 |
| Русский дом | Михаил Назаров | 17.11.2005 |
В ноябре же три года спустя, 4/17 ноября 1920 г., последние части Белой армии оставили Крым.
Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня.
Я с кормы, всё время мимо,
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Всё не веря, всё не зная,
Что прощается со мной.
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою…
Конь всё плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо.
Покраснела чуть вода…
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.
Николай Туроверов
Это был ещё не конец Белой борьбы, поскольку на Дальнем Востоке она продолжилась до конца 1922 года, дав последний, верный всплеск, выстраданный ценою многих иллюзий и ошибок. Созванный при активном участии Церкви Приамурский Земский Собор осознал главной причиной российской смуты — утрату удерживающей монархической государственности и провозгласил единственным выходом из кризиса её легитимное восстановление в лице династии Романовых. Собор даже признал её царствующей, восстановив в подконтрольном генералу М.К. Дитерихсу крае дореволюционные православные законы. Тем самым возникли и правильные, симфонические взаимоотношения политической и духовной властей. (Документы и принципы этого Собора, созванного на последнем свободном клочке русской земли, важны и сегодня для преодоления последствий катастрофы и для определения легитимных основ российской власти, если до этого дойдёт.) Но физических сил для сопротивления в 1922 году у белых уже не оставалось…
Причин поражения Белого движения много: неизжитость революции народом, эгоизм высших социальных слоёв, предательство «союзников» по Антанте, которая предпочла большевиков. Британский премьер Ллойд Джордж откровенно признал в Военных мемуарах:
«Мы сделали всё возможное, чтобы поддерживать дружеские дипломатические отношения с большевиками и мы признали, что они де-факто являются правителями территории крепкой великой России… Мы не собирались свергнуть большевицкое правительство в Москве. Но мы стремились не дать ему возможности, пока ещё продолжалась война с Германией, сокрушить те антибольшевицкие образования и те движения за пределами Москвы, вдохновители которых были готовы бороться заодно с нами против неприятеля» [Германии]. Президент США Вильсон «считал, что всякая попытка интервенции в России без согласия советского правительства превратится в движение для свержения советского правительства ради реставрации царизма. Никто из нас не имел ни малейшего желания реставрировать в России царизм, но мы считали важным восстановить антигерманский фронт в России…»
Вот почему до окончания мировой войны, т. е. до ноября 1918 года, когда была сокрушена и германская монархия, Антанта хотя и скупо, помогала белым. Прежде всего Деникину. Но не далее. Потом начались закулисные переговоры Антанты с большевиками.
Американский профессор Саттон показал в своей документальной книге «Уолл-стрит и большевицкая революция», основанной на архивах Госдепартамента США, что американские (известно, чьи) банки изначально сделали ставку на большевиков, надеясь, что их разрушительная политика и централизованная власть будут выгоднее для экономического и геополитического освоения российских богатств американским капиталом. Бжезинский, называя сегодня Россию «главным геополитическим призом для Америки», лишь перефразирует выражение директора Федерального резервного банка Нью-Йорка У.Б. Томпсона в меморандуме премьер-министру Великобритании Ллойд Джорджу в декабре 1917 года: Россия — «величайший военный трофей, который когда-либо знал мiр».
Эти расчёты еврейских банкиров оправдались лишь частично, пока у власти оставались Троцкий и «интернационалисты-ленинцы», т. е. до середины 1930-х годов. Распродажа ценностей в 1920-е годы и стройки первых пятилеток на основе американской технологии принесли этим банкирам огромные прибыли. Но сейчас речь у нас о другом.
Белое движение не победило, поскольку полагалось на силу оружия и не до конца осознало духовные причины российской катастрофы. Личный героизм и патриотизм многих белых бойцов спас честь русского народа в сопротивлении интернационалистической оккупации, но не смог освободить от неё Россию. Именно потому, что Белое движение несло в себе непреодолённое наследие демократического Февраля, белые политики наивно надеялись на помощь союзников по Антанте — и были закономерно преданы ими: здоровая Россия Западу была не нужна.
Архиепископ Иоанн (Максимович), недавно причисленный к лику святых, говорил о белых вождях: «Они дороги многим своим соратникам, и дороги за свои положительные качества… Но нам самим надо ясно отдавать себе отчёт не только в похвальных сторонах их деятельности, но и отрицательных, чтобы знать причины наших бедствий, чтобы самим не подражать им… Если бы высшие военачальники и общественные деятели вместо „коленопреклоненных“ умолений Государя об отречении выполнили то, что следовало по присяге — искусственно устроенный петроградский бунт был бы подавлен и Россия спасена… Насколько кто загладил свой грех, ведомо Богу. Но открытого покаяния почти никем проявлено не было… со стороны главных виновников, считавших себя героями и спасителями России». В этом была главная причина того, почему Патриарх Тихон отказал в благословении Добровольческой армии, сформированной под политическим руководством февралистов.
У участника Белого движения барона А.В. Меллера-Закомельского находим такие строки: «Страшную внутреннюю болезнь мы пытались вылечить наружными средствами. Мы боролись с большевизмом как с явлением политическим… Многие из нас поняли, наконец, что мы сами были заражены тою же болезнью, от которой хотели излечить Россию, с той лишь разницей, что в нас она протекала в ползучей, скрытой форме, а в большевизме она про- рвалась бурно и страстно… Мы поняли слишком поздно (и сколь многие из нас не поняли и до сих пор), что у „бесноватых“, которых мы бросились усмирять, было какое-то отчаянное, заблудшее искание истины, что в нём они обладали своей внутренней правдой и силой, которых не имели мы… Антихристианский социализм-коммунизм есть явление религиозное, и только религиозным подъёмом христианской веры возможна над ним победа. Смиренно сокрушаясь о немощи своей, в сострадании и покаянии, в любви к заблудшим своим братьям будем искать истинный путь к исцелению. Не кованный ненавистью и местью меч, а меч-крест, светлое знамение Христово — „сим победиши“ — даст нам силу победы».
Лишь в эмиграции, на печальном опыте осознания своих ошибок и мировой раскладки сил, Белая идея обрела законченные формы, как её выражал И.А. Ильин.
На политическом уровне это стало разоблачением единого глобального фронта разрушителей православной России, в котором коммунизм и либеральная демократия были союзниками (под руководством международного еврейства), а не противниками.
На идеологическом уровне, на анализе всех систем, противоборствовавших в ХХ веке — коммунизма, либеральной демократии, фашизма, — Белая идея от непредрешенчества вернулась к осознанию идеала монархической государственности.
На духовном уровне это привело к восстановленному осознанию исторической миссии православной России как Третьего Рима, всемирного Удерживающего — за это и должна идти борьба.
Только путём небывалых страданий и последующего покаяния, а не вооружённой силой и надеждами на помощь западных демократий, суждено было нашей стране весь ХХ век идти к осознанию этого пути спасения как единственного. Но, к сожалению, к моменту крушения СССР эти выводы были сделаны лишь небольшой частью нашего народа, почему трагедия и продолжается в новой форме…
