели навязанных народу реформ. Злобный, ограниченный и мстительный «лидер» свел счеты не только с собственным, достаточно благополучным прошлым, друзьями-товарищами по партии, соратниками-межрегионалами и личными охранниками. Он сумел создать небывало коррумпированный и пошлый мир руками нечистых и амбициозных младореформаторов, ненавидевших Россию и все национально-самобытное и самоценное. «Чего изволите, господа?» — стало лейтмотивом в отношениях с Западом и США, а политика приватизации практически уничтожила уникальные формы эффективного народовластия и самоуправления.
Социальная патология во всех возможных ее проявлениях получила достойное клеймо — «ельцинизм» — сочетающее в содержании не только имя победителя, но и характер его основного действия.
Цинизм беспомощного властителя достойно проявился и в кровавом перевороте 93-го года, в экономической катастрофе дефолта, в беспомощном и нерешительном подавлении чеченского мятежа, сдаче мировых позиций в Европе и на Дальнем Востоке, в борьбе с собственной армией и флотом, наглой подтасовке выборов 96-го года, в вялом беспутстве семейного круга и, наконец, в наглой, вполне большевистской, передаче власти «из рук в руки».
Преемник Ельцина оказался не так прост, как могло показаться на первых порах. Еще рано оценивать итоги трудов Путина в качестве Президента Российской Федерации. Хочется надеяться, что его правление будет более успешным, нежели властный опыт предшественников из партийного либерального союза врагов России и предателей-коммунистов.
Однако, со всей определенностью можно сказать о провале всей радикально либеральной политики и попытке Путина выбраться из липких от крови объятий западной либерал-демократии.
Во всяком случае, заметны следующие подтверждения подобного «поиска выхода» на чистую воду.
Внешне:
В первую очередь, наконец-то прекратилась политика равенства вероисповеданий. Мы увидели облик исторической Православной России и силу второй основной конфессии — российского Ислама.
Во-вторых. Благодаря стечению обстоятельств, Божьей воле и мировой конъюнктуре, Россия экономически поднялась с колен. Нефтяная лихорадка способствовала преодолению кризиса, а технологическая и сырьевая база, созданная в послевоенные десятилетия, позволила получить немалые доходы, что способствовало некоей экономической стабилизации.
В третьих, заметим, качественно изменилось отношение к армии, флоту и силовым структурам, в том числе и той, некогда грозной и всевластной, в недрах которой формировался государственный и управленческий опыт Путина. Закончилась, по меньшей мере риторически, эпоха обличения всего, что связано с обороной и безопасностью страны и общества.
Четвертая категория изменений положительного свойства — внешняя политика. Многополярная модель развития мира, заявленная некогда Тариком Азизом и поддержанная в российской международной практике Евгением Примаковым получила реальное воплощение при правлении нынешнего Президента. Профессионализм вернулся в жизнь МИДа, полностью утратившего позиции «великодержавности» при мелком и продажном негодяе Андрее Козыреве.
Безусловно, к числу неудач следует отнести провалы в социальной сфере, образовании, информационной политике и культуре. Либеральная идеология крикливо присутствует и преобладает во всех этих важнейших областях государственной и общественной жизни. Все процессы дестабилизации напрямую связаны с нечистыми и некорректными установками, законодательными актами и информационными действиями либералов.
К нашему несчастью, либеральное влияние плохо сказывается и в тех вышеназванных более или менее успешных полях государственной реальности.
Во-первых, укрепление православного мира подвергается жесточайшему давлению новых либералов-обновленцев, существующих как в самой Церкви, так и в космополитизированной и двоесущностной пастве интеллигентов-образованцев. Церковь пытаются увести от этнокультурных установок, тесно связанных с ее историей и традициями в сторону глобального «миротворчества», экуменизации, следованию западной традиции гуманистического примиренчества и борьбы за права человека. Таким образом, мистическая составляющая восточного Православия подчиняется принципам прагматизма и практической целесообразности, свойственным если не римскому католицизму, то уж точно протестантизму и даже иудаизму.
Во-вторых. В экономической области либерально-мотивированное моделирование сводит на нет возможности благополучной конъюнктуры на нефтяных рынках и лишает Россию возможностей саморазвития, экономической идентичности и самостоятельного будущего.
Нелепые манипуляции средствами стабилизационного фонда, отказ от вложений в российскую промышленность и сельское хозяйство, ускоренное разделение госмонополии на электроэнергетику, связь, транспорт и т. д. ведут страну если не к жесточайшему кризису и провалу, то уже к потере самостоятельности и экономической дееспособности в угоду наживающимся на наших бедах и страдания транснациональным корпорациям (ТНК).
В третьих, все вышеперечисленное не позволяет реально восстановить оборонную мощь государства. Риторические фигуры Президента и силовиков укрепляют подопечных только духовно, а деятельность министров, ответственных за экономическое развитие методично тормозит материальное, базисное развитие армии, флота, оборонной науки и промышленности.
Продолжив смысловые параллели, заметим, что и четвертая теза далеко не безупречна. При всей многополярности ориентиров, верной, хотя и односторонней оценке англо-американской агрессии в Ираке, просматривается избыточно сервильная позиция в отношении исторически небезопасной для России Германии и Европы в целом, политическое однообразие в оценке российско-американских отношений и общая политическая робость и соглашательство, прикрывание великодержавной велеречивостью и имитацией «мудрой воли». Искательность в отношениях с западными партерами сравнима с самоуничижением перестроечного времени и, несомненно, исторически небезопасна. Об этом свидетельствует пример Югославии и грядущие невзгоды Грузии и Украины. Либеральные дух и буква, увы, господствуют в умах наших блестяще образованных в европейской традиции руководителей МИДа. Не вина их, а беда их воспитания. Уважая имена Горчакова и Громыко, они не менее уважают Тэтчер, Черчилля, Аденауэра и даже Клинтона, не говоря уже о Бушах, старшем м младшем. Хотелось бы ошибаться, но выглядят действия наших высших дипломатов именно так.
Если внимательно вглядеться в смысл и природу этих противоречий, видимых и пропагандируемых успехов, скрытых трагедий и неудач — легко понять что желание улучшить, оздоровить жизнь у российских политиков присутствует, но воспитание и западно-либеральная методология реализации благих намерений этим желаниям не соответствуют. Меркантильный и пошловатый экономизм заставляет искать новых путей проторенных, но западных и глубоко чуждых природе и цивилизационной истории России. Жить лучше, жить слаще, жить не хуже, чем они — немцы, шведы, американцы и иже с ними, любой ценой! И все средства хороши, потому как они преуспели, а мы — «отстали». Открытый мир, гражданские свободы, гражданское общество, права человека — всё как ярлыки вброшено в сознание, но ничто из названного не подкреплено пониманием. Мы в глазах всего западного мира — папуасы в пиджаках от Версаче, бриллиантах и мехах, сидящие на нефтяных скважинах и покупающие на легкие нефтяные деньги не стеклянную бижутерию, а фальшивые бумажки — акции западных компаний. Картина российского хаоса и либерального идиотизма вживается в сознание западного обывателя со скоростью голливудского боевика. Все ждут нашего падения и разделения, ибо это и ничто иное угодно «единой Европе» и заокеанским партнерам.
История еще воздаст должное нашим либерал-реформаторам, они знают об этом и оттягивают час расплаты, с готовностью жертвуя принципами, доходами, интересами. Создать мир сытый и благополучный, но в котором все гарантии существования будут контролироваться и определяться мировым сообществом и его интересами. Похоже, это и есть предел желаний.
Так и хочется сказать: Бог вам судья, господа либералы! Да не можется. Очень хочется справедливого суда земного. Впрочем, это уже не оценка, а чувства.
Каков же итог уже многолетней либеральной политики? Улучшилась ли качественно жизнь российского подданного и народа в целом. Скажем сразу, верить показателям нынешних экономистов и аналитических центров дело менее надежное, нежели доверие к общественным показателям Госплана в советское время. Удвоение, утроение и прочая и прочая экономических показателей, «рост ВВП» и показатели инфляции дело обобщенно дутое, не отражающее объективно картины жизни в России. Экономическая виртуальность разительно отличается от реальности. Попытаемся оценить картину русской жизни иначе. С позволения сказать — чувственно и эмпирически.
Прежде всего, поражает контрастность происходящего в столичном центре и городах государственной периферии. Думается не случайно либеральное правительство создает особые условия для областных центров, обладающих некими преимуществами положения и оснащения в виде порта, крупного производства, терминала и т. д. и т. п.
Ведь все это способствует привлечению крупных денег, инвестиций, рабочей силы — всего того, что обеспечивает местный экономический рост. Неслучайно развивается резво и последовательно налоговое законодательство, обеспечивающее приток средств в государственные и властные карманы. Саморазвитие, как и самообеспечение регионов всем необходимым — одна из любимых тем наших реформаторов.
К чему это приведет?
Как и в предыдущие годы, к потере властного контроля и централизованного управления государством, а главное — к чудовищному дисбалансу существования и условий жизни в различных областях, краях и республиках. Это приведет общество и страну к расколу и противостоянию. Приснопамятная советская власть много лет усердно декларировала стирание противоречий между городом и деревней. В целом дело мучительно не ладилось — деревня страдала, а город возвышался, но в чем-то, в равенстве социальных установок кое-что все-таки получилось.
Нынешние демократы это противоречие практически уничтожили. Стерли с лица центральных и северных областей остатки колхозных усадеб, а с ними — сёл и деревень. При этом мелкие райцентры и небольшие города оказались следующими в деле стирания противоречий. Не обладая производством, «особыми условиями» в виде заводов и месторождений, не получая инвестиций из центра, а из-за рубежа — тем более, все эти традиционные очаги национального существования вымирают и деградируют с ужасающей быстротой. Областные центры, имеющие свое место и очередь в этой цепной реакции распада этнокультурного и хозяйственного ядра России, пытаются догнать столицу и особые экономические зоны в качестве современной жизни, но, увы, тщетно, ибо подвергаются жесточайшей духовной и политической эрозии, идущей из центра через СМИ — исключительно конъюнктурные и продажные. Столица и любимые «зоны» демократии преуспели в самонасыщении деньгами, но не спешат перераспределять пресловутые денежные потоки в областные центры, предпочитая приобретать земельные сельхозугодья, предприятия и сырьевые ресурсы вполне конкретно, на конкретных условиях, в конкретных личных интересах.
Перераспределение общенародной собственности происходит отнюдь не в интересах народа и глубинки. Подход столичных и зарубежных предпринимателей скорее колонизационный, нежели патриотический.
Общим местом и риторической фигурой стали рассуждения о безнравственности Абрамовича и ему подобных в приобретении яхт, зарубежных футбольных клубов, элитных вилл в Европе и на островах. Обращая обвинения в их адрес, мы нимало не задумываемся о том, что подобные «покупки» — часть общей политики экономической глобализации и силового приобщения российской экономики к мировой финансовой системе.
Деньги работают в мире, но не в России и в этом — основная установка детерминирующих наше государство и разделяющих общество на сильных и слабых мира сего.
Смысл всех действий нашего нынешнего правительства далек от смысла благоустройства и наипростейших представлений о человечности. Общество, всех нас, уже приучили к мысли, что, во-первых, во всех бедах виноваты коммунисты, во-вторых — мы сами, отсталые, ленивые и малокультурные. Власть же предержащие ни в чем не виноваты, ибо ничего не могут добиться из-за нашего тупого сопротивления мировому счастью и процветанию!
Россия в динамике потерь опередила весь мир. Более двадцати пяти миллионов русских в вынужденном изгнании. Шесть миллионов детей живут неблагоустроенной жизнью. Миллионы наркоманов и за десяток миллионов хронических алкоголиков. Каждый десятый — инвалид, несчетное количество бездомных и бродяг.
Кто сочтет умерших раньше времени, убитых на дорогах войн, в разборках и мятежах? Если учесть, что официальная статистика традиционно занижает цифры человеческих потерь, кто и когда узнает правду о самой страшной народной трагедии конца двадцатого века, перед которой меркнут события гражданской войны, голодных лет и уж конечно «ужасов сталинских репрессий»! Народ, коренной народ России, задушен холеными руками реформаторов, одетыми в белоснежные лайковые перчатки.
Обессиливший в реформационных испытаниях, он утратил и силы и, что странно, волю к сопротивлению.
Кто, когда и как ответит за подобные итоги либеральных реформ?
Скорее всего, никто и никогда, потому что через десять лет такой реформации не с кого будет и спрашивать. В России будут жить совсем другие, выродившиеся и деградировавшие потомки победительного и созидающего племени великороссов.
Произойдет ли такое вырождение? Возможно, но маловероятно, ибо на все воля Божия и спасительные институты народной самообороны, присущие нашей природной натуре.
Наша административная система куда как далека от совершенства, но она все-таки бюрократически несокрушима и традиционна.
* * *
Западная модель парламентаризма никак не приживается на русской земле. Предреволюционные Думы четырех созывов были робкой, но скандальной попыткой освоить жизнь в непривычном конституционном пространстве, ограниченном традицией православной монархии. Попытка эта увенчалась не только провалом парламентского опыта, но и трагическим падением монархического жизнеустройства, изменением всего уклада и существа Российской империи. Гибель государства, казалось, предначертана была приходом к власти недееспособного либерально-буржуазного правительства, а за ним самой темной и смутной волны большевистского переворота. Идеология распада была заложена в самом назначении мировой революции, как самоцели диктатуры не лишенного разве что цепей, пролетариата. Народ как первооснова государственной жизни в расчет не принимался. Его имя использовалось демагогически ради достижения общего итога бунта, а отнюдь не во имя спасения государственной общности России. Вопрос о создании и сохранности государства был поставлен заговорщиками вынужденно, ибо пламя мировой революции не разгоралось, а само существование новой власти напрямую зависело от организации жизни и соответствующего сопротивления тем, кто вчера боролся с монархией за демократические преобразования и привел историческое государство к революционной катастрофе.Схватка красных большевиков и белых демократов заставила первых воссоздавать общепринятые модели государственных структур: правительств, учредительного собрания (как представительской структуры) и пр. Чем это закончилось в итоге хорошо известно. Диктатура пролетариата обернулась диктатурой ВКП (б) и восстановление исторической целостности шло вопреки целям и задачам мировой революции. Большевистские Советы стали первым прототипом и намеком на будущее в 30-годы укрепление советского народовластия. Конечно же, во многом народовластие Советов было мифом в условиях полного партийного владычества, но и над партией стоял властный вождь, определявший ход истории страны по своему, восточному и вполне византийскому представлению. Для Сталина европейский парламентаризм был неприемлем по типу осознания государственных задач. Воссоздание могучей империи победившего в борьбе за свои права и исторические привилегии многонационального советского народа. Эта отчасти утопическая, отчасти выполнимая задача была определена положением Советской империи в мире, жаждавшем ее падения, порабощения и раздела. Народная власть в образе Верховного Совета двух палат, органов местного самоуправления разных уровней была совершенной конструкцией практического и правового взаимодействия. Именно она обеспечивала исполнение директивных установлений государственного и идеологического руководства на всех административных рубежах. Это позволило организованно и слаженно выстоять в годы войны и послевоенной реконструкции, воссоздать экономическое и военное процветание СССР.
Советскую империю погубила одряхлевшая, неспособная к управлению партийная номенклатура, не принявшая главного в опыте сталинской эпохи — последовательного восстановления Державы Российской в образе народовластной империи СССР.
Вплоть до рокового 93-го года Советы оставались единственным структурно организованным народовластным органом. После ельцинского мятежа рудименты той советской системы до сей поры позволяют сохранять административное единство страны.
Конституция 93 года была скороспелым плодом пирровой «победы» либерал-реформаторов.
Созданные ей базовые формы парламентаризма — Федеральное двухпалатное собрание, местные Законодательные собрания, управы, мэрии и пр. действуют неконсолидированно и неслаженно, что приводит к постоянному противоречию в центральной и местной законодательной практике, утрате взаимодействия и, как результат, коллапсу централизованного управления и разрозненности действий в народном самоуправлении. Нынешняя демократическая власть неподотчетна народу, а действующая выборная система вырождается в профанационные голосования. В отсутствие взаимодействия власти и народа стране в перспективе грозит утрата целостности, чего с плотоядным вожделением добиваются как мондиалисты, так и атлантисты Америки и укрепляющего свое мифическое единство Запада.
Структура нынешней федеральной власти вызывает самые серьезные опасения именно потому, что не способна обеспечить народовластия в самой широкой форме, вопреки всем наскоро принятым декларациям действующего основного Закона.
Конечно, можно сказать, что «основной гарант» конституции — Президент — способен в качестве главного действующего лица властного управления следить за соблюдением прав и свобод. Однако, как мы убедились, все зависит в таком случае от личных качеств Президента, а отнюдь не от решений Конституционного суда, его поправляющего.
Неудачи партийного строительства в России прямо проистекают из неряшливо составленного либерального законодательства и его практического применения. Попытки создать многопартийную систему завершились грубым властным действием, именно по причине их полного провала и дискредитации Закона.
Попробуем разобраться с тем, что происходило и происходит в «партийном строительстве» с точки зрения взаимоотношений либералов-новаторов и консерваторов-традиционалистов.
Уместно заметить, что, как уже говорилось, и те, и другие присутствовали в политической реальности Советского Союза, несмотря на сплоченность партийных рядов и общества.
К моменту конституционных изменений, устранивших положение о руководящей роли одной Компартии и создавших возможности для создания новых партий, и традиционалисты, и новаторы вели непримиримую борьбу за лидерство в изменяющемся государстве.
Первые, отнюдь не вдохновленные новой либерально-революционной перестройкой, искали опору в ценностях традиционно-патриотических. «Семья, церковь, государство», как вполне обычные установки консерватизма сочетались с неизменной в России триадой «Православие. Самодержавие. Народность». Наши традиционалисты не рассчитывали в большинстве своем на восстановление монархии, но укрепление централизованного государства связывали с установлением мощного авторитарного режима под эгидой народовластия.
Патриотизм истолковывался широко, как верность идеологии «связи времен». Это подразумевало, прежде всего, целостность истории России, не разделяя ее на «до» и «после» революционное время.
Преемственность исторического опыта подразумевала целостность культурного и духовного сознания.
Эволюция, но не революция, под каким бы лозунгом демократизации общества и наполнения домов достатком она не проводилась.
Верность имперским (державным) приоритетам во внешней и внутренней политике.
Укрепление военной мощи и оборонного потенциала государства.
Развитие промышленности, сельского хозяйства и сырьевой базы, прежде всего, в интересах государства.
Возрождение институтов традиционных вероисповеданий, с учетом превосходства Православия, как веры государствообразующей.
Единство, как главное и определяющее понятие национального и государственного существования.
Новаторы (либерал-реформаторы) придерживались иной, прямо противоположной, позиции.
Идеалы демократии западного образца, гражданские свободы, права человека, рыночные отношения и свобода перемещения волновали это крыло российского общества куда больше, нежели идеалы служения Отечеству и сохранение принципов народного братства и исторической целостности государства.
Любая революция в общественном устройстве воспринималась эгоистически восторженно, что и продемонстрировали события августа девяносто первого года.
Детское желание свободы довлело над пониманием общегосударственной целесообразности в сознании жаждущей мелкобуржуазных преобразований интеллигенции, хищного торгового люда и замороченного перестроечной агитацией «простого народа».
Следует заметить, что в народном сознании, вопреки всему, сохранялось тяготение и верность исторически традиционной жизни. Однако, как это уже бывало в истории, эгоистическая «элита» новой властной верхушки повела дело в стране по-своему.
Противостояние 93-го года стало не противостоянием Верховного Совета и обезумевшей президентской клики, а схваткой народных и антинародных сил. У стен Дома Советов решался не только вопрос о властном превосходстве одной из сторон, но, главным образом, вопрос о единоличной власти действовавшего Президента.
Если до 93-го года вопрос о партийном строительстве казался для большинства политиков второстепенным, то после государственного переворота он обрел доминантную роль, ибо становился легализованной формой борьбы за будущее России.
Новаторы и традиционалисты продолжили свой поединок в открытой политике, но с разными исходными данными и возможностями.
К слову:
Предварительным опытом самоорганизации консервативно-традиционалистских сил можно считать создание в октябре 1989 года независимой общественной организации «Товарищество русских художников». Обращение этой организации к народу можно с успехом считать общественно-политической декларацией. В ней говорилось о бедственном положении исторического Государства Российского и предлагалось объединение всех общественных сил в целях возрождения традиционных начал культурной, духовной и государственной жизни, на принципах социального равноправия, уважения, традиций Веры и многонационального единства, как основы существования великой общности идеалов русского народа.
Обращение подписали практически все значительные мастера культуры и ученые-гуманитарии.
Валентин Распутин, Георгий Свиридов, Владимир Федосеев, Станислав Куняев, Сергей Бондарчук, Юрий Кугач, Виктор Астафьев, Василий Белов, Вячеслав Клыков, Эдуард Володин, Валерий Ганичев, Юрий Бондарев, Николай Фролов, Борис Раушенбах, Юрий Лощиц, Юрий Кузнецов — всего 110 подписей, к которым, после опубликования, присоединились сотни и тысячи сторонников объединения.
Неотъемлемой частью декларации стал свод общенациональных программ возрождения России — некий конспектный план взаимодействия.
Акция была неожиданна для властей и непредсказуема в своем развитии.
Свод программ в целом выглядел наивно, но представительно. Говорилось о православной педагогике, восстановлении и возрождении разрушенных культурно-исторических центров. Отдельно была заявлена программа оборонного и экономического возрождения. Еще до появления в нашей стране интернет-ресурсов предлагалось создать защищенные от вторжения информационные сети. Традиционная историческая реальность в развитии — так можно охарактеризовать общую направленность свода. «Товарищество русских художников» не подразумевало широкого общественного развития и представляло, скорее, замкнутую систему, объединившую представителей национально-консервативной традиционалистской элиты.
Организационные формы товарищества оставались далеко не совершенными, но желание трудиться на благо Отечества — искренним и востребованным. Общественный порыв «ТРХ» (так сокращенно именовала себя организация) вызвал новые инициативы. Аполлоном Кузьминым создавалась массовая народная организация «Отечество», по инициативе ТРХ и его лидеров были учреждены «Фонд восстановления Храма Христа Спасителя», «Международный фонд славянской письменности и культуры», «Объединенный совет России» и другие подобные организации культурно-созидательной, политически-консервативной направленности. Справедливо заметить, что общественной базой для этих организаций стало «Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры» (ВООПИК), в 70−80-е годы на легальной основе объединившее в своих рядах десятки тысяч (!) подвижников, трудившихся и реально возрождавших историческое самосознание народа.
Идеологическими центрами консервативного (традиционалистского) обновления можно считать Союз писателей Российской Федерации и его основные периодические издания — журналы «Наш современник», «Москва», «Север», издательства «Молодая гвардия» и «Современник», газету «Литературная Россия», а также ряд изданий регионального и республиканского уровня.
Идея историзма, культурного и духовного восстановления России неизменно поддерживалась священноначалием и священством Русской Православной Церкви. Высокие иерархи РПЦ принимали самое деятельное участие в просветительских акциях и многотысячных собраниях Товарищества.
К началу 90-х годов на фоне экономического развала утвердилась мощная направленность сил национального возрождения к политическому взаимодействию.
Силовые структуры СССР инспирировали создание националистической организации «Память», задачей которой было объединение патриотов с целью их дальнейшей компрометации. К счастью, за счет добросовестности большинства членов «Памяти» эта попытка оказалась провальной и только добавила головной боли тем, кто препятствовал делу исторического возрождения России.
Начало 90-х годов стало временем политического объединения национально-консервативных сил и значительным препятствием на пути реформационного процесса, основанного на компрадорстве и отказе от национального самоопределения страны и народа.
Либерал-реформаторы, чьей общественной опорой была, в основном, космополитизированная городская интеллигенция, оказались в сложнейшем положении. Опора на ценности хрущевской оттепели и горбачевской перестройки выглядела в глазах народа гнилой и ненадежной, что требовало уточнения государственных позиций ценой любой провокации и подмены. Россия слишком быстро шла по пути осознания своей исторической роли и укрепления достоинства, что явно препятствовало утверждению в ней экономических и политических позиций сил общемировой глобализации.
Коммунисты оказались расколоты, разобщены и скомпрометированы в глазах мира, и что важнее, российского общества. С начала перестройки в руководстве партии укрепились сторонники Горбачева — своеобразные выродки и предатели породившей их идеологии. Идеология Андропова исподволь «обновлявшего» партийные элиты в европейско-цивилизованном духе оказалась нежизнеспособной. Руководство страной разваливалось на глазах и грозило эволюционным перерождением в соответствии с назревшими задачами укрепления государства и так необходимого народу высшего порядка.
Конфликт в Политбюро между Лигачевым и Ельциным подсказал либералам необходимый выход.
Следовало, прежде всего, начать компрометацию национально-консервативных установок и конкретных лидеров.
Во вторую очередь, расколоть тех, кто придерживался принципов исторической преемственности на «красных» и «белых» националистов.
Необходимым становилось подменить еврокоммуниста Горбачева брутально-народным Ельциным, чей ореол гонимости засверкал в лучах заходящего коммунистического солнца.
Сами либералы накануне 90-х годов являли собой нечто маловразумительное и плохо организованное. В обществе угас интерес к деяниям правозащитников Хельсинкской группы, демократизации и гласности. Не секрет, что в период с 1986 по 1991 гг. распад в социалистической экономике, разбалансированность в сельском хозяйстве стали совершенно очевидны. И такие итоги политики демократизации народ относил на счет Горбачева и его ближайшего окружения.
Справедливости ради заметим: появление Горбачева стало закономерным и мотивированным, если учесть, что шкурные интересы к середине восьмидесятых годов уже преобладали в умонастроениях городского общества. Желание «жить как у них», ориентация на Запад и понимание его в значении цивилизованного светоча, прогрессивного во всем без исключения, возобладало в рядах наших образованцев. Они жаждали и дождались партийного Смердякова, за плоды деятельности которого пришлось расплачиваться народу и стране.
Расплата за крах горбачевщины надвигалась неизбежно и стремительно. Выбор Бориса Ельцина, как народного героя и антипода Горбачеву сделал сам народ по умелой и тонкой подсказке агентов влияния и Межрегиональной депутатской группы. Те же Александр и Егор Яковлевы, Елена Боннер, Святослав Федоров и пр. выдвинули нового лидера народного демократического обновления, а матерый масон Шеварднадзе заверещал об опасности переворота и реставрации коммунистического режима.
Уже тогда стало ясно, что «переворот», а точнее, его имитация, срежиссированы и подготовлены.
У либералов того времени не было организованных форм партийного взаимодействия, но была система заговора, средства западных спецслужб и хорошо проплаченная и выдрессированная пропаганда — печать и телевидение.
Главным действующим маршалом и вдохновителем перестройки и либерализации справедливо назвать Ясена Засурского.
Под его руководством журфак МГУ подготовил на деньги КПСС мощную «пятую колонну» журналистов, руководителей СМИ и пропагандистов реформ и гражданских свобод.
Эта циничная, готовая на все элита и стала партией победы в августе 1991 года, обеспечив и инициирование идеи неизбежности контрреволюционного переворота и его демократическое ниспровержение.
Диалектический принцип единства и борьбы противоположностей использовался примитивно и вульгарно. Товар предлагался новый, в соответствии с желаниями контрреволюционных масс, но с тем же идеологическим содержанием.
Борис Ельцин в бытность первым секретарем МГК слыл покровителем «Памяти» и радикальным защитником народных интересов. Правда, его харизматические заявления перед партактивом сводились к обещаниям строительства колбасных заводов и демонстрацией отечественных башмаков, которые он носил, понятное дело, по патриотическим соображениям. Демагогия правдоискательства и обличения привилегий, наглость и агрессия противоречили обычным представлениям о партийном вожде и пробуждали темные инстинкты толпы, жаждавшей давно забытого в государственной политике вульгарного популизма.
Опасения руководства КПСС и дальнейшее устранение Ельцина от власти легко понять. Амбициозный самодур стал объектом политических интересов и влияния либеральной группировки, понявшей, что лучшего персонажа на роль «ваньки-лидера» и не найти.
Наличие у либерал-революционеров Бориса Николаевич с лихвой возместило отсутствие дееспособной партии и организационного руководства. Оставалось развивать и направлять темные инстинкты жаждавшей демсвобод образованной толпы. Выборы первого и последнего Президента СССР, даже при участии сконструированного и управляемого лидера ЛДПР Владимира Жириновского никак не влияли на расстановку сил в обществе. Горбачев, избранный народом, уже не влиял на односторонний — не в его пользу — ход событий. Переворот антигорбачевский был предрешен. Этого ждала измученная страна, ждал народ, ждали в надежде реванша бывшие соратники по перестройке.
Неважно, как и кем было спланировано создание злосчастного ГКЧП. Попытка убрать Горбачева остается и по сей день благородным стремлением избавиться от предателей национальных и государственных интересов.
«Слово к народу» — документ пафосно ответственный и справделивый. Его содержание отвечало умонастроениям абсолютного большинства граждан и не утратило своего исторического смысла и по сей день.
Провокация ГКЧП заключалась в неготовности его лидеров осуществить поставленные задачи и высокой готовностью загнанных в угол демократизаторов защитить с помощью СМИ и космополитизированной интеллигенции эфемерные лозунги перестройки и гражданских свобод. Борис Ельцин на танке — лучшая карикатура, оставленная в наследие потомкам, а жертва трех парней, погибших под гусеницами — символ бессмысленного героизма москвичей, отстоявших свободу быть униженными и оскорбленными в ближайшие и последующие годы.
Без худа нет добра. Так называемая демократия запустила жизнь по новому политическому образцу. Пестрая картина постпереворотных событий — устранение от руководства страной КПСС, относительно свободная система выборов народных депутатов, свобода формирования общественных объединений, союзов и партий. Введение институтов демократии, свобода печати и проведения митингов и пр. в условиях разбалансированности и распада системы управления государством и неумной практики федерализации, работало не только на либералов. Консервативное сообщество повело борьбу с либерализмом в новых условиях с использованием нового политического инструментария.
Ответом на создание радикального «Демократического Союза», «Демократической России» и менее заметных партий либерально-западнического фланга было укрепление консервативно-партийного крыла националистов государственной ориентации. Практически сразу же эти партии строили свои фронты и союзы, нередко консолидируя деятельность с коммунистами и партиями трудовой коммунистической ориентации. Делалось это по соображениям высшей целесообразности, а не духовно-идеологической близости. Спасение России от либерального произвола, компрадорства, распада выражалось в названиях союзов. Самыми значительными стали Патриотический Союз и, особенно, «Фронт национального спасения». Первый возглавил лидер КПРФ Геннадий Зюганов, которому великодушно уступил эту позицию один из достойнейших идеологов современного патриотизма Эдуард Володин. «ФНС» более широко представил позиции руководства — Сергей Бабурин, Виктор Алкснис, Николай Павлов, Геннадий Саенко, Эдуард Володин, Михаил Астафьев, Владимир Исаков, Илья Константинов — фактически все консервативное крыло Верховного Совета и заметные лидеры патриотических объединений. Коллегиальность руководства ФНС создавала возможности широкого патриотического взаимодействия. Схватка 92−93 года за поправку в Конституции, попытки упрочения Российского народовластия переросли в очевидное противостояние либерал-реформаторов и государственников-консерваторов. Коммунисты России продолжали борьбу с режимом своеобразно — в залах судебных заседаний, где решался вопрос о дальнейшем существовании компартии в России. Время перерастания в социалистическое объединение было упущено безвозвратно. Маргинальность самой многочисленной партии России в политическом процессе усугублялось робостью решений ее руководства. Не предпринимать резких движений, сохранить партию, вести себя осмотрительно — подобная практика самосохранения напоминала, скорее, коллаборационизм, нежели готовность к выступлению единым фронтом против Ельцина и безумного реформаторства.
Это, конечно, не относилось к объединительной готовности коммунистов-патриотов просоветской направленности.
К слову:
События 22 июня 1993 года в Останкино, коррупционные скандалы Руцкого, провально таявшая на глазах репутация ельцинского режима и правительства Гайдара, назревавшее региональное недовольство политикой московского руководства, накал страстей в Верховном Совете — все это определяло политическую тональность августа 1993 года.
Стало ясно, что позиции режима крайне слабы и его будущее будет определяться в исходе открытого противостояния. Дело оставалось за его инициаторами. Конституционное совещание, проведенное в августе лидерами ФНС и различных оппозиционных организаций, в своем обращении отметило это напряжение и твердо высказалось о намерениях Ельцина устроить госпереворот, призвала граждан и верных долгу глав администраций разных уровней к готовности оказать достойное сопротивление.
Война была объявлена и она началась опубликованием Указа N 1400, которым практически устранялись действующие органы народовластия, и объявлялась некая реформация, прикрывающая подлинное существо состоявшегося ельцинского мятежа. Естественно, либеральная и корупционная публика из окружения Ельцина стояла во главе переворота и руководила всем его идейным и практическим течением. Сам Ельцин был жесток по наущению, но совершенно ничтожен и деморализован, о чем ныне свидетельствуют его широко известные бывшие соратники.
21 сентября стало кровавой отрыжкой пьяного властного зверя, возбужденного в логове пиками и тычками умелых дрессировщиков-реформаторов.
Естественно, при таком течении событий Верховный Совет отказался подчиняться Указу, принял решение о немедленном созыве внеочередного съезда народных депутатов, направил запрос в Конституционный суд о правомочности указа Президента и призвал тогдашний Совет Федерации высказать свое отношение к этому документу.
Мнение всех народовластных представительных органов и Конституционного суда звучало однозначно: Президент совершил антиконституционный переворот, его полномочия должны быть прекращены. Обязанности Президента временно возлагались на вице-президента Александра Руцкого, в стране должен был восстановиться конституционный порядок.
Страна замерла в ожидании дальнейшего развития событий. Народ не безмолвствовал, но и не пытался защитить себя в этой схватке за власть.
Назначенные силовые министры повели себя нерешительно, понимая цену, которую придется заплатить за обуздание мятежников.
О политическом противостоянии 1993 года написаны десятки книг. Совершенное большинство авторов квалифицирует происшедшее как государственный переворот, что, по существу и является самой точной правовой оценкой действий Бориса Ельцина.
Позднее комиссия Госдумы провела известное расследование и подтвердила в своих выводах антиправовую суть действий тогдашнего Президента.
Политические силы страны в буквальном смысле прошли испытание боем и кровью.
Последующее десятилетие ельцинской либеральной деспотии, с новой конституцией, Федеральным Собранием и законом о партиях создали условия хаотического самоопределения, как для либералов, так и для традиционалистов. Невнятная политика партстроительства отличала деятельность Администрации Ельцина, более всего мечтавшей о создании собственной партии власти, нежели о том, какие партии кого представляют и о чем заботятся в своих программах.
«Наш дом — Россия» и прочие ее модификации стали беспомощным и беззубым воплощением такого «партсозидания» на всех этапах думской политики. Холуйский принцип: «Чего изволите?» определял карьеристский состав этих приспособленных к мнению Администрации президента партподразделений. В сущности, они лоббировали интересы властной верхушки коррупционеров и тесно слитых с ними предпринимателей первого, самого циничного призыва. Хищник, даже сытый, не знает меры и рвет в клочья все овечье стадо. Так и наши приватизаторы первой волны рвали все, что имело цену и создавалось трудами онемевшего и оробевшего от стыда за свою чудовищную беспомощность бывшего советского народа.
Партии либерального крыла «выждав» переворот 93 года, получили значительную политическую фору, в качестве платы за поддержку Ельцина. Их положение в Думе, на экранах и страницах СМИ было первоначально значимо образу и оценке их деятельности в ограблении народа. Стоявшие за спиной либеральных партобъединений воротилы теневого бизнеса, коррупционеры и олигархи, щедро оплачивали деятельность не только партий, но и их лидеров. Интересно то, что постепенно окончательно определился этнический образ таких партий как «Яблоко» и «Союз правых сил». Несмотря на элитарно-патриотические сентенции, всякому мало-мальски мыслящему избирателю стало видно, что руководство и подавляющее большинство их членов принадлежит к представителям того народа, для которого принципы финансовой корпоративности важнее любых принципов и представлений о патриотизме, национальном и гражданском самосознании, а тем паче народной самобытности и общинности.
Радикальные либералы, гордо назвавшиеся политиками правой ориентации — самые, что ни на есть космополитизированные, с позволения сказать, левейшие социал-демократы.
Этот образ хорошо известен в России со времен февральской революции семнадцатого года.
Характерно, что голоса избирателей СПС и «Яблока» укладываются в пределы 11−15%, примерно отвечая численности нашей «гуманизированной», этнически не определившейся части электората.
Для народа и политиков иных кругов ныне очевидно, что именно эти политические силы несут ответственность за провалы, дефолты, дезорганизацию экономики государства.
Гайдар, Ясин, Хакамада, Лифшиц, Греф, Кох и, конечно, князь их толпы — Чубайс и иже с ними боровые и илларионовы отмечены памятью народной на веки вечные, как главные мучители и разрушители. Такую «горбатую» репутацию даже могила не исправит!
Патриотическое, консервативно-традиционалистское крыло выражено в нашей политике в двух формах: легально-конъюнктурной и скрыто-независимой. И та и другая — результат мощного давления власти на традиционализм в целом.
Первая объединяет политиков де-факто, но согласившихся с итогами переворота — новой, ельцинской, Конституцией и предложенным порядком выборов. Потерпев поражение, они приняли правила новой игры, дабы остаться в открытой официальной политике. Их представительство в Думе все эти годы оставалось весьма ограниченным и маловлиятельным. Среди само легализовавшихся консерваторов доблестные и честные защитники народовластия — Сергей Бабурин, Виктор Алкснис, Николай Павлов. Их, пусть и конъюнктурный, выбор оправдан и заслуживает уважения, так как всегда и при всех обстоятельствах оценки и позиция в отношении режима Ельцина и его кровавых преступлений оставались жесткими и бескомпромиссными.
Ушедшие в политическую тень «жесткие» традиционалисты пожертвовали местом в публичной политике, но не потеряли общественных позиций и морального достоинства. Их дело оппозиционного стояния за принципы и идеалы народовластия, духовного возрождения Отечества, восстановление институтов Веры, национальной культуры, управляемой и ориентированной на народные интересы экономики, решение демографических, оборонных и других государственных проблем в условиях закрытого и независимого от внешних влияний общества. Эти и другие программы были и остаются основными в идеологии традиционалистов, ориентированных в большей степени на действия в профессиональных и культурных сферах. Как бы вне поля официальной политики, но более широко, с учетом ориентированного давления на самих политиков и администрации в центре и регионах. Основным идеологом такого рода традиционализма можно с уверенностью назвать покойного ныне Эдуарда Федоровича Володина, обосновавшего принципы верности единой русской истории, традициям государственности и целостности народного самосознания.
Такая практика и по сей день поддержана самим обществом, в новых условиях склонным к традиционалистской эволюции более, нежели к революционной реформации.
Заметим, что и те и другие традиционалисты обладают огромным полем влияния и отлично сотрудничают, динамично и последовательно распространяя свое взаимодействие в умах и конкретных созидательных проектах общенационального развития.
Среди десятков общественных и партийных объединений традиционалистского характера, особенно успешны историко-просветительские, творческие и культурно-исследовательские союзы и движения. Следуя по стопам «Товарищества русских художников» такие организации, как «Международный Фонд славянской письменности и культуры», «Славянская академия», «Русский Дом» и им подобные широко представительствуют в делах общественного оздоровления. «Всемирный Русский Народный Собор» — уникальный пример сотрудничества традиционалистских сил, Русской Православной Церкви, Союза писателей России с широкими политическими и общественными кругами, областными, республиканскими и конфессиональными элитами.
Традиционализм имеет колоссальный объединительный опыт на протяжении всей русской истории. Соборность народного собрания могут нарушить лишь принципы революционно-реформаторской шизофрении властных и интеллектуальных «элит», проявляющиеся внезапно, как стихийное бедствие и имеющее катастрофические последствия для нации.
Беды России на протяжении последних трех столетий, начиная с петровского обновления, в том и заключаются, что высшие слои общества неконтролируемо стремясь к излишкам благопроцветания идут на разрыв с традиционалистскими интересами и установками народа, нисколько не думая о последствиях такового для всей страны.
Октябрьский переворот семнадцатого года был спровоцирован именно тупым и хладнокровным непониманием аристократии и олигархии буржуазно перерождающейся империи традиционных интересов и надежд простых подданных.
Провал Временного правительства и победа интриганов от большевизма стали последствием истерической реакции усталого от бесправия народа на унижение и уничтожение привычной трудовой, сытной и духовно прочной жизненной первоосновы.
Нынешнее состояние национального мира чревато подобной истерикой. Действия либералов не подтверждены смыслом и целесообразностью истории. Журавль свобод в русском небе не способен утешить посулами будущего благоденствия распаленное обидами и политической ложью самосознание вчерашнего великого советского народа, знающего и любящего опыт всей русской истории. Его мечта — возвращение к спокойной, устроенной и перспективной реальности, чего, естественно не может мотивированно гарантировать идеология и образ проворовавшихся рыночников.
«Хватит! Нахлебались!» — такая оценка происходящего уже не на подходе. Она реально высказана реакцией на закон о монетизации льгот. Немотивированное наступление реформаторов на права пенсионеров еще коснется тех, кто практически окажется без гарантированного пенсионного обеспечения в ближайшее десятилетие.
В подобных условиях напряженность будет неизбежно нарастать, переходя в общественные, техногенные и даже природные катаклизмы.
Это отнюдь не фантастические предположения. Мы наглядно убедились в 90-е годы, как социальная напряженность приводит к нарушениям в окружающей среде. Механизмы подобной связи не выяснены, но мистическая взаимообусловленность неизменно проявляется. Божия кара? Нарушение собственных балансов окружающего мира? Проявление незримых соотношений действия человека на мир и неизбежное противодействие?
И одно, и другое и третье — возможно, насколько недоказуемо, настолько и неопровергаемо!
Возвращаясь к нашим реалиям партийной жизни отметим: односторонняя либеральная практика действующей властной верхушки ведет Россию к дезорганизации и распаду ее исторического существа. Комбинация партийных сил в Федеральном собрании демонстрирует опаснейший организационный диктат. Ныне всем понятно, что разговоры о демократической самоорганизации гражданского общества, которое нам приходится строить — бред, не менее опасный, чем построение коммунизма под руководством одной партии, или мировая революция на благо всех угнетаемых и угнетенных.
Либералы знают и всегда знали, что никакого гражданского общества и партийной демократии не было и быть не может. По сути, особенно в России, все демократические установки спекулятивны, непрочны, обречены на провал. Из этого положения существует лишь один жульнический выход — перелицеваться по ходу развития реформ и заморочить доверчивый люд новым образом «правых сил», «государственников-демократов», «неоконсерваторов» и пр. Делать это несложно, изучив умонастроения, разворачивая в полную мощь хорошо проплаченную пропагандистскую деятельность СМИ, наконец, конструируя партийные силы и обеспечивая должный и устраивающий либеральный Кремль состав подчиненной Госдумы, Совета Федерации, Общественной палаты, всевозможных консультационных советов, Фондов и пр. Все это и происходит у нас на глазах.
* * *
Смена Ельцина на Путина прошла безболезненно, и, с точки зрения либеральной элиты, безупречно.Бесцветный и никому не известный в недавнем прошлом соратник Собчака по Санкт-Петербургской администрации, когда-то старший офицер (подполковник) КГБ, благополучный участник нескольких экономических проектов, аккуратный исполнитель и дисциплинированный администратор. Такой преемник Ельцина вполне устраивал либеральную команду, легко договорившуюся с семьей ветшавшего на глазах мира и народа самодура. Схема взаимных обязательств по сей день неизвестна, однако, легко предположить основные фабулы ее содержания: личная безопасность Ельцина и семьи, экономическая и судебная неприкосновенность и т. д., что обыкновенно сопровождает мирные перевороты по согласию сторон.
Пропагандистский инструментарий циничного и невзыскательного в выборе средств тандема Березовский-Волошин оказался весьма незатейлив.
Сын инвалида-ветерана ВОВ, образцовый и скромный семьянин, спротсмен — мастер восточных единоборств, наконец смиренный православный мирянин, не похожий на «подсвечников» из Ельцинской команды.
Два-три словечка из народного быта, искренний патриотизм и ясные, полные скорби и металла голубые славянские глаза.
Такой — народу нравится. Требовалось создать героя-спасителя? Пожалуйста! Чеченская война и развязанный дудаевскими отморозками внутренний террор были умело дополнены инициативностью беспредельщика Бориса Абрамовича Березовского.
Одномоментность замены Президента в канун сулящего надежды Нового года все восприняли как нечто долгожданное. Переворот ни на йоту не изменил порядка дел и распределения ролей в управлении страной.
(Продолжение следует)
http://www.voskres.ru/idea/likoschin.htm
