Хроника объявленных страданий

В Саратове во второй раз прошел кинофестиваль «Саратовские страдания». Формат представляемых фильмов организаторы обозначили как «документальная мелодрама».

Преодоление плача

Страдания — это род частушек. Их пели во многих местностях России, в том числе и в Саратове. Саратовские страдания особо известны потому, что их пела Лидия Русланова.

Страдания — один из самых парадоксальных жанров русского фольклора. Если частушки сопровождаются плясками под гармонику, страдания часто поются без сопровождения, бывают печальны.

Вот, например, женская частушка-страдание времен Второй мировой войны:

Я одна, я одна,
А кругом — война, война,
Я и лошадь, я и бык,
Я и баба, и мужик.

Даже когда поводов для веселья маловато, частушки-страдания умеют разглядеть в самом страшном смешную, а оттого бессильную нелепость — и преодолеть ее, и помочь остаться в живых.

Тридцать лет назад кое-где в саратовских селах еще держался обычай надрывного и протяжного пения на поминках, которым человек избавлялся от боли. Овдовевшие женщины пели частушки о неразделенной любви — те же, что и прежде, в юности:

Болит сердце не от боли —
От проклятой от любови.

«Кто поет свою боль, тот ее выпевает», — говорят французские шансонье.

Содержание самого жанра «документальных страданий» иное, нежели наполнение страданий фольклорных. Почему?

«Карусель уродливых масок»

Так русский духовный писатель 1920-х годов говорил о мире, отвергшем Христа. А современный нам мир все чаще называют «постхристианским». «Я не верю в Бога», — говорят герои многих и многих фильмов фестиваля. И на экране действительно появляются лица, напоминающие маски.

Во внеконкурсном показе был, среди прочего, фильм саратовского режиссера Николая Котова «Я, рисующий писатель». Его герой — известный ученый и писатель Александр Зиновьев, отправленный в эмиграцию в 70-е годы. Он занимается политикой, социологией, литературой. Еще он рисует карикатуры. То есть не всегда Зиновьев хочет нарисовать карикатуру — но получается именно она. По-видимому, потому, что его разносторонние занятия просто призваны заполнить пустоту души. Зиновьев тоже повторяет: «Я не верю».

* * *

С самого начала фестиваля говорили о фильме голландского режиссера Винсента Монникендама «Души неаполитан». Он с блеском прошел на нескольких фестивалях и, действительно, вызвал овацию в Саратове.

Документальный фильм имеет успех в том случае, если выражает мироощущение современников. Монникендам — выразил.

Действие фильма происходит в Неаполе. Реальный Неаполь мало похож на тот, каким его изображают в туристических проспектах. Море — серое, а не лазурное, узкие улочки, запустение, мусор. Фильм начинается видами с вертолета на Везувий: ведь Неаполь — у подножия вулкана, прежде похоронившего под горящим пеплом Помпеи. Оказывается, Неаполь в любую минуту тоже может быть похоронен. И неаполитанцы поют об этом песни — старинные народные итальянские песни.

Ощущение заброшенности, «доживания» в руинах чужой, уже никому не понятной культуры. Аристократы, торговки, одинокая старуха, уличный шут, устраивающий лотереи, — все они как будто старые знакомые, не раз виданные в кино.

Еще — большие красивые храмы. Здесь малолюдно. На службе — несколько старых дворян, занимающихся благотворительностью. Похоже, это только обычай — ходить в церковь, даже для них, аристократов. И еще — для экскурсоводов: показывать туристам росписи Караваджо.

Простые неаполитанцы не верят в Бога. Они говорят это прямо в камеру. «Больная» тема — евро: «Раньше было лучше — потому что были лиры».

Фильм Монникендама напоминает о Риме, разоренном варварами. Арабы-гастарбайтеры хвастаются покупками. Итальянские подростки говорят на неведомом языке, сильно англизированном.

В «Душах неаполитан» — мироощущение современной европейской культуры. Она — без Бога, и потому гибнет повсеместно, от Атлантики до Урала, размываемая и с Запада, и с Востока.

Ярмарка тщеславия?

Документальное кино по самой сути своей — экспериментальное направление. Оно фиксирует действительность, а действительность превосходит любые, самые смелые вымыслы. Модная нынче так называемая манера «догмы» имитирует любительскую съемку — потому что даже игровое профессиональное кино хочет быть хотя бы внешне «документальным».

На «Саратовских страданиях» бывает много любительских и экспериментальных фильмов, но в этом году экспериментально-любительское направление радовало мало. Преобладали съемки танцующих детей в разных нарядах, неумелые попытки самому сделать анимацию, подробные отчеты «а это вот — я в Дании» и жизнерадостные подростки, которым просто интересен процесс съемок — вне зависимости от результата.

Зачем это снималось? Зачем выставлялось на всеобщее обозрение? Ведь если человек любое собственное изделие ставит на пьедестал и требует безусловного и всеобщего ему поклонения, он находится в рабстве у самого себя.

Гордиться — явно нечем.

Зеркало, в которое смотрит…

По идее, документальное кино всегда должно быть интересно: ведь оно запечатлевает время, которое уникально и неповторимо и скоро проходит.

На самом деле, отнюдь не всегда портрет времени оказывается подлинным. На фестивале, в рамках информационных показов, была представлена хроника советских времен, сделанная под бдительным надзором обкома.

В кадре участники летнего лагеря ОСОАВИАХИМ. Все улыбаются. Снято в 1937 году.

Утро в семье саратовского рабочего. 1949 год. Завтрак с черной икрой. Тоже — все улыбаются.

Открытие нового цеха подшипникового завода. Секретарь обкома собственными руками собирает первый подшипник. Разумеется — улыбки, переходящие в овации.

На сегодняшний взгляд — по крайней мере, глупо. Даже тот, кто едва знаком с русской историей ХХ века, почувствует фальшь. Как химера почти на столетие овладела умами многомиллионной страны?

Очевидно, мы долго еще будем отвечать на этот вопрос. Во всяком случае, для немецкого кино после Второй мировой войны появилась такая же проблема — и она не исчерпана до сегодняшнего дня.

Красноярский режиссер и сценарист Владимир Васильев показал блистательную сатиру «Раскол на фактории Сым». В диком, непроходимом месте Сибири, в крошечном поселке, живущем сбором грибов и ягод, происходит процесс импичмента главы поселковой администрации. Честно говоря, это были одни из самых лучших комических сцен фестиваля: когда в чуме ставят почтовый ящик («избирательная урна»), когда еле ворочающий языком действующий глава проводит какое-то неведомое «собрание».

Представитель избиркома скажет в заключение фильма: «В поселке процессы те же, что и везде в России. Только на другом уровне».

Неудивительно, если годы спустя никто не поверит, что это кино — документальное.

* * *

Преподобный Иоанн Лествичник писал об утешении, которое «сокрыто на самом дне отчаяния».

Многие фильмы фестиваля были попыткой заглянуть на это самое дно в поисках утешения, на которое столь скуп современный нам безрелигиозный мир.

http://www.eparhia-saratov.ru/txts/journal/articles/02society/78.html