 |
| Новгородские ведомости | Александр Мусин | 11.11.2005 |
— Тем не менее, Александр, вы не можете отрицать, что тема церкви в последнее время очень волнует людей. И дело, наверное, не только в том, что все пытаются найти нестыковки в библейских сюжетах. Просто мне кажется, что каждый из нас рано или поздно пытается разобраться в «своем» понимании религии и задает вопросы, на которые церковь не всегда может дать ответы. Вот тут-то и всплывают писатели типа Дэна Брауна. Они тоже не дают готовых ответов, но еще больше подливают масла в огонь сомнений…
— Конечно, проблемы у церкви были всегда. Иначе откуда бы было столько расколов и ересей? В православии сейчас сложилась странная ситуация: очень много верующих путают послушание и принуждение, смирение и унижение… Поэтому в России из многих возможностей, которые предлагает христианство, выбран один ущербный путь, связанный с отказом от личной ответственности за свободу выбора. Фразы «как батюшка благословит» или «Владыка, простите, благословите» рождают тип инфантильного христианина, не заинтересованного изменять общественную жизнь. А ведь преподобный Серафим Саровский говорил: «Стяжи в себе дух мирен, и вокруг тебя спасутся тысячи». Чем не рецепт социальной революции?
Знаете такой термин «соборность»? Это церковный аналог общественной демократии, существовавшей во все века. А теперь все подменяется личной волей епископа. Я даже в свое время писал в прессе, что вертикаль власти, которую пытаются сегодня выстроить в России, — это архитип отношений, который в себе законсервировала Русская православная церковь.
— И что, нет примеров, где бы эта вертикаль не была нарушена?
— Почему же, есть. Все зависит от того, кто стоит в ее главе. В этом смысле архиепископ Новгородский и Старорусский Лев — один из самых умных и интеллигентных епископов русской церкви. Хотя порой мне как историку и христианину есть о чем с ним поспорить и не согласиться. Ситуация с домом Передольского была как раз в числе таких «проблемных» точек.
— Александр, давайте все-таки немного поговорим о том, как священники становятся учеными.
— Вообще-то я сначала стал ученым, потом священнослужителем. А началось все очень давно, больше четверти века тому назад. Я тогда был обычным ленинградским подростком, посещал рок-клуб. А потом втайне от родителей и друзей уехал со старшим знакомым креститься в Белгородскую область. Так далеко пришлось отправиться потому, что в Питере тогда это было сделать не просто. Тем более мама была преподавателем Герценовского педагогического института, и такой поступок сына-старшеклассника мог отразиться на ее карьере.
— И по окончании школы вы поступили в семинарию, махнув рукой на мамину карьеру!
— Нет, конечно. Семинария тогда и сейчас — это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Тогда в семинарию мог поступить только достаточно взрослый человек, как минимум имеющий за плечами два года армейской службы. Это теперь семинария больше напоминает детский сад. Кстати, по причине того, что теперь в нее поступают еще совсем неоперившиеся юнцы, и дисциплина упала, да и батюшки выходят зачастую очень уж инфантильные. А в этом году в духовную академию даже конкурса не было, и брали практически всех, кто подавал документы…
Но тогда была иная ситуация, и я пошел в армию. А через два года мой духовник отговорил меня поступать в семинарию, сказав, что для начала неплохо бы получить гражданскую специальность. Я внял совету. А коль скоро тяга к истории и археологии жила во мне всегда, то выбор факультета передо мной не стоял. Исторический факультет Ленинградского университета и познакомил меня с Новгородом. Впервые я побывал здесь еще студентом, когда работал на раскопках Рюрикова Городища в экспедиции под руководством Евгения Носова.
Впрочем, было еще одно знакомство… В 1988 году (я как раз поступил в семинарию и закончил ее экстерном через два года) мне довелось служить иподиаконом у митрополита Ленинградского и Новгородского Алексия, ставшего впоследствии Патриархом Всея Руси. Тогда Новгород был центром празднования Дней славянской письменности и культуры. Помню, мы шли по только что открытому пешеходному мосту, было празднично, красиво и очень светло на душе…
— А что вы можете сказать о Патриархе? Какой, интересно, он в общении?
— При всей своей противоречивости и неоднозначности — человек, обладающий колоссальным обаянием. Умный, но в то же время вспыльчивый и гордый. Правда, к чести его надо сказать, что всякий раз, когда он дает выход своей несдержанности, после он обязательно старается загладить неловкость.
— В конце 90-х годов прошлого уже столетия вы были преподавателем духовной академии в Санкт-Петербурге. Говорят, вашему уходу из нее сопутствовал какой-то скандал…
— Был серьезный конфликт между ректором и преподавательской корпорацией и студентами. Тогда пришлось уйти не только мне одному… Но, наверное, так было Богу угодно.
Парадокс заключается в том, что еще в 1987 году я пришел в институт материальной культуры, под эгидой которого и велись раскопки на Рюриковом Городище. Но потом выбрал служение церкви. А в 2000 году я опять вернулся в этот институт, и опять оказался на Городище! 12-летний цикл, о котором так много говорят восточные философы, для меня оказался пророческим.
— Александр, вы — кандидат богословия и доктор исторических наук. Насколько я знаю, вы даже в своих диссертациях всегда стоите на стыке этих двух наук. А еще являетесь автором любопытной книги «Церковь. Общество. Власть», в которой вы пытаетесь доказать, что церковь не привязана ни к каким государственным формам. Более того, чем свободнее и независимее она себя ощущает по отношению к власти, тем успешнее внутрицерковная жизнь. Что же получается, отделив церковь от государства, большевики тем самым сыграли ей на руку?! Но почему тогда именно в годы советской власти в православной церкви обнаружилось столько проблем? Ведь на протяжении средневековой истории духовенство и церковь были средоточием интеллигенции. Здесь рождались книги, развивались науки…
— Есть такой чудный старый анекдот. Худрук БДТ Георгий Товстоногов спрашивает у митрополита Ленинградского Антония (Мельникова):
— Владыка, никак не могу понять, вот мы каждый год постановки новые ставим, декорации меняем, актеров известных приглашаем — а зрителей в зале все меньше и меньше. А у вас две тысячи лет одно и то же — и полный аншлаг! Почему?
— А вы не пробовали отделиться от государства? — спрашивает Антоний…
Но это так, лирическое отступление. К сожалению, сегодня священник должен быть не богословом, а бухгалтером… На мой взгляд, главная ошибка состоит в том, что за 15 лет церковь не создала альтернативной системы общего образования. Все ждали, пока государство законодательно введет в школьный курс основы православной культуры, и за счет этого начнется катехизация народа, и люди пойдут в церковь. Не пойдут! Знаете, как в Европе орден иезуитов победил реформацию? Они создали правильные школы, куда брали молодежь на бесплатной основе, и качество образования в них было выше, чем там, где преподавали протестантские профессора. А мы уже упустили то поколение, которое через два-три года будет выходить в люди и вершить судьбы России. Приходится признать, что это поколение выросло совершенно не церковным… Прибавьте к этому, что многие социальные инициативы церкви — это скорее пиар, чем конкретная работа над умами и душами.
Все новгородцы знают, что культурный слой в Великом Новгороде вплоть до XV столетия буквально забит берестяными грамотами. Писали всем обо всем и всюду. Но проходит 50 лет (сменились всего два поколения!), и архиепископ Геннадий жалуется: «Приводят ко мне мужика в попы ставить, я ему даю Апостол чисти, а он и его и разгнуть не умеет. Я ему даю Псалтирь в руки, а он и по той еле бредет». То есть происходит резкая культурная деградация, когда конкретный гражданин становится совершенно не заинтересованным в собственном росте.
— Вы хотите сказать, что нечто подобное происходит и сейчас?
— История, как известно, развивается по спирали.
— Знаете, вот вы говорите, а меня не оставляет ощущение, что не любите вы церковь…
— Люблю. Но мне не нравятся процессы, которые сегодня в ней происходят. И я не стесняюсь говорить о них открыто.
— Ну хорошо, сказали. И что услышали в ответ?
— Чаще всего раздраженное: «Тебе что, больше всех надо?». Надо! Это и моя церковь, я туда хожу, причащаюсь, именно в ней хочу крестить своих детей… И мне не безразлично, что в ней происходит. Знаете, если у моей матери есть какие-то проблемы, она не перестает быть мне родной и близкой. Так и с церковью…
— А вы пошли бы сейчас служить?
— Трудный вопрос. Понимаете, церковь — это не фирма, храм — не офис, а священник — не чиновник. И служить можно в любом месте и в любой форме. И то место, на которое я силою обстоятельств поставлен (я имею в виду научную деятельность), это и есть наиболее полезная от меня форма служения.
Максим Владимиров
