 |
| Правая.Ru | Александр Елисеев | 21.12.2005 |
По сути, Сталин навязал партии большевиков вождизм, который был полностью враждебен марксизму-ленинизму с его культом масс. И как только Сталин умер, партия вполне логично разоблачила его «культ личности», верно отметив, что он идет вразрез с «ленинскими принципами партийной жизни». Характерно, что никто из делегатов XX съезда КПСС так и не вступился за еще недавно обожаемого «вождя». Они каким то марксоидным нутром поняли — Сталин действительно чужд ленинской партии. И чужд он именно тем, что противопоставил безликой Системе культ личности.
Система — это преобладание структуры над личностью, превращение последней в элемент (согласно философии, структура — это взаимосвязь элементов в системе). Исходя из этого, к Системе можно причислить и коммунизм, и либерализм, и даже фашизм с его культом тоталитарности. Различие — в степени гибкости структур. Наиболее гибкие структуры формируются при либерализме, который создает видимость независимости личности. Но это всего лишь видимость, на самом деле, личность в либеральных структурах не свободна, она — атомизирована. В этом отчужденном состоянии личность похожа на все другие личности-атомы, от которых она отчуждена. Однако отчужденность не препятствует взаимодействию, просто указанное взаимодействие происходит на большом расстоянии. Вот это расстояние и воспринимается за свободу. На самом же деле разобщенными атомами очень легко манипулировать, соединяя их в различные манипуляции.
На Западе отчужденность личностей друг от друга существовала еще и до капитализма и либерализма. Она уходит своими корнями в романо-германский индивидуализм. Поэтому буржуазным революционерами удалось навязать европейскому обществу Систему, которая подавляет личность путем их атомизации.
В России соотношение между личностями отличалось гораздо большей гармоничностью, и здесь было очень сложно разорвать живую органическую связь, существующую между людьми традиционного общества. Поэтому Система нашла иной путь подавления, она попыталась максимально прижать элементы друг к другу с тем, чтобы они составили некий безликий псевдосубъект. Вот этим субъектом и попытались сделать знаменитый гегемон революции — пролетариат. Понятно, что либеральная буржуазия не могла осуществить такое сжатие, оно оказалось по силам лишь брутальному большевизму.
Вот против этого гиперколлективизма и выступил Сталин. Мотивы такого выступления не совсем понятны, и вряд ли здесь будет достигнута какая-то окончательная ясность. Слишком уж скрытой личностью был Сталин — возможно, эта скрытость была попыткой максимально защитить свою личность от ужасающего давления коллективизма. Но очевидно, что Сталин поставил принцип Личности превыше принципа Системы. И данной противодействующей Личностью он сделал собственную личность.
В этом плане очень показательно такое явление, как замечательная память. Известно, что вождь помнил огромное количество людей и был осведомлен о ходе дел на огромном количестве самых разных предприятий. Тут он сближается с русскими Царями, которые также отличались замечательной памятливостью. Выдающийся русский историософ Александр Казинцев считает, что царская память выражала стремление русских монархов выстраивать непосредственную связь с каждой личностью, учитывая ее интересы и заслуги. В подтверждение своей версии он приводит довольно убедительную аргументацию: «Современного читателя окладных и расходных книг XVII века поражает и смешит детальная регламентация царских пожалований. Тут не только земли и шубы с государева плеча — список всех мыслимых товаров: вплоть до вин, медов и лекарств. Ритуал, представляющийся ныне нелепым, на самом деле исполнен высокого государственного смысла. Он свидетельствовал, что царь знает нужды всякого подданного и по мере возможности (а также в соответствии с заслугами) удовлетворяет их… „Скажите ему, что я его имею на замечании… Как надобно будет, то я его позову“, — передала Екатерина Державину. И действительно, он был „на замечании“ у императрицы — как и десятки тысяч ее подданных. Екатерина поражала людей своей памятливостью. Мемуарист Лев Энгельгардт вспоминал, как она изумила его отца, служившего губернатором в Могилеве. Посетив город в 1779 году, государыня объявила, что они знакомы. Энгельгардт растерялся, и тогда Екатерина с улыбкой заметила: „…Вы были караульным капитаном в Петербурге, когда я вступила на престол…“ Коронация состоялась в 1762 году, следовательно с тех пор прошло семнадцать лет… И все-таки она удерживала в сознании мимолетное впечатление. Такую же царственную память демонстрировали все русские государи вплоть до Николая II».
Как очевидно, для монарха была важнее всего непосредственная связь (точнее возможность связи) с каждой из личностей. Отсюда — стремление уменьшить значение посредников из разного рода структур -бюрократического аппарата или олигархических кланов (порой оборачивающееся жесткими репрессиями). Отсюда — и острое желание общаться с народом непосредственно — на широких общеземских соборах, через рассмотрение челобитных. Самым ярким примером подобного народного монархизма является фигура Ивана Грозного, который мог удалиться из мира (покинуть столицу) для того, чтобы выступить с прямым антиолигархическим обращением к народу. Показательно, что царские архетипы пытался воспроизвести и красный «монарх» Сталин. Он тоже обращался к народу с гневом на «боярско"-партийную олигархию, а память его, как мы уже отмечали, считается феноменальной.
И если о сталинских репрессиях знает каждый, то не очень-то многие знают о его «народном монархизме». Он выразился в попытке создать в России самобытную систему народного представительства. В середине 30-х годов Сталин и его окружение разрабатывали проект проведения в стране выборов на альтернативной основе. Предполагалось, что в каждом округе между собой будут соревноваться кандидаты от разных организаций — партийных, комсомольских, профсоюзных. Трудовые коллективы могли выставлять и беспартийных кандидатов. Сохранилась даже фотокопия опытного образца бюллетеня, который содержал вымышленные фамилии предполагаемых альтернативных кандидатов.
По сути, Сталин предлагал создать оригинальную систему корпоративного представительства, в рамках которой и компартия была одной из организаций, пусть и наиболее важной. Выборы в такое представительство были бы соревновательными, однако они лишились того ажиотажа и коррупции, который свойственен западным выборам с их партийной борьбой и господством плутократии. Ведь сталинская реформа вовсе не ставила своей целью создание в стране буржуазной, многопартийной демократии (как то произошло в 1985—1991 годах). Сталинская модель должна была основываться на сочетании сильной власти Вождя и сильного же народного представительства. Напомним, что примерно такая же модель всегда предлагалась разного революционными консерваторами правого толка — от славянофилов до Л. Тихомирова.
Об этих планах вождя обстоятельно писал историк Ю. Н. Жуков в любопытнейшем исследовании «Иной Сталин». Он же обратил внимание на то, что различные партийно-олигархические кланы настойчиво пытались эту реформу сорвать, ведь она создавал угрозу для их монополии на власть. Для этого они всячески стремились раздуть в стране революционную истерию, переключив внимание общества с преобразований на поиск «врагов». В принципе, в этом может удостовериться любой человек, внимательно (и без предубеждений) прочитавший хотя бы и официальные партийные документы той эпохи. Так, на февральско-мартовском пленуме ЦК (1937 год) Сталин требует проведения открытых и свободных выборов. На опасения по поводу того, что во власть могут попасть враги Советов, он замечал — предотвратить такое развитие нужно посредством улучшения агитационно-пропагандистской работы. Напротив, выступления таких региональных партсекретарей, как Эйхе, Варейкис, Косиор и др., были пронизаны духом предельной нетерпимости и нацеливали партию на постоянный поиск врагов.
Тем не менее, партократии (в первую очередь, региональной) удалось-таки развернуть массовый террор. В этих условиях Сталин вынужден был активно включиться в террор с тем, чтобы удержаться у власти и достичь своих политических целей в ином формате.
Автор этих строк был в свое время шокирован данными Жукова. Мне, как историку, захотелось провести собственное расследование. И я полностью убедился в правоте его концепции. Более того, в процессе работы удалось собрать некоторое количество дополнительных аргументов в пользу жуковской точки зрения. Они собраны и проанализированы в работе «Кто развязал «Большой террор».
Вообще, всестороннее рассмотрение личности Сталина как раз убеждает в том, что он, в большинстве случаев, придерживался достаточно мягкой линии — в отличие от многих своих коллег. Так, весной 1917 года он был категорически против социалистической революции, а на заседании Совнаркома от 20 ноября 1917 года им было предложено воздержаться от роспуска Учредительного собрания. Троцкий в письме к своему сыну Льву Седову (от 19 ноября 1937 года) признавался, что Сталин, в отличие от него и других красных вождей, был противником штурма мятежного Кронштадта. Ко всему прочему «страшный тиран» выступал против грабительской продразверстки. Вот что пишет историк С. А. Павлюченков, вовсе не сталинист, о Сталине, который «в течение всей гражданской войны находился в лагере непримиримых противников продовольственной диктатуры. Он отнюдь не был дилетантом в области отношений с крестьянством после партийных поручений по хлебозаготовкам в Поволжье в 1918 году и на Украине 1919 году, но, как обычно, оставался немногословен и лишь иногда разражался настоящей грубой бранью в адрес наркома Цюрупы, его аппарата и всей продовольственной системы Наркомпрода в целом» («Военный коммунизм в России. Власть и массы. М., 1997. С. 38) Автор конкретно и предметно ссылается на материалы пленума ЦК РКП (б) от 13 апреля 1919 года, на данные архивов (РЦХИДНИ, Ф. 17. Оп. 2. Д. 26. 18 об.).
Конечно, Сталин вовсе не был каким-то мягкотелым гуманистом и, когда было нужно, умел быть жестким и даже жестоким. Более того, на Сталине, вне всякого сомнения, лежит ответственность за многие преступления коммунистического режима. Особенно тяжела его вина за коллективизацию. Но было бы удивительным, если бы политик с таким большим стажем революционной работы, взявший власть в тяжелейших условиях, не совершал бы серьезных «перегибов». Удивительно другое — как ему удавалось понять пагубность многих — своих и чужих — перегибов? Ведь что ни говори, а Сталин реабилитировал русскую историю и заключил перемирие с Церковью, восстановил семейные ценности и наряду со своим культом утвердил в стране самый настоящий культ русской литературы.
Очевидно, что Сталин все-таки отрицал коммунистическую идеологию, хотя и находил в марксизме некоторые моменты, которые считал полезным для планомерного укрепления государства. Его же собственной идеологией был этатизм, который он пытался сделать идеологией всей страны. Разумеется, при этом Сталин не раскрывал своих планов, он работал «под прикрытием». Ведь все его преобразования встречали упорное сопротивление ультралевых из ленинской гвардии, которые и так обвиняли Сталина в отходе от марксизма. Поэтому Сталин прикрывался марксисткой фразеологией, но при этом вкладывал в ее фразы свой, собственный смысл.
Сталин выступал против марксистского положения об отмирании наций при коммунизме. В работе «Марксизм и вопросы языкознания» (1950 год) он утверждал, что нация и национальный язык являются элементами высшего значения и не могут быть включены в систему классового анализа, созданную марксизмом. Они стоят над (!) классами и не подчиняются диалектическими изменениям, которые являются следствием борьбы классов. Более того, именно нация сохраняет общество, раздираемое классовой борьбой. Лишь благодаря нации «классовый бой, каким бы острым он ни был, не приводит к распаду общества». Нация и язык связывают в одно целое поколения прошлого, настоящего и будущего. Поэтому они переживут классы и благополучно сохранятся в «бесклассовом обществе».
В своих трудах и публичных выступлениях Сталин неоднократно, пусть и в завуалированной форме, полемизировал с «классиками» — Марксом и Энгельсом. Особенно критически он относился к Энгельсу, который наиболее радикально утверждал неизбежность отмирания государства по мере строительства социализма.
Сталина нельзя причислить к сторонникам коммунизма, ибо коммунизм, как явствует уже из самого названия, предполагает создание коммуны — полностью самоуправляющегося общества. В работе «Экономические проблемы социализма» (1952 год) Сталин признавал возможность построения коммунизма даже во враждебном капиталистическом окружении. То есть, согласно его представлениям, «коммунизм» вполне сочетается с сильным государством, противостоящим серьезному геополитическому противнику. Само собой, такой «коммунизм» не имеет ничего общего с коммунизмом Маркса, Энгельса и Ленина.
Выступая с Отчетным докладом на XVIII съезде ВКП (б) (1939 год), вождь партии большевиков открыто объявил, что высказывания Энгельса и Ленина по поводу отмирания государства не имеют практически никакого отношения к Советскому Союзу. Он заметил «отсутствие полной ясности среди наших товарищей в некоторых вопросах теории, имеющих серьезное практическое значение, наличие некоторой неразберихи в этих вопросах. Я имею ввиду вопрос о государстве вообще, особенно о нашем социалистическом государстве». Сталин полемизировал с ортодоксальными марксистами, утверждающими, что отсутствие эксплуататорских и враждебных классов должно неминуемо сопровождаться и отмиранием государства. По его мнению, Маркс и Энгельс лишь заложили краеугольный камень теории о государстве, которую надо было двигать дальше. Кроме того, Сталиным «кощунственно» были замечены просчеты «классиков»: «…Энгельс совершенно отвлекается от того фактора, как международные условия, международная обстановка». Этот фактор, согласно Сталину, и был главным препятствием на пути отмирания государственной организации.
К сожалению, Сталин так и не смог реформировать советизм, преобразовать Систему в полноценную Империю, основанную на единоличной власти, корпоративном разнообразии и национальном патриотизме. Репрессии 1937 года во многом укрепили коллективизм, хотя организовавшая их ленинская гвардия и пала жертвой собственного палаческого беспредела. Но можно только представить себе размах коллективизма в том случае, если бы верные ленинцы победили. СССР не выдержал бы диктатуры региональных «вождишек» и очень скоро прекратил свое существование, пав жертвой западных держав.
Очевидно, что Сталин ощущал себя «чужим среди своих», ибо эти «свои» очень плохо воспринимали его новации (и единогласное осуждение «культа личности» на XX съезде это подтверждает лучше всего). Он был одинок, причем не только в политическом, но и личном плане. Показательно, что даже его жена — Надежда Аллилуева — не понимала своего мужа, прислушиваясь к его врагам. И в этом плане Сталин также был близок к некоторым русским Государям, например, к Иоанну Грозному. У Сталина, конечно, были верные ему соратники, но вряд ли он мог бы доверять кому-нибудь до конца. Даже Молотов после войны попытался играть в свои игры и пообещал враждебной западной прессе серьезные послабления. В результате отношения между ним и Сталиным серьезно испортились.
Пожалуй, из всех крупных фигур к Сталину был ближе всего Андрей Жданов, сторонник русофильской линии в партии. Но Жданов умер в 1948 году, оставив Сталину плеяду своих выдвиженцев-русофилов — Кузнецова, Вознесенского, Родионова. Сталин всячески продвигал эту группу и даже видел Кузнецова своим преемником на посту первого секретаря ЦК, а Родионова — на посту председателя правительства. Но молодые выдвиженцы тоже попытались сыграть по-своему, и затеяли перенести столицу РСФСР в Ленинград, что ставило под серьезную угрозу единство страны. Этим воспользовались такие опытные интриганы, как Берия. В итоге молодые национал-большевики пали жертвами внутрипартийной борьбы. Очевидно, что в этом есть очень большая доля и их вины.
Система всячески била по Сталину, превращая его соратников во врагов, а его самого ужесточала — порой до крайности. Многие сталинские преобразования так и не были одобрены коммунистической верхушки — как и многие его кадровые решения. Для многих это покажется откровением и чем-то невероятным, но были такие моменты, когда высшее руководство шло против Сталина. Приведу яркий пример. Историк Б. Старков на основании архивных документов (материалы общего отдела и секретариата ЦК, речь М. Калинина на партактиве НКВД) сделал поразительное открытие. Оказывается, Сталин хотел поставить в 1938 году на место потерявшего доверие Ежова Маленкова, которого очень активно продвигал по служебной лестнице. Но большинство членов Политбюро предпочло кандидатуру Берии. А ведь, что самое любопытное, Берия был связан с английской разведкой, активно контактируя с мусаватистами Азербайджана в 1919 год. И он же был сторонником постепенного установления в стране прозападного капитализма. В 1953 году после смерти Сталина он предложил сдать ГДР Западу. Кроме того, Берия явно был противников руководящей роли русского народа, о которой стали говорить при Сталине. В 1952 году, на XIX Съезде партии, он единственным из всех делегатов говорил об угрозе «русского великодержавного шовинизма» (о такой угрозе на партсъездах не говорили аж с 1926 года). Кроме того, Берия обращал внимание на якобы имевшее место быть засилье русских кадров в партийно-государственном аппарате.
Продвигая Берия, Политбюро вряд ли знало о его западничестве или учитывало его русофобию. Но что-то мешало ему одобрить выбор государственника Сталина, который не доверял кадровым чекистам типа Берия. Может быть, и здесь сработало какое-то коллективное чутье, повинуясь коему, коммунисты предпочитали врагов-западников врагам-почвенникам? Позже в период перестройки коммунисты сделают своим лидером ликвидатора Горбачева, который поведет СССР по пути политического самоубийства — в пасть к европо-американскому удаву.
Вождь имел все основания не доверять своим однопартийцам и, напротив, сотрудничать кое с кем из политических противников. Можно даже предположить, что некоторые свои контрреволюционные шаги Сталин предпринимал при поддержке контрреволюционеров из белой эмиграции. В этом плане очень показательна история Российского общевоинского союза (РОВСа), точнее его спецслужбы — знаменитой «Внутренней линии». Многие обвиняют эту организацию в работе на советскую разведку — слишком уж запутанными и странными были ее связи. Действительно, советская агентура работала на славу, проникая в святая святых РОВСа и других контрреволюционных организаций. Но вряд ли ее работой можно объяснить некоторые загадочные события и утверждения. Вот, например, в 1943 году полковник Гегельшвили писал руководителю РОВСа фон Лампе: «Мы с Вами торпедировали этот дредноут «Мировая революция» уже в 1937 году, когда был арестован глава его технического бюро Пятницкий». То есть надо понимать так, что именно РОВС, точнее какие-то е го структуры, способствовали падению одного из видных коминтерновцев и деятелей ЦК О. Пятницкого. (В 20-х годах этот деятель возглавлял спецслужбу Коминтерна — Отдел международных связей). А ведь именно Пятницкий был одним из самых коварных врагов Сталина. На июньском пленуме ЦК (1937 год) этот старый подпольщик и коммунистический диверсант сумел объединить группу видных партийцев, которые выступили против вождя. (Кстати, среди этой группы очень выделяется фигура наркома Г. Каминского, разразившегося жесткой критикой в адрес органов НКВД. А ведь еще на февральско-мартовском пленуме этот деятель активно ратовал за беспощадные репрессии в отношении врагов. Но теперь инициатива стала переходить в руки сталинской группы, подключившейся к террору, и эта большевистская овечка тут же вспомнила про законность). Есть основания предположить, что некоторые деятели РОВСа передали в Кремль материалы, компрометирующие Пятницкого и выставляющие его агентом иностранных разведок (что не исключено). Кстати сказать, в 1939 году старый большевик Ф. Раскольников, сбежавший на Запад, открыто обличал РОВС в пособничестве «сталинскому террору».
Много вопросов вызывает и такая фигура, как С. Туркул, бывший одним из выдающихся деятелей праворадикального крыла в эмиграции. Существуют аргументы в пользу того, что этот действительно убежденный «монархо-фашист» теснейшим образом сотрудничал с ГРУ, начиная с 20-х годов. «Именно к такому выводу, — сообщает В. Пруссаков, — пришли американские исследователи Марк Аронс и Джон Лофтус, имевшие доступ к архивам Ватикана и западных спецслужб. По их мнению, «Антон Васильевич Туркул — возможно, величайший профессиональный шпион двадцатого столетия». За свою долгую и необычную карьеру он установил тесные и даже «дружеские» контакты с разведками Франции, Германии, Италии, Японии, США и Ватикана. Все они получали от него «огромнейший поток дезинформации», рассматривавшийся этими спецслужбами как «ценнейшие сведения о реальном положении дел в советской России». С ним лично встречались и у него консультировались Бенито Муссолини, глава гитлеровского МИДа Иоахим Риббентроп, шеф абвера адмирал Канарис, один из основателей ЦРУ Аллан Даллес и десятки других деятелей, несших ответственность за политические решения своих правительств. «Все они доверяли Туркулу, даже не догадываясь, что сообщаемые им сведения исходят из ГРУ».
История XX века, особенно в секретной своей части, весьма запутанна и туманна. Тема сопротивления революции, которое принимало самые разные, подчас совершенно неожиданные формы, еще не раскрыта. Она, как и тема антикоммуниста Сталина, только еще ждет настоящего исследования.
