 |
| Новый Компаньон, Пермь | Наталья Нарочницкая | 22.12.2005 |
Когда я наблюдаю пребывание Нарочницкой в телеэфире, мне кажется, что ведущие программ, куда Наталию Алексеевну нередко приглашают, как бы спохватываются и стремятся пресечь ее наполненную эрудицией речь, словно она не из этого века, и ведущим неловко, что они подобной речью не владеют. Во всяком случае, точно не из ХХI-го и не из ХХ-го. Хотя то и другое столетие, одно — начавшееся, а другое — завершившееся, президент Фонда исторической перспективы сплетает, как два цветка в венке миновавших веков, будто опускаемом ею на воду в ночь на Ивана Купалу.
Ключ к «загадке Нарочницкой» — в посвящениях к двум ее книгам «Россия и русские» и «За что и с кем мы воевали». Первая посвящена ее отцу — академику Алексею Леонтьевичу Нарочницкому, одному из последних русских историков-энциклопедистов. А вторая — матери Лидии Ивановне Подолякиной-Нарочницкой, партизанке Великой Отечественной войны. С точки зрения века наступившего — так старомодно чтить своих родителей! А Наталия Алексеевна не бежит этой старомодности. Мало того — живет ею, как единственно возможной.
Академик Нарочницкий потрясал кругозором, ныне почти утраченным, когда, по точному замечанию его дочери, «общегуманитарная эрудиция даже гуманитарного образования сильно упала в угоду специализации знаний». Дом для Наталии Алексеевны был храмом, где, помимо добрых отношений друг к другу, поощрялась тяга к изучению иностранных языков, игре на фортепьяно и классическим танцам вроде старомодного менуэта.
«Существуют законы жизни больших величин. Либо вы излучаете энергетику этого поля, либо фрагментируете, исчезаете», — проглотив мармеладную дольку, вглядывается в пространство мировой истории Нарочницкая.
— Наталия Алексеевна, кто из женщин-государственниц в русской истории вам ближе? Княгиня Ольга, царевна Софья, Елизавета Петровна, Екатерина Вторая или, быть может, духовное подвижничество Елизаветы Федоровны — сестры последней императрицы?
— Вы сложили в этот пантеон таких разных личностей… О княгине Ольге мы очень мало знаем…
— Ну да, о том, что она отомстила древлянам… Велела подпереть дверь в бане — и спалила их.
— Нет, она все-таки еще приняла Христову веру, и есть масса не вполне достоверных легенд, связанных с Ольгой. Например, как она обхитрила Константина Багрянородного, который настаивал на их браке. Сначала предложила ему стать крестным отцом, а потом сказала. «Разве может отец сочетаться браком с дщерью своею?» И тот якобы ответил. «Ольга, ты обхитрила меня!»
Елизавета Федоровна — это особое явление. В начале ХХ века, именно в России, именно в православии, когда уже теплохладная Европа ни о чем подобном не помышляла, вдруг предстает пример духовного служения, отречения от всего мирского, причем у представительницы царского дома! Это — в сравнении с веяниями революции, с упоением либеральной российской интеллигенции всем земным, конструкциями философии прогресса…
Деяния Серафима Саровского пришлись на ту пору, когда Россия уже стала империей. С империей многие славянофилы сопрягают упадок духа и всего того, что еще как-то связано с идеалами святой Руси. Но эти два духовных подвига — Серафима Саровского и Елизаветы Федоровны — указывают на то, что независимо от земных обстоятельств можно иметь задачу стяжания святого духа в себе.
Поэтому, отвечая на ваш вопрос, я не стала бы подразделять этих женщин на категории «ближе-дальше». Все они являют высоту определенного служения. Служения своему Отечеству в его духовном измерении и земном.
— Но если вернуться к образу Елизаветы Федоровны… Она ведь немка? Немка в православии. Но прочно стоит в ряду подвижников русского духа. Для вас такое понятие, как «магнетизм крови», важно?
— Нет. Как раз образ Елизаветы Федоровны доказывает, что глубина проникновения в православие делает человека готовым к пониманию цели и ценности русского бытия. Немка из небольшого герцогства, в детстве воспитанная в протестантизме, чутко понимает смысл православного подвижничества. Это лишний раз свидетельствует о том, что именно на русской почве православие дало максимально полный ответ на главные вопросы Евангелия. отношение к власти и хлебу. Здесь Россия явила более убедительный пример, нежели Западная Европа.
В начале ХХ века Россия, хоть и раздираемая противоречиями, все-таки уже не являлась частью той постренессансной и постпросвещенческой Европы, которая основывала себя не на кровавом поте Франциска Ассизского и слезах блаженного Августина, а на рационалистической философии Декарта, на протестантской этике мотиваций к труду и богатству, на едином багаже французской революции. Что сегодня мы видим? Духовный упадок Европы, хотя материальный потенциал у нее — впечатляющий.
— В православии ведь тоже когда-то произошел раскол. Я имею в виду времена Никона и Аввакума. До сих пор существуют старообрядческие общины. Считаете ли вы, что жизнь старообрядцев есть некий идеал для православного человека, когда вокруг царит повальное растление? Сегодня православные часто идут в храм, не понимая глубину своего шага. В старообрядчестве — не так…
— Заходя в храм, человек уже открывает себя для благодати. И только неверующий отказывает в шансе для приходящего в храм, пусть даже этот прихожанин следует некой вновь приобретенной традиции. Все равно в душе его может произойти серьезный духовный переворот.
А старообрядцы… Мне трудно судить — я иногда сталкивалась с мирянами из старообрядческой церкви, но те из них, с кем я была знакома, были такими же земными людьми, как и я. Да, их жизнь, по признанию окружения, заключала в себе меньше греха. Рядом с их общинами обычно нечего было делать шинкарям, ростовщикам, потому люди в старообрядчестве меньше грешили и большого дохода от их грехов, соответственно, не было. Но, может быть, легче не грешить самому, если ты намеренно уходишь от всего, накапливающего грех, и собираешься в стайку с теми, кто более настроен на праведную жизнь?
Когда Христос присел на трапезе с мытарями, его же обвинили, что он не должен быть с ними, а он. «Я — с больными!» Я не могу претендовать на богословскую точность, но ощущаю как долг христианина быть в том мире, который нам дан. А устраняться, уберегать себя от него. «А там пусть все пропадает!» — здесь для меня тоже некая дилемма. Поэтому я не сужу. Думаю, что в каждом из таких избранных путей есть свои бесспорно правильные стороны, а есть и перебор.
Но раскол — это, безусловно, огромная трагедия, национальная и церковная. Ведь неслучайно же в 1920-е годы Русская православная церковь приняла решение о том, что реформа Никона была произведена без достаточных богословских оснований, с чрезмерной жесткостью. И постановила признать старообрядческие верования равночестными.
О чем еще свидетельствует раскол? О том, что русские люди не только не любители рабства, а наоборот. Они уходили в землянки сотнями тысяч, готовы были пожертвовать всем — только бы не подчиниться в том, что для них было кровным. Если б такое упорство русский человек проявил в борьбе за рынок, за демократию, наверное, на Западе нас бы считали очень продвинутыми. А поскольку мы готовы были идти на смерть ради понимания веры, тут мы записаны в варвары. Поэтому для меня сам факт способности русских так пламенно стоять за духовный смысл бытия — это, конечно, величайшая страница! Но ведь, по мере расхождения этих общин, и в старообрядческой церкви появились какие-то внутрисектантские ветви.
Протестантские общины на Западе, особенно кальвинистские, поначалу ведь такие строгие порядки устанавливали, что сами казнили и вершили суд за малейшие отступления от норм поведения — чуть ли не за танцы и песни. И возникает вопрос. а так ли ценно правильное поведение, если оно совершается только из-за страха перед наказанием? Слишком тонкая грань между тем, где порядок есть проявление идеала и где установленный человеком порядок человека же и подавляет.
— У каждого есть alter ego — второе «я», возможность иного воплощения. А кем бы могла стать Наталия Нарочницкая, если бы она не сделалась ученым?
— Это может показаться смешным и где-то претенциозным, но с возрастом я все больше, как огромное благо, почитаю иметь дом, семью и много детей… К сожалению, у меня только один сын. Кстати, папа мой, который не был благосклонен к женщинам без так называемых серьезных интересов, тем не менее, абсолютно не любил «синих чулок» и считал, что женщина должна быть и матерью, и женой, и рукодельницей, и хозяйкой, умеющей накрыть стол. Вот и я обожаю дом-полную чашу. Мне сейчас, в силу моей занятости, все труднее этому соответствовать, и это большая, моя боль, я грущу, что сейчас у меня редко бывают гости. А мне нравится печь пироги, куличи, консервировать грибы, огурцы, варить варенье! Сама вставляю «молнии» в брюках, подшиваю, укорачиваю, шью шторы, пришиваю оборочки к ним…
— Какой ваш любимый цвет? Помните, у Бараташвили в переводе Пастернака. «Этот синий, синий цвет полюбил я с юных лет». А у вас?
— Получается, что черный. Мне кажется, черный цвет внутренне элегантен. Он одновременно и торжественный и официальный. В нем есть что-то очень значительное и мистическое. Если чисто по-женски говорить об одежде, то ведь неслучайно же в черном платьице можно и в пир, и в мир. Все будет зависеть от того, какой вы в нем предстанете. Белый цвет тоже, конечно, хорош. Еще мне нравится темно-синий. Никогда не любила всякие розовые и оранжевые… А что, это что-то значит?
— Если не считать, что оранжевый навевает определенные политические ассоциации… А какие ваши любимые цветы?
— Я нахожу прелесть в любом цветке. Это могут быть и розы, и ромашки, и незабудки… Я очень люблю незабудки! У нас на даче в начале июня все покрыто незабудками. И когда мы стрижем траву, я всегда обхожу эти полянки, потому что они красивей, чем любая грядка. Из незабудок можно сплести большой венок, потом внутрь положить меньше-меньше-меньше — и так до конца, и поместить в мисочку или тарелку с водой, и они продолжают расти в течение еще нескольких дней…
— Как ни жалко, но придется от незабудок опять перейти к людям и обществу, хотя лучше говорить о незабудках. На ваш взгляд, в каком обществе мы сейчас живем? Раньше как-то было четко — социально-экономические формации. социализм, капитализм. Сейчас — спросите любого. в России и не социализм, и не капитализм, как на Западе.
— К сожалению, сначала нас проутюжили марксизмом и, хотя не только марксизм Россию, но и Россия так изменила марксизм, что от него мало что по-настоящему осталось, но, с другой стороны, в постсоветском исполнении нас пропускают через иное сито — либеральное. Единственный критерий, по которому наши либералы определяют правизну и левизну, — отношение к средствам производства, то есть по чисто марксистскому критерию. Поэтому я всегда иронизирую, что под пальто от Версаче у нынешних либералов проглядывает сюртук Карла Маркса.
Современный отечественный либерализм — явление левое, атеистическое, с отрицанием всего традиционного. Правое — это охранительный консерватизм. На уровне бытового сознания — это семья, церковь, государство, целомудрие. На уровне государственного мышления — нация, держава, вера, духовные ценности. На уровне искусства — четкое разграничение красоты и уродства, какофонии и гармонии. Все это отрицает версия постсоветского либерализма, когда грех равен добродетели и нет никакой жесткой системы ценностей. Ценностный нигилизм — вот главная черта современного общества, и это очень опасно. Это — история без нравственного целеполагания. Такая нация превращается из нации в совокупность некой людской массы с отметкой в паспорте и становится материалом для исторических проектов других.
Я считаю, что упадок нашей страны и даже демографическая катастрофа русского народа в значительной мере связаны с утратой инстинкта продолжения исторической жизни у нации и человека, у которого отняты некие нравственные цели собственного и исторического бытия. Если мы это не преодолеем, никакие успехи в реформах и экономическом развитии не изменят сложившуюся ситуацию.
— У Виктора Астафьева, с которым я был лично знаком, в последние годы жизни появилось немало достаточно жестких высказываний о нашем народе. Накануне одного из юбилеев Победы он сказал, что сегодня за этот народ он бы воевать не пошел. И еще. «Я пришел в мир добрый, родной и любил его безмерно. А ухожу из мира чужого, злобного, порочного. Мне нечего сказать вам на прощанье». Эта фраза стала эпитафией на его надгробье. С этими жесткими определениями вы согласны?
— Нет, мне абсолютно чужда мировоззренческая рама Астафьева. Попасть под удручающий пресс плохого и не видеть выхода и надежды — ведь это же то самое философское отчаяние, которое является большим грехом у верующего человека.
— Ну да, если бы все творчество Астафьева было таковым. Это в большей степени стало проявляться в последних его вещах…
— Мы же и говорим об этом аспекте его сознания. Я же его лично не знала. Если человек сам жил по каким-то нравственным канонам, значит, у него сохранились прежние скрепы…
— Он был очень веселым человеком…
— Конечно… Тем не менее вот эта его полная концентрация на каком-то отчаянном пессимизме мне чужда. Не было времени, когда бы не находились люди, которые не высказывали такие апокалипсические оценки.
Иосиф Волоцкий пишет о том, что уже «настали времена люто», все разваливается, являя сплошной грех и разложение. Но легко любить свое Отечество, когда все не только правильно и праведно, но и делается как должно. А когда мать пьяна и лежит во грехе, как писал Василий Розанов, покинутая, оплеванная и всеми осмеянная, только тот подлинно ее сын, кто не пройдет мимо, а защитит от поругания. И Толстой свидетельствовал, что русский человек и убивал, и грабил, а тем не менее «идите, странники» и «кто их примет ночевать в свой дом?». Вот те самые, которые, быть может, вчера грабили и убивали… Еще Платон дал для своего времени универсальное описание сущности человека — как соединения божественного и животного.
Астафьев, конечно, очень сильно обращал внимание на то страшное, наверное, являвшееся ему в тех местах, где он жил. Возможно, там как-то меньше было представлено что-то энергетически доброе, хотя оно, конечно, присутствовало там тоже, но достаточно фрагментировано…
— У Астафьева на огороде в Овсянке всегда в большом количестве росли цветы. Он их сажал и ухаживал за ними. Я сам видел. На огороде, где русский человек традиционно сажает картошку, лук, морковь и огурцы, буйно и завораживающе росли марьин корень, жарки, медуницы, венерин башмачок, сирень… Это — редкое качество, характеризующее в данном случае не только человека, но и писателя.
— Да, это о многом говорит. Мы тоже на нашей даче, которая нам от папы с сестрою досталась, выращиваем цветы. Потому что красоту не купишь. Ты только сам ее можешь создать. Умные люди говорили, что работа на земле — это, пожалуй, единственный, абсолютно творческий труд, где все зависит от своего собственного плана и выбора.
Я раньше не понимала, как все молодые, которые относятся как к тяжкой обузе к требованиям родителей. как это — приехать на дачу и что-то там делать в 18 лет?! Сейчас я все свободное время стараюсь проводить на даче. У нас короткий сезон в деревне — только все уберешь, срежешь листья, что-то посадишь, что-то задумаешь пересадить, только бутоны какие-то сформировались — и вдруг куда-то уезжать?! Это сродни предательству! Поэтому, я считаю, что отдыхать северным жителям действительно надо поздней осенью, а поздней осенью отдыхать нам некогда. Вот я восемь лет уже и живу без отпуска.
— Однажды вы сказали. «Евразийство — это окончательное растворение России и русских как главного геополитического и духовного субъекта. Именно такое растворение и превратит окончательно нацию в народонаселение, а Россию — в пространство без исторического импульса». Многие, в том числе известные отечественные философы, считали евразийство для России панацеей. По вашей же мерке, евразийство — не благо?
— Во-первых, мои слова обращены к попыткам постсоветских евразийцев сконцентрировать внимание не на упадке русского народа как державообразующего стержня исторической российской государственности, а на евразийской природе. Во-вторых, классическое русское евразийство было все-таки конкретной реакцией на то разочарование, которое русская мысль испытала в начале ХХ века, столкнувшись с отношением Запада к России как добыче для расхищения. В моей книге «Россия и русские» православной полемики с евразийцами практически нет. Православная мысль в начале ХХ века просто была затоптана либеральной мыслью, а потом уже удалена из страны.
Что касается географического положения России, то она, конечно, как держава, евразийская. Поэтому Россия должна иметь многовекторную политику, никогда не осуществлять перекоса в сторону Запада или Востока. Неслучайно — именно на этой огромной территории через веротерпимое православное ядро — в России конструктивно соседствовали и взаимодействовали практически все цивилизации. Находилось место и протестантам в Прибалтике, и буддистам Дальнего Востока, и мусульманам, с которыми у России есть уникальный опыт взаимодействия. Мы с татарами вместе и били Наполеона, и вытесняли поляков из Кремля, и выгоняли Гитлера…
Материальная культура может быть евразийской. Скажем, в нашей архитектуре мы находим следы буддийского и прочего влияния. Русские люди, приехавшие со своими традициями кулинарии в Азию, начинают добавлять в собственные рецепты местные пряности. Тут уже евразийство. Однако что касается духовной культуры, она ведь зиждется на определенной религиозной основе. И здесь не может быть евразийства, потому что бывает система ценностей либо на христианской, либо, к примеру, на исламской основе.
— Вы говорите. «Если РФ полностью утратит обретения Петра Великого, Европа перестанет быть центром, где свершаются всемирно-исторические события». Судя по этому высказыванию, для вас Петр — фигура однозначно позитивная? Тогда хочется уяснить. какова связь между обретениями Петра и сохранением Европы как всемирно-исторического центра?
— Я убеждена в том, что Европе угрожало не российское великодержавие, слому которого она так опрометчиво рукоплескала последние полтора десятилетия, а как раз его отсутствие. Чем больше Россия оттесняется на северо-восток Евразии, тем меньше Европа становится значимой. Она превращается в тыл для евразийской стратегии Вашингтона. Теряется даже роль Европы как главного центра приложения американских внешнеполитических усилий.
Кому-то может показаться, что все утраченное Россией якобы перешло Европе. А на самом деле уже не служит собственно Европе как историческому проекту. Скажем, Чехия или Венгрия уходят от России. Но, формально возвращаясь в постевропейский ареал, они на поверку встраиваются в тот пояс от Балтики до Черного моря, который выстраивает Вашингтон в течение всего ХХ века. Для чего? Для того чтобы изъять Восточную Европу из орбиты не только русских, но и, к примеру, немцев.
Обретения Петра Великого — это Прибалтика. Выход к Балтике и Черному морю изменил соотношение сил на европейском континенте, сделал Россию за короткий исторический период великой державой. И оттеснение России, эпохальность которого наши стратеги, по-моему, еще не осознали, на северо-восток Евразии, от Черного моря и Балтики, — это главная геополитическая линия давления на нашу страну. Если не задержать этот процесс, не включить какие-то компенсирующие моменты, трудно будет потом России как великой державе. А не великой она быть не может. Потому что страна с такой огромной территорией, собственным поиском смысла бытия не может быть маленькой уютной Швейцарией. Существуют законы жизни больших величин. Либо вы излучаете энергетику этого поля, либо фрагментируете, исчезаете.
И, если я говорю о Петре, то это вовсе не означает, что он — фигура, которая не подлежит исторической оценке. Кстати, предвзятое отношение к Петру со стороны славянофилов — это наследие споров конца ХIХ века, потому что даже такой выдающийся русский историк-западник, как Каверин, писал, что «не надо придумывать непроходимой пропасти между Русью московской и петровской».
Все успешные начинания Петра Алексеевича были заложены еще в царствование его отца Алексея Михайловича. Московский период незаслуженно забыт либеральной, а потом марксистской мыслью. Якобы только Петр Первый европеизировал Русь. В московский период она развивалась так же быстро и в том же направлении, но, не создавая противоречия между формой и содержанием своей религиозной и государственной идеи.
— Я иной раз задумываюсь. если бы, скажем, не Петр, а казненный им сын Алексей пришел к управлению державой, или, предположим, царевна Софья, которая какое-то время была соправительницей наравне с Петром, как бы тогда развивалась Россия? Был бы качественно иной путь?
— Во-первых, при Софье в России создана Славяно-греко-латинская академия, то есть развивалось образование. Так что я не склонна никого романтизировать, и мне кажется таким же условным и навязанным тезис о том, что Софья была воплощением всего консервативного и отсталого. Точно так же я не буду ее или еще кого-то поднимать на щит. Создание таких мифов, ярлыков и моделей — ошибка.
Увы, Бердяев очень много негативного сделал в плане внедрения на Западе мысли, что, мол, только Петр — светоч и титан, а московский период Руси был отвратительным и удушливым. Бердяев из всех русских философов был хоть как-то принят на Западе, потому что одновременно считался православным мыслителем и носителем либерально-политических взглядов. Поэтому он удостоился на Западе некой рецепции. Кстати, от него как от богослова категорически предостерегают все настоящие церковные богословы.
— Возможно ли у нас в России появление национальных героев? Потому что, по вашему утверждению, успешные государства создаются не на основе «общечеловеческого» и «гражданского» мира. Впрочем, может быть, национальные герои есть, просто — «невидимы держатели скрижалей»?
— Вот и я хотела сказать. а разве их нет? Разве юноша Женя Родионов, который отказался выполнить требование чеченских боевиков — снять православный крест, и ему отрезали голову, не мученик и не герой? Это — в конце ХХ века! На фоне теплохладной Европы, для которой главная тема — кариес зубов, а Родина — там, где ниже налоги!
— Мой друг, московский кинорежиссер Сергей Князев как раз отснял материал к фильму о подвиге русского солдата Жени Родионова…
— Вот видите! А что, нет у нас с вами героев, которые бросаются в горящий дом, чтоб спасти ребенка? А врач, который не берет взяток и оперирует с утра до вечера, падая в обморок, разве не герой?
— Вообще-то это норма, а не героизм. Это героизмом становится на общем фоне отсутствия нормы…
— На самом деле в христианской культуре нормой является и то, что вера, Отечество, честь, дом дороже жизни. Просто человек, как существо грешное, не всегда может дойти до такого стопроцентного олицетворения. И когда он максимально приближается к этому идеалу каким-то поступком, мы на этих поступках воспитываем детей. К сожалению, навязываемый сейчас гедонистический идеал, утверждение, что ничего нет дороже и выше физической жизни, это страшный удар по всей человеческой культуре, потому что готовность человека к самопожертвованию отличает нас от животного. И человек встал над природой вовсе не оттого, что взял палку, чтоб сбить апельсин, а именно потому, что он готов отдавать жизнь за нечто неземное, а не только из-за инстинктов продолжения рода. Иначе брат не заступится за брата, муж отдаст жену насильнику. И, если физическая жизнь — высшая ценность, то никто не пойдет защищать Отечество. Человечество тогда бы умерло, люди бы съели друг друга…
— Что вы знаете о Пермском крае и с чем он у вас ассоциируется?
— Там были замечательные русские миссионеры…
— Стефан Пермский…
— Да, Стефан Пермский! Оттуда — очень интересное явление в православном искусстве. пермская деревянная скульптура. У меня даже альбом есть об этом. Деревянная скульптура с элементами неславянской внешности. Это лишний раз доказывает правоту (по-моему, это Хомяков сказал) мысли о том, что каждая местность — всего лишь временно существующее для прославления имени Христова. Но, тем не менее, это временное создает картину жизни народа в Боге.
Вообще, мне кажется, что это край суровый, поскольку расположен уже в глубине континента. Там, наверное, зима морозней, а лето жарче? Там до сих пор в лесу много грибов и ягод…
— Насчет климата придется сделать поправку. Сегодня звонил домой маме (дело было в ноябре — Ю. Б.), она говорит. «Слякоть на улице». Обычно у нас в это время уже морозы…
— Да, значит, сейчас даже в Пермский край достигают эти западные, атлантические ветры с их нивелировкой и зимы и лета!.. Они не только, оказываются, нивелируют грех и добродетель — зиму и лето уже у нас отнимают!
Юрий БЕЛИКОВ
http://nk.kama.ru/print.asp?Num=388&Art=18
