 |
| Православие.Ru | Митрополит Черногорско-Приморский Амфилохий (Радович) | 29.11.2005 |
Преподобный Иоанн Лествичник называет покаяние «заветом с Богом, ведущим в новую жизнь». Мерой новой жизни, в которой человек становится новым человеком, служит не степень образованности, достигаемой человеком своими усилиями и не степень совершенства, опять же достигаемая ради самоутверждения. Мера этой новой жизни — безмерна и неизмерима, ибо она устремлена к Царству Небесному, которое приблизилось. Это значит мерой становится Сам Христос как даритель новой жизни и нового вечного человеческого облика силой Духа Святого.
Когда преподобный Иустин (Попович) называет покаяние «глубочайшим потрясением существа человеческого» или «преображением», то есть небесной, богочеловеческой, очистительной, преображающей силой и прощением грехов, он в этих словах фокусирует многовековой опыт Церкви Божией, множество раз засвидетельствованный словами и делами пророков, апостолов и святых.
Призыв к покаянию — это не что иное, как призыв к Таинству крещения как к Тайне погружения в новую богочеловеческую реальность жизни, через возрождение и очищение души и тела. Это реальное совлечение ветхого человека, живущего похотью, и облечение в нового, по образу Того, Кто сотворил человека. Он — призыв к сораспятию со Христом и к совоскресению с Ним. Покаяние предшествует Таинству крещения, служит его условием и одновременно им подтверждается и свидетельствуется, но оно не только предваряет, оно следует за ним, и потому с правом названо «возобновлением крещения» (преподобный Иоанн Лествичник). Покаянием очищается запятнанное одеяние крещения и обновляются полученные в крещение благодать и чистота. Преподобный Исаак Сирин называет его «благодатью после благодати», то есть благодатью, которая дается человеку после крещения как дар и возможность непрестанного обновления и совершенства ума, сердца, всего человеческого существа. По словам преподобного Симеона Нового Богослова, покаяние, вводя в начало всех добродетелей, в блаженное смирение, плачем, кротостью, жаждой правды, милостью и милосердием помогает душе найти «царскую ризницу чистоты» и узреть в ней «Царя славы, соединяясь с Ним неизреченным образом».
Покаяние, как глубокая перемена ума, равнозначно вере в Господа Иисуса Христа и без нее немыслимо. Вера предполагает сознание собственного несовершенства и немощи; она указывает выход из самости и замыкания на себе и вводит в вечные просторы святого союза с Богом, с ближними, со всем творением Божиим. Сознание собственного несовершенства невозможно без покаяния, оно открывает человеку возможность познать самого себя, обрести сердце сокрушенно и смиренно, которое Бог не уничижит. Как не может быть веры без покаяния, так и покаяние невозможно без веры, вместе они рождают истинно здравомыслящего человека, освященного и просвещенного вечным Божественным светом.
Какая же сила заключена в покаянии, которое мы черпаем в Новом Завете и духовном опыте Церкви, что делает его таким всесильным, и чем путь покаяния отличается от других путей спасения, которые предлагались и предлагаются человеку? Покаяние — это печаль, но печаль ради Бога и оно приносит то, что ветхозаветный пророк называет радость спасения. Человек живет в заколдованном круге «неисцелимой печали». Истина о печали и страдания, действительно, одна из главных «благородных истин», как ее называет Будда, для каждого человеческого существа осознающего смертность и временность. «Рождение — страдание, болезнь — страдание, смерть — страдание, всякое не удовлетворенное желание — страдание». Не слышим ли мы подобное в стоне Иова: Вздохи мои предупреждают хлеб мой, и стоны мои льются, как вода. Как античная греческая философия и религия были наполнены «неисцелимой печалью», так и здесь речь идет о неизбывных во все времена печали и страхе, которые — и здесь права современная психология — заключены в самом сердце человеческого исторического бытия. Покаяние, как печаль ради Бога, и есть лекарство от этой убивающей душу «неисцелимой печали». В то время как мирская печаль несет смерть, покаянная печаль ради Бога приносит спасение, это печаль не о каком-то далеком и недоступном Боге, но о Боге, Который приблизился как Царство Небесное, как «мир и радость в Духе Святом», потому она справедливо названа «дочерью надежды» и «очищением совести». Она воскрешает не только человеческий ум, но всего человека: печаль становится радостью, страдание и смерть, самые, казалось бы, бессмысленные реальности человеческой жизни, обретают глубокий смысл и, осмысленные, преображаются в источник нового рождения и вечной жизни. Покаяние приближает к Богу, а Бог исполняет душу радостью, покоем и светом. Ощущая близость Бога, человек перестает чувствовать себя одиноким и потерянным, предоставленным самому себе.
В свете такого покаяния ко спасению и радости спасения, рожденных от печали ради Бога, страх и вина — два жутких чудовища, с которыми сталкиваются в человеческом подсознании современные психологи, — суть не что иное, как следствие отчужденности человека от теплых недр Отчих, то есть следствие грехопадения и отпадения от Бога. Эта отчужденность и порождает печаль, которая несет смерть еще до физической смерти человека. Прозорливому Симеону Новому Богослову отчужденные от Бога люди, порабощенные стихиями мира, привязанные к миру цепью ненасытной алчности и мирской печали, напоминают псов, не имеющих хозяина, скитающихся по задворкам в попытке оборвать эту цепь боли, голода и смерти, рвущихся к наслаждениям, а на самом деле, попадающих в объятия «всепожирающей смерти».
Откуда в человеке страх? От одиночества: страх — это скрытое сознание метафизического одиночества, осознанный или неосознанный знак одиночества. А чувство вины — это неосознанное, часто болезненное и уродливое, ощущение греха и греховности перед Кем-то или чем-то. И страх, и вина — это признаки болезни и не только на психологическом, эмоциональном уровне, но прежде всего на глубинном духовном. Человек, отчужденный от Духа Святого, потерял дыхание жизни, повредившись духовно, стал нетверд во всех путях своих. Следовательно, хотя современные психология и психиатрия способны проникнуть в психический и неврологический уровень человека и хотя бы отчасти излечить его, они не могут и никогда не смогут дать человеку истинное духовное здоровье и радость спасения, свойственную этому здоровью. Только подлинное покаяние как свободный личный подвиг, основанный на внутренней свободе и вере, а не какие-то механические, внешние, принудительные средства, подвиг, который захватывает и охватывает всю душу, всю личность и все области человеческой жизни, — только он способен направить душу на истинный путь здоровья и спасения. Только он может обновлять дух прав в человеке и созидать сердце чисто в содействии с Духом Святым животворящим. Только если с детской простотой и верой, в раскаянии, мы бросимся в объятия Отца, Он приблизится к нам и коснется наших сердец Своими пречистыми перстами и зажжет светильники наших душ и уже не позволит им угаснуть до скончания века и во веки веков.
Для Бога нет ничего дороже сердца сокрушенного и смиренного. Он Сам обитает в нем; перед таким сердцем бессильны все диавольские уловки, в нем умирают все тленные греховные страсти. А когда они исчезнут, в нем появляются и возрастают плоды Духа Святого: любовь, радость, мир, доброта, благость, вера, смирение, смиренномудрие и воздержание. За ними следуют Божественное знание, мудрость Слова и бездна сокровенных мыслей и тайн Христовых. Согласно святому Макарию Египетскому, перемена личности христианина заключается, как думают многие, не во внешней форме или в какой-то его инаковости, по сравнению с другими людьми. Эта разница состоит в обновлении ума и спокойствии помыслов. Божия любовь и стремление к небесному — вот чем отличается христианин от всех других людей и благодаря этому становится новой тварью. Ради этого Сам Господь пришел в мир и вочеловечился.
Почему многие люди живут во грехе? Согласно святому Симеону Новому Богослову и другим святым отцам — благодатным психологам, люди живут в грехах потому, что они не познали радости чистоты; они считают, что человек не может стать чистым, свободным от страстей и что он не может вместить в себя Духа Святого. Тем же, кто с верой, в страхе и трепете исполняет заповеди Божии, кто истинно кается, благодать открывается видимым образом, в то время как неверным и порабощенным страстями она остается недоступной и невидимой (преподобный Симеон Новый Богослов).
Что такое покаяние? Оно — бунт против себя самого, против ложного себя, против самообмана. Оно и стыд человека перед теми, кто чище его. Самого по себе покаяния еще не достаточно для спасения, но и без него спасение невозможно. Подлинный смысл покаяния раскрывает святитель Григорий Палама: «Покаяние означает ненависть ко греху и любовь к добродетели, удаление от зла и делание добра». Впасть в грех — это человеческое, а сатанинское — остаться в нем. Кающийся человек освобождается от сатанинского упорства в грехе и благодаря этой свободе и благому расположению души достигает Бога (преподобный Симеон Новый Богослов). Ибо только когда человек приблизится к Богу и благодать Божия осветит его сердце и душу, открываясь ему как суд Божий, он становится способным видеть самого себя и свои дела такими, каковы они есть в действительности. И не только это. Дарованный человеку огонь Божий очищает его, становится его судьей, и, орошенный покаянными слезами, он становится цельным существом, очищенным и омытым, и постепенно принимает крещение Божественным огнем и Духом, становясь таким образом чистым и непорочным сыном света и дня, а не сыном смертного человека! (Преподобный Симеон Новый Богослов).
Преподобный Симеон Новый Богослов из собственного опыта говорит о покаянии и такие слова: человеколюбивый Бог, желая нашего спасения, мудро воздвиг между Собой и нами покаяние и исповедь и дал всякому, кто желает, способность подняться после падения и тем приобрести прежнюю близость, славу и дерзновение перед Богом и все обетованные блага, если только истинно и глубоко покается. Почему же тогда, — спрашивает боговидец, — некоторые, приняв крещение, не ощущают и не осознают близости и единения с Богом и Божественными благами, не ощущают того, что отныне они во Христа облеклись, не видят в свете Духа света Его Божества? Такие, — отвечает он, — если заглянут глубоко в свою совесть, найдут, что они преступили крещальные обеты, а иногда и закопали дарованный им талант освящения и усыновления, не приумножили его.
Из всего сказанного явствует, что возрождение и истинное воспитание каждой личности невозможно без покаяния, но необходимо, однако, подчеркнуть, что покаяние — не только личный подвиг. Оно — призыв к преображению каждой личности, но одновременно и призыв к перемене и постоянному совершенствованию и преображению человеческого общества вообще. Поэтому покаяние — это и соборный подвиг. О необходимости соборного покаяния свидетельствуют и Ветхий, и Новый Завет, и весь человеческий исторический опыт. Личность органически связана с обществом, а общество — с каждой отдельной личностью: и в добре, и в зле, и в падении, и в восстании. Так же как первородный грех передается от отца сыну, то же происходит и с добродетелью: добродетельный пример отцов вдохновляет сыновей, добродетель и покаяние отдельной личности благотворно действует на весь народ, и наоборот: всенародное покаяние воздействует на каждую личность. Так, например, Бог помиловал Соломона за покаяние Давида, а покаяние и проповедь пророка Ионы стали причиной всенародного покаяния ниневитян. Пророки зовут к покаянию весь избранный народ, а не отдельных его представителей, и своим пламенным примером пробуждают его от духовного сна, вялости, пробуждают в нем ревность к Богу и Его закону.
И Сам Господь Иисус Христос, основывая Свое Евангелие на покаянии, говорит не покайся, но — покайтесь, во множестве призывая весь народ и народы земные к «перемене ума» и к новой жизни, к подготовке встречи грядущего Царства Небесного. Такой была и проповедь апостолов, такой была и вся историческая практика и проповедь Церкви. Церковь, ее проповедь и ее жизнь, ее богослужение, все подлинные носители ее духа, — все это было продолжением призыва Спасителя: Покайтесь! Покаяние, как соборный и всеобщий путь спасения и призыв к спасению, независимо от исторических обстоятельств, остался прежним и неизменным. Поэтому Церковь была и остается мастерской спасения потому, что она является обществом кающихся, единением в покаянии. Ибо покаяние в Церкви, даже когда оно личное, всегда имеет экклезиальный характер. Покаянием приобретается не какая-то «своя» правда или оправдание, но через него каждый кающийся «примиряется и присоединяется к Святой Церкви Христовой во Христе Иисусе, Господе нашем». Грех омертвляет и отчуждает от Бога и от единения в Боге, покаяние, как очищение от греха и духовное перерождение, возвращает в святой союз в Боге, в Церковь как соборный богочеловеческий организм и живое Тело Богочеловека Христа.
Православная Церковь всегда измеряла не только отдельную человеческую личность, но и каждый народ мерой его покаянного духа, и личного, и соборного. Времена, прошедшие без покаяния, были временами духовной окаменелости и мертвенности, временами великих смут и отравляющей ненависти; временами без святых и святости, временами, не родившими плодов покаяния — зрелых и святых людей и святых общин. Присоединяя к себе, как к святому народу Божиему, земные народы, Церковь старалась пробудить в них осознание греха, и личного и общего, и воспитать их в покаянном духе.
Подобно другим православным народам, сербский народ, с тех пор как он был посажен, как древо масличное в духовном раю Соборной Церкви Божией, получил и хранил этот святой дар покаяния. Наивысшие проявления его мы видим в созидателях сербской нации и творцах ее истории: преподобном Симеоне Мироточивом, святом Савве и великомученике Косовском Лазаре.
Все они собственным примером учили, что путем спасения может быть только путь покаяния. Этот дух проникал в народ и рождал сознание того, что великие страдания постигают человека и народ за великие согрешения. Такое историческое самосознание ярко проявилось в народе после смерти царя Душана. Все страдания сербского народа в те времена народ объяснял самочинием царя по отношению к Матери-Церкви Царьградской и его неправедностью по отношению к другим народам. Поэтому с огромным облегчением сербы встретили отмену анафемы на Душана.
Этот новозаветный покаянный дух присутствует в сербском народе и ныне. Об этом свидетельствует, в частности, и то, что единственная в мире церковь «Покайница» воздвигнута в сердце Сербии, на месте убийства народного вождя Карагеоргия. Но, с другой стороны, то же убийство Карагеоргия руками брата и кума — зловещий знак нашей новой истории, в самом начале которой лежит братоубийство! И с той поры как будто какой-то новый дух стал вселяться в душу сербского народа! Этот новый дух неразрывно связан с тем, что в начале его новой истории и культуры стоят и так называемый «здравый», «непогрешимый» разум Досифея Обрадовича, и страшное братоубийство, совершенное над Карагеоргием. «Здравый ум» европейской просвещенности, возведенный Досифеем в принцип просвещения и культуры есть отрицание «перемены ума», покаяния как гносеологического и этического принципа. Человек понимается как самодостаточное, способное самостоятельно управлять своей судьбой существо, а мерой всего становится его собственный разум.
Но обожествление человека и его «здравого ума» постепенно ведет к обожествлению человеческого общества, то есть к обожествлению нации и ее интересов. А человеку и народу с надменным «здравым разумом» не в чем каяться. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в наши новые времена покаяние и исповедь стали исчезать: сначала потребность в них отпала у «здравомыслящей» интеллигенции, а затем под ее влиянием и у более широких слоев общества. В глазах очень многих воспитанных на таких принципах сербов покаяние и исповедь постепенно превратились в что-то унизительное и болезненное. Если где-то и пробуждалась жажда личного и народного покаяния, то это происходило прежде всего в простом народе, еще не отпавшем от своих исторических корней и духа Церкви. Одним из таких народных движений, возникшим в конце прошлого и первой половине XX века, было так называемое Богомольческое движение (основатель владыка Николай Велимирович). Оно и поныне существует и приносит духовные плоды.
Интересно, что к Богомольческому движению и ему подобным спонтанно возникающим движениям нашего времени пренебрежительно относились не только обмирщенные и отравленные атеизмом и европейско-досифеевской просвещенностью светские слои общества, но иногда и определенная часть священства. Дух самодовольства и поверхностного, рационалистического религиозного морализма успел глубоко проникнуть в народное сознание и даже туда, где этого меньше всего можно было ожидать — в церковные круги. Дух партийности и религиозный романтизм XIX и XX веков постепенно разрушали глубинную основу, веками создаваемую в душе народа, и его экклезиальное единство. Партийная психология и ее дух, особенно со времен Обреновича, отравляли души и церковных людей, внося в церковное сознание новое содержание, вернее сказать — лишая их соборного единства и богочеловеческой глубины. Братья, принадлежавшие одному народу, одной Церкви, словно забыли, что они — братья и единое живое соборное тело во Христе Иисусе, которое никогда не теряет своего вселенского значения и призвания.
Какие же последствия имело это забвение и потеря соборной памяти? Народ начал делиться на партии и создавать союзы (в чем участвовало и духовенство) по защите своих интересов и «сословных» прав. Насаждая светские культы, партия и ей подобные объединения вытесняли богослужение и основанное на нем живое литургическое единение. Богослужение, которое веками было сердцем духовной жизни народа, стало угасать, а приходы начали превращаться в «сервис» по «удовлетворению религиозных потребностей» населения. Литургия с ее покаянным воскрешающим духом, которая всегда была центром богочеловеческого единения, вытесняется и затемняется требами, «славами» и «водицами».
Поэтому нет ничего удивительного в том, что сложилась ситуация, когда при существовании множества приходских храмов в них неделями нет богослужений, а знаком принадлежности Церкви служит не участие в святой Евхаристии и исповеди, а приглашение священника в дом для освящения дома или воды.
В таком духовно обнищавшем приходе, который перестал быть живым литургическим соборным единством, трудно пробудить дух покаяния, личного и соборного, а без покаяния не может быть и подлинного возрождения. Такой приход превращается в разновидность мирского объединения, без духовного и соборного стержня, он не сможет стать тем, к чему призван — закваской и светом миру. Он может существовать лишь как местная организация религиозного типа, как прибежище для психологического удовлетворения религиозного инстинкта или место для исполнения религиозных обычаев, иногда магическим образом, но при этом он перестает быть тем, чем должен быть — школой покаяния и жертвенной любви, в которой люди и человеческие «объединения по интересам» становятся Церковью, живым соборным организмом живого Бога; Купиной Неопалимой, от которой погруженному во мрак миру сияет свет богопознания; горой Фавор, на которой люди преображаются и просвещаются нетварным Божественным светом, становясь одним сердцем и одной душой, собранные Духом Божиим в единое Тело Богочеловека Иисуса Христа.
Может быть, мы сами до конца не понимаем того, какой глубокий духовный кризис охватил за последние 150 лет не только нашу сербскую культуру, но и наше церковное самосознание. Пересматривать свою душу каждый день, пересматривать себя перед Богом, в свете евангельской истины и предания Церкви, переосмысливать все, что происходило и происходит с твоим народом — вот главный императив и динамика призыва Христа к покаянию. Только так можно достичь того, что вечно и богочеловечно и в нас самих, и в истории народа, к которому мы принадлежим. Только так и личность, и общество могут обновляться и возрождаться во все времена, животворящим дыханием Духа Святого.
Не закрался ли в нас самих настолько распространившийся сейчас современный атеизм? Никогда не нужно забывать, что еще со времен Христа самый ядовитый атеизм зарождался и зарождается в алтарях и у алтарей, в окаменелых сердцах вечных книжников и фарисеев, от их ложной практики и ложного служения, то есть фактического безбожия. Но не один только Иуда продал Христа за те самые сребреники, не только священники тех времен были верны слову, которое убило и распяло и Его, и Его Дух животворящий, продав свое священство за миску чечевичной похлебки. Меня всегда мучил вопрос: почему именно в монастырях и вокруг монастырей люди так окаменели сердцами к вере, почему именно в узких церковных и священнических кругах вырастают носители безбожия и ненависти к Церкви? И еще более удивительно, что иногда этот атеизм раскрывается как бегство от ложных представлений о Боге и жизни в Боге, как глубинное стремление к истинному Богу и к Его сострадающей любви и доброте, как невысказанное воздыхание о Нем и Духе Его, униженных оскорбленных, жаждущих правды Божией и подлинных богоносцев. А ложные представления о Боге появляются там, где вера перестает быть деятельной, то есть там, где слово не становится делом, а дело теряет свой смысл, перестает быть богоподобным (святитель Григорий Палама); и то и другое происходит там, где нет подлинного, глубокого покаяния.
В одном недавнем разговоре о Второй мировой войне и наших братоубийственных войнах меня удивило своей простотой и справедливостью мнение одного поэта. На вопрос, откуда столько ненависти и кровожадности в нашем народе, которые так ярко проявились в последней войне, он неожиданно для всех присутствующих ответил: «Наш народ перестал исповедоваться и просить прощения!» И правда, прощать значит подражать Богу, а это самый верный путь, которым человек обретает Бога и брата, своим святым смирением разрушая преграды и крепости отчуждения и ненависти. Никогда человек не бывает так возвышен и прекрасен, чем тогда, когда он просит и ищет прощения у Бога и ближнего, обливаясь покаянными слезами. Не нужно забывать, что из всех живых существ способность к покаянию свойственна только человеку! Оно в нем, как в зенице вселенной, святой дар Неба, перстень на руке блудного сына, который возвращается из дальних скитаний к своему Небесному Отцу, возвращая в Его объятия и все творение.
По своей природе покаяние не является чем-то, что навязывается человеку извне. Это внутренний бальзам для его души, то, в чем она прозревает и находит свое подлинное радование. Без него ни для ума нет здравоумия, ни для сердца покоя. Поэтому совершенно права доктор Владета Еротич, когда говорит, что потребность в исповеди — самая глубинная и сокровенная потребность каждого человеческого существа. Она необходима и каждому человеку, и каждому народу. Ибо, по словам А. Солженицына, великого проповедника всенародного покаяния нашего времени, величие отдельной человеческой личности и целого народа зависит от высоты его внутреннего нравственного и духовного развития. А это духовное и нравственное развитие немыслимо и неосуществимо без духа покаяния и самоограничения.
Все это свидетельствует о том, что вопрос о покаянии и исповеди вопрос не формальной церковной дисциплины, а вопрос бытия или небытия человека и человечества и как таковой — непреходящая тема всех времен.
