 |
| Русская линия | Сергей Скатов | 03.11.2005 |
Следует отметить, что мнение это звучит в канун еще одной памятной даты — 400-летия народной победы над польско-литовскими оккупантами, восстановления государственности России, зарождения царственного Дома Романовых — династии, при которой Российская империя вошла в ряд мировых держав, получила тот статус, то величие и могущество, благодаря которым мы, несмотря на все хитросплетения истории, по сей день живем.
Думается, что мнение это звучало, и весьма настойчиво, и в прежние годы.
Стоит хотя бы вспомнить, как чествовала Россия Кузьму Минина в связи с 300-летием его кончины. Светский журнал «Искры» (приложение к газете «Русское Слово») в N17 за 1916 г. отмечал, что торжества 8 мая (по ст.ст.), в предполагаемый день смерти народного героя? как в Н. Новгороде, так и в Москве, по всей России носили массовый и в целом ярко выраженный «церковный характер».
Несомненно, что разговоры эти возбуждались и возбуждаются всякий раз, как только бывает ниспослана Отечеству лихая година.
Так было при нашествии наполеоновских орд. С начала XIX в. не шатко не валко шел сбор средств на памятник, заказанный нижегородцами известному скульптору И.Ф. Мартосу, и только с победой 1812 г. дело с мертвой точки сдвинулось. Причем памятник монаршей волей был установлен не в Н. Новгороде, как первоначально думалось, а на Красной пл. в Москве.
Так было в период Первой мировой войны: подтверждением служат опять же всенародные Мининские торжества 1916 г.
В промозглый ноябрьский день сурового 1941 г. с Красной пл., минуя памятник Минину и Пожарскому, вновь уходили на защиту Москвы от фашистской нечисти ополченцы. Напутствием им были слова Верховного главнокомандующего: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков!..». Нет, не агрессивно-атеистической властью, но ходом всей истории России Минин и Пожарский были поставлены в один ряд не только с великими полководцами, но и высокочтимыми подвижниками Святой Руси — святыми Дмитрием Донским и Александром Невским.
В том, что канонизации не случилось ни 50, ни 100, ни 200 лет назад — видится в этом прямой Божий Промысел! Время прежде не приспело, и — когда же, если не сейчас?!
Сегодняшнее положение России как никогда, до боли напоминает события четырехвековой давности. Времена нынче если не Смутные, то Мутные. При виде того, что творится с Отечеством, многие и многие пребывают в отчаянии… Прославление героев-патриотов К. Минина и Д. Пожарского — сегодня это не просто акт исторической справедливости, но неодолимая духовная потребность всего православного мира. И не меньшая, возможно, не осознанная еще, но духовная жажда тех наших соплеменников, кто стоит пока что у порога Храма, не окреп в Вере, и, конечно же, всех тех, чью душу разъедает один из тяжких смертных грехов — уныние.
В то же время канонизация — процесс в Православии, как известно, непростой, имеющий массу процедурных нюансов и критериев. Главные условия прославления — праведность святого, имевшие место при жизни и по его кончине чудеса. И, конечно же, — истинно всенародное почитание. Что в этом смысле нам могут дать летописные и другие архивные источники, дошедшие до нас свидетельства очевидцев драматических событий Смутного времени, исследования ученых-историков?
…Конец октября 1611 г. Варшава. Толпы запрудили улицы польской столицы. Все, от мала до велика, жаждут зрелища, здесь дотоле не виданного… Московский царь Василий Иванович Шуйский! Самолично! Одет богато, по-королевски: в белой парчовой ферязи, меховой шапке. В открытой же королевской карете, запряженной шестью лошадьми. С вооруженной свитой, многочисленной и тоже празднично разодетой. Но что невесел государь? Уткнулся в бороду, ни на кого не глянет. Или плох прием?! Или свита мала?!
— Ха-ха-ха!!! Га-га-га!!! — покатывается над гостем толпа. Право имеет.
Потому что «король», как в той сказке, — голый! И не свита, а стpажа подле него. Захвачен русский царь храбрыми польскими воинами. А водительствовал ими доблестный бесстрашный рыцарь Станислав Жолкевский, за великую эту победу удостоенный титула коронного гетмана.
Ведет пан Жолкевский поверженного врага на поклон королю Сигизмунду — как какой-нибудь римский триумфатор. И уже Сигизмунду решать — казнить или миловать… Подпустив горе-царя к руке, отправил его Сигизмунд в Гостынский замок, где в заточеньи Шуйский вскоре и умер.
С установлением централизованной власти на Руси никогда, ни до, ни после описываемых событий держава наша большего бесчестья от внешнего врага (а у Русской земли завсегда его с избытком хватало) не знала!
Торжествовал и Рим. Папа Павел V лично отслужил в церкви святого Станислава — традиционного покровителя поляков. Всемилостивейше скопом отпустил грехи участникам боевых действий в Московии. Фейерверк устроил. Для него война с Россией была не за территории и подати, но за души человеческие — война «священная». За порабощением военным должно было следовать духовное: окатоличивание непокорного русского населения, а затем, вполне возможно, и утрата самого этого понятия «русский народ»!
«Цивилизованная» Европа не без резона полагала, что доживает Московия последние дни.
Всюду — разор, одичание, пепел. Жизнь человеческая — ничто. Все, что есть в человеке безбожного, низкого, подлого — вот оно. По лесам, по большим и малым дорогам своры бездомных собак и шайки разбойников. Грабят, отнимают последнее. Если не свои тати-разбойники, то пришлые — шляхта, литва, немчина… Оттого поросли пашни сорняком: мало сеют на Руси, мало жнут — зачем?
А в Москве, в самом сердце ее — Кремле несколько тысяч иноземных солдат. Пребывают здесь они в ожидании Владислава — сына короля польского, коему в государстве Московском, вроде бы, присягнули…
Но существует ли государство?
Властные полномочия исполняет временный, опять-таки до прибытия королевича Владислава правительственный орган — «семибоярщина», семь думских бояр под председательством главы Боярской думы Ф.И. Мстиславского. Исполняет номинально: столица иноземцем фактически захвачена… А новый царь Владислав к российскому трону отчего-то не спешит. Да и царей этих, царевичей и цариц на Руси развелось — поди разберись…
Не было на Руси власти государевой. Но — стояла, держалась до последнего власть духовная!
Патриарх Гермоген на тот момент был глубокий старец… В молодые годы знавал он казацкую вольницу. Рукоположен был священником Никольской церкви в Казани в 1579 г., при нем-то там и была обретена чудотворная Казанская Икона Божией Матери. Дослужился до митрополита Казанского. Патриархом Московским и Всея Руси стал в 1606 г. при Василии Шуйском. С приходом поляков в Москву (описывает историк и писатель Н.И. Костомаров), «как ему и подобало яко духовному пастырю, стал возбуждать народ на защиту веры… Поляки никак не могли его обойти и обмануть». И тогда — заключили под стражу, голодом заморили. Но пламенные призывы Патриарха к народу восстать за Веру и Отечество в письмах-грамотах, переписываемых в монастырях, продолжали расходиться по России. И воспринимались как прямой сигнал к действию.
Однако Патриарх — в темнице. Кто возглавит стремление, единодушное, безоговорочное, очистить родную землю от скверны? Кто бросит клич? Кто возьмет на себя ответственность? Ведь пытались уже, и многие! Кровью захлебнулось первое Ополчение под руководством рязанского воеводы Прокопия Ляпунова. Силы народные были уже на исходе… «Пора было возбуждать спящих, то есть указать выход из безвыходного, гибельного положения! Такой живой человек, возбудитель спящих, и явился…» — писал русский историк И.Е. Забелин.
Явился — нижегородский староста Кузьма Минин.
Человеку, не прочувствовавшему Священное Писание, а то и вовсе с ним не знакомому, главного побудительного мотива народно-освободительного движения начала XVII в. в России не понять.
«Первые подали голос (со смертью Лжедмитрия II — C.С.) жители волостей смоленских, занятых, опустошенных поляками…» — читаем у С.М. Соловьева в «Истории России с древнейших времен». Смоляне писали «грамоту к братьям своим, к остальным жителям Московского государства, но это братство в их глазах не народное, не государственное, а религиозное (выделено мною — С.С.)».
Присягая Лжедмитрию I, русские люди целовали крест царю православному (Отрепьев, впрочем, обманывал, тайно приняв в Польше католичество).
При венчании Марине Мнишек (без пяти минут царице) устроили обструкцию, заставили-таки горделивую полячку, на западный лад разодетую, переодеться во все русское, то есть православное.
Присягая польскому королевичу Владиславу, письменное имели от отца его Сигизмунда уведомление, что будет крещен королевич в православной вере. Многие, кстати, не присягали, в принципе посчитав кощунством посадить на Московский престол иноземца.
Долготерпимо, в ожидании Владислава, сносили поборы «литовских людей», и даже, как хлебосольные хозяева, в домах своих привечали, звали на именины, свадьбы, но притеснений по вере, осквернения православных святынь снести не могли.
Очевидец событий — немецкий «солдат удачи» Кондрат Буссов вспоминал: «…в Москве собрался народ, стали жаловаться, что польские солдаты всячески притесняют их, насильничают, глумятся над их богослужением, бесчестят их святых…», описал случай, когда польский дворянин (не простолюдин, заметьте, а человек, наверняка, образованный) «у Сретенских ворот в пьяном виде трижды стрелял в образ св. Марии». Москва восстала, и «цивилизованная» шляхта безжалостно русскую столицу выжгла.
«Москва — третий Рим, и четвертому не бывать! Русь — Святая, потому что сильна она святыми угодниками. А еще она — Дом Пресвятой Богородицы на Земле. Царь-батюшка — Помазанник Божий. В руках у него держава — образ Державы Небесной, а она уже в руках Спасителя!» — так рассуждали тогда наши соотечественники. И скажите: если народ исповедует ТАКОЕ, имеет ТАКИХ покровителей — можно ли поработить его? Пробовали, и не раз: закабаляли, обкладывали данью, пользуясь силой ли, хитростью… Но чтобы сломить? Никогда!
Но прежде были знамения.
«По областям, — вновь читаем у С.М. Соловьева, — промчалось слово, города переслали друг другу грамоты, где писали, что в Нижнем Новгороде было откровение божие какому-то благочестивому человеку, именем Григорию; велено ему божие слово проповедовать во всем Российском государстве; говорили, что этот Григорий сподобился страшного видения в полуночи: видел он, как снялась с его дома крыша, и свет великий облистал комнату, куда явились два мужа с проповедью о покаянии, очищении всего государства; во Владимире было такое видение. Вследствие этого по совету всей земли… во всех городах… приговорили поститься, от пищи и питья воздержаться три дня даже и с грудными младенцами…». Кто были эти два мужа? Уж не на патриарха ли Гермогена и архимандрита Свято-Троицкой Сергиевой Лавры Дионисия указывал перст Божий? Оба архипастыря — духовные лидеры тогдашней России уже при жизни были почитаемы народом, как святые, оба позже Русской Православной церковью были канонизированы, слово их при общем шатании плодило надежды и побуждало к Сопротивлению.
Или, быть может, в том вещем сне «благочестивого человека» Григория предсказывалось явление спасителей России — Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского?
В голодной, обескровленной многолетними междоусобными и внешними войнами, без царя на престоле и патриаршей проповеди в Храме, во всех смыслах смертельно хворой России явились два дотоле мало кому пока известных человека и… повернули ход истории!
Понятия рода и чина, чаще всего взаимоувязываемые, были основополагающими в политическом устройстве Руси. Кто с этой точки зрения были наши герои?
Не случалось еще на Руси, когда бы простолюдин, человек из народа вершил судьбы Отечества! Походило это на чудо! Чудом, в понимании православного мира, и являлось.
«…Минин был чудом среди современников, — писал историк И.Е. Забелин. — Как в таком незаметном чине совершить такое великое и благодатное дело! По убеждению века, это не могло произойти без наития Божией благодати, и сам Минин был потом искренно и религиозно убежден, что он только орудие Промысла».
О видении преподобного Сергия Радонежского Кузьма Минин поведал при встрече архимандриту Дионисию (со слов последнего описано монахом-летописцем Симоном Азарьиным).
Явился Кузьме во сне преподобный Сергий Радонежский. Велел «казну собирати и воинских людей наделяти и идти на очищение Московского государства». Проснувшись, испугался Кузьма. Но, «помышляя, что не бе (ему) воинское строение в обычай», не придал знаку должного значения, наказ святого «в небрежение положив».
На ту пору было ему около 50-ти (лета по тем временам почтенные). Выходец из промыслового городка Балахны, что вверх по Волге неподалеку от Н. Новгорода, торговал он мясом и рыбой, один из многих (в исконно торговом Нижнем) средней, как бы сейчас сказали, руки предприниматель. Только-только, по осени 1611 г., выбирают Минина земским старостой…
Земщину на Руси установил Иван Грозный, заменив так называемое кормление (самовольное обложение населения наместниками и волостелями) государевым оброком. Выборный на сходе (обычно на год) «излюбленный» староста в первую очередь и отвечал за сбор налогов. Должность была с серьезными властными полномочиями, но — общественная, без жалованья и сама по себе, в общем-то, мало приятная (сравните: фискальные функции нынешних налоговиков и судебных приставов и отношение к ним в массах). Помимо всего прочего — благоустройство, пожарный надзор, общинные работы, ходатайства по мирским делам… Хлопотная, одним словом, должность. Хотя и почетная. Но лишь в той мере, в какой было отмерено — даже фамилии Кузьме сыну Минину, человеку посадскому, равно как и холопу, и крестьянину, все едино не полагалась. Разумеется, случайного человека старостой не избрали бы. Староста должен был обладать целым набором качеств, кои в совокупности, увы, во все времена редко встречаются. Умом и смекалкой, жизненной умудренностью и деловой хваткой, нравом милосердным, но и, когда ситуация того требовала, твердостию характера. Не стяжателем должен был быть, не мздоимцем (власть-то в руках все же немалая!). Кроме того, внешности чтоб был представительной. Не краснобай, но оратор, дабы и народ в случае надобности убедить, и начальство (хлопоча «в верхах» по земским делам)… Всеми эти качествами, как показало время, Кузьма Минин обладал. Однако спасать Россию его ни по званию его, ни по роду-племени никто не обязывал!
И во второй раз явился преподобный Сергий: «рек» то же, но строже, так, что даже заболел от переживаний Кузьма. И после мучительных раздумий дал слово — волю святого выполнить! Тогда-то Кузьма и «возбуждает» земляков. Ищет для Ополчения воеводу, могущего исполнить Волю Божию.
Пишут летописцы, что обратился Кузьма к землякам: «Буде нам хотети помочи Московскому государству, ино не пожалети животов своих; да не токмо животов своих, ино не пожалети и дворы свои продавать, и жены и дети закладывать; и бить челом, кто бы вступился за истинную православную веру и был бы у нас начальником».
Кузьма Минин выдвинул программу действий.
Во-первых, действовать не порознь, а всей землей, «Купно за едино!» («Вместе за одно!»). Во-вторых, не избирать на престол иноземца-иновера, но — только русского царя истинной православной веры. В-третьих, голыми руками Москву не взять, а значит, нужны средства на вооружение и продовольствие.
С выбором воеводы были немалые сложности: этот в воинском искусстве никак себя не проявил, тот — «в измене явился» (запятнали себя в Смутное время многие). Все говорит за то, что это Минин указал на князя Пожарского, сам (есть тому свидетельства) ездил на переговоры в родовое село князя Мугреево. Пожарский, не оправившись еще от боевых ран, дает согласие и тоже указывает, как на первого своего в ратном деле помощника, — на Кузьму Минина.
Следует отметить, что по существующей тогда табели о рангах Дмитрий Пожарский также с немалой натяжкой «тянул» на роль спасителя Отечества.
Да, род его был древен, князья Пожарские издавна владели Стародубским удельным княжеством на Клязьме. Но, деля княжество между наследниками, со временем обеднели. Ко двору Дмитрий, по выражению одного из современников, «князюшка захудалый, ветром подбитый», был представлен, как водилось в то время, пятнадцати лет в 1593 г., но лишь в 1597 г. получил звание стряпчего с платьем. В обязанности стряпчих входило сопровождать царя на выходах, нести перед ним скифетр, в церкви — держать государевы платок и шапку, в походе — панцирь, саблю, саадак. Плюс — мелкие разные поручения. И было стряпчих на Москве… до 800 человек. Семь лет Дмитрий, будучи уже женатым, отцом семейства, «на посылках», пока в 1604 г. не продвинулся на следующую должностную ступень — стольника. А воеводой (г. Зарайска) стал еще через шесть лет, в 1610 г. при Василии Шуйском… Что и говорить: карьера, с учетом того, что княжеская, не из блестящих. Сказывалось и то обстоятельство, что, человек по натуре не завистливый, не властолюбивый, держался Дмитрий особняком придворных интриг и «партий», в тайные союзы и заговоры не вступал.
К тому ж, не мог похвастаться князь ни отменным здоровьем (до конца дней своих страдал он «черным недугом»), ни особой княжеской статью. Был худощав, ростом невелик. В действиях нетороплив, в речах немногословен, в обращении с людьми прост и доступен. Лишь высокое с отброшенным назад волосом чело (если судить по дошедшему до нас прижизненному изображению), да проницательный взгляд больших открытых миру глаз выдавали в нем недюжинный природный ум и некую нескончаемую внутреннюю работу.
Но исполнял ратный долг Дмитрий Михайлович не за страх, а за совесть. Служил смолоду. Вначале — на окраинах Русского государства (там и получил звание стольника). С 1606 г. его жизнь неразрывно связана с борьбой против польско-литовских интервентов. Назначенный воеводой в г. Зарайск, подавил здесь мятеж сторонников очередного Лжедмитрия. В 1611 г., примкнув к ополченцам Прокопия Ляпунова, становится широко известен как яркий военачальник. Из уст в уста передавались слова, сказанные им при отходе из огнем охваченной, поляками подожженной, так и не освобожденной столицы: «Лучше бы мне умереть, чем видеть такое горе!». Не ушел бы Пожарский из Москвы, если бы не тяжелые полученные в боях ранения — в голову и ногу.
Князь и посадский, коих в социальном смысле разделяла пропасть… Не было еще в отечественной истории подобного боевого братства! Чудесным образом они дополняли друг друга, локоть к локтю, плечо к плечу шли по предопределенному им Свыше пути.
И Бог хранил их.
В Ярославле вспыхнула эпидемия — моровая язва, косившая в худшие времена целые города. Многие в панике бежали. Все невероятным образом предпринимаемые для сбора ополчения усилия могли оказаться прахом… Ополченцы провели Крестный ход, народ, вооружившись лопатой и топором, за один день возвел Храм — «обыдень» (мера традиционная, но исключительная). Ладный получился Храм, назвали — Спас Обыденный. Эпидемия отступила.
Чудом избежал смерти Пожарский при покушении на него там же, в Ярославле: отвело нож убийцы Провидение — был ранен воеводов стражник.
В походе сопровождала ополченцев доставленная из Казани чудотворная Казанская Икона Божией Матери.
В Ростове Великом известный на всю Россию старец-затворник Иринарх передал Пожарскому заветную реликвию — поклонный крест.
Дионисий, архимандрит Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, напутствовал… Неделю стояли ополченцы Минина и Пожарского под стенами Лавры; пасмурным ветреным днем двинулись на Ходкевича — с иконой Живоначальной Троицы, с образами угодников Николая и Сергия вышли провожать монахи. Ветер дул встречный, с новой и новой силой, поднимая клубы пыли, обрывая полы монашеских и воинских одеяний. «Дурной знак!» — приуныли ратники. Каждого (!) из воинов — радетелей Отечества святой водою, крестным знамением благославлял Дионисий. Последними за благословлением подошли Минин и Пожарский: только благословил батюшка, вдруг — о, чудо! — ветер переменился, стал попутным. «Господь явил свою милость!» — воодушевил Дионисий войско.
Однако бытует у русских мнение: «На Бога надейся, а сам не плошай!». Ни благословения батюшек, ни святые реликвии, ни добрые знаки не помогут в самом благом начинании, если сам себя человек не проявит, уповая только на милости Божии. А проявили К. Минин и Д. Пожарский таланты удивительные.
Единомышленники, соратники, такие же отношения прививали и собранному ими воинству.
Читаем в летописях: «Никакой ссоры между людьми Пожарского не бывало, но все совестно и единомысленно друг с другом поступали». В то время как обычным для Смуты был всеобщий разлад, когда, по выражению очевидца событий князя Семена Шаховского, в большинстве своем «друг на друга, аки враг на врага, завистию вооружаемся».
Принимали в ополчение «перелетов», бывших противников, прощая былые прегрешения (что истинно по-христиански), давая возможность кровью искупить свою вину.
Веротерпимые, как православным христианам и подобает, сумели сплотить людей многих народностей и разного исповедания: среди ополченцев и казаки были (будущие малороссы), и татары — из Касимова и Темникова, Алатыря и Казани, Кадома и Шацка, царевич Араслан с боевым отрядом из далекой и загадочной Сибири, чуваши, черемисы, мордва, башкиры… Ополчение, собранное К. Мининым и Д. Пожарским, было в полном смысле народным, то есть многонациональным, коей Русь испокон веков и являлась.
Милосердно отнеслись к поверженному врагу. С.М. Соловьев: «…сдались… поляки: Струсь с своим полком достался казакам Трубецкого, которые многих пленных ограбили и побили; Будзило с своим полком отведен был к ратникам Пожарского, которые не тронули ни одного поляка».
В то же время требовательности и даже жесткости руководителям Ополчения (иначе в ратном деле и нельзя) было не занимать.
В Балахне, на родине К. Минина, купцы и промышленники пожалели денег в ополченскую казну. «Руки бы вам отсечь!» — как пишут летописцы, возмутился Минин. Принесли — более, чем просили… За прижимистость в тяжелую для Отечества годину велел взять под стражу коллегу своего — ярославского земского старосту богатейшего купца Григория Никитникова…
За этой требовательностью также стоял личный пример.
Начав сбор средств в казну Ополчения, Минин первым внес лепту из собственного имущества «на строение ратных людей», при этом «мало что себе в дому своем оставив». А Пожарского московские «семибояре», объявив изменником, лишили имения. Другими словами, в период похода на Москву, собирая немалые суммы в ополченческую казну, сами они были по сути дела нищими.
Но дело даже не в потере имущества. Под угрозой оказались не только их собственные жизни, но и жизни их жен, детей — что может быть больнее, тягостнее? Пощады в случае поражения просить было не у кого: выкашивала карающая вражья рука в те Смутные времена семьи под корень…
При всем при том показали себя как мудрые, толковые дипломаты. Так, с Севера, подмяв под себя Новгород и другие города, грозил нападением швед. Начали переписку на предмет якобы воцарения на Руси шведского королевича — тем самым нейтрализовали возможного противника, исключив войну на два фронта.
О полководческих талантах — разговор особый.
В сражении с Ходкевичем у Московского кремля положение было «или-или». Или победить, или — погибнуть. Отступать было некуда: впереди — польские «свежие» тысячные отряды, позади — крепостные стены и пушки засевшего в Кремле вражеского гарнизона. Три дня шло кровавое сражение, а исход был все еще не ясен. Вечером третьего дня, когда бои стихли, а изнуренные войска с обеих сторон расположились на отдых, Минин с разрешения Пожарского собрал добровольцев — около четырехсот ратников, под покровом ночи преодолел Москву-реку в брод и ударил по флангу противника. В стане врага началась паника, на подмогу Минину устремились москвичи и другие ополченческие отряды… Ходкевич, неся колоссальные потери, отступил, а затем с остатками войска и вовсе покинул Россию.
«Воинское дело есть дело трудное, скорбное и трагическое. Но необходимое и служащее благой цели, — писал православный философ И. Ильин. — Средства его жестокие и неправедные. Но именно поэтому дух, коему вручаются эти средства, должен быть крепок и непоколебим в своем искреннем христолюбии».
«Истинное христолюбие"… Оно отличало Кузьму Минина и Дмитрия Пожарского — плоть от плоти сынов русского народа. Здесь и нужно искать истоки победы собранного ими Народного ополчения.
Хотели было приписать Д.М. Пожарскому некую корысть (и по сию пору кое-кто пытается — см., к примеру, писания «популяризатора» русской истории Э. Радзинского): будто бы претендовал князь на престол. Как поведал один его современник, «Воцарялся (Пожарский) и стало (это) ему в двадцать тысячь». Подразумевалось — на подкуп земства, как бы сейчас сказали, избирателей, их голосов. Что есть откровенная ложь!
Еще историк П.Г. Любомиров в «Очерке истории Нижегородского ополчения», опубликованном в 30-х гг. прошлого века, документально опроверг: «…сказавши это в пылу ссоры и спора Лар. Сумин, оправдываясь на суде, отрекся от всей своей речи о Пожарском, обозвал «поклепом» приписание ему этих слов». Кроме этого навета, нет более свидетельств, что Дмитрий Пожарский «покушался» на верховную власть.
Хотя, с точки зрения народной, претендовать мог.
В дошедшей до нас песне — одном из последних всплесков народного былинного творчества предлагают Дмитрию Пожарскому Московский престол, да отказывается князь:
«Ох вы гой еси, бояре — воеводы московские!
Не достоин я такой чести от вас,
Не могу принять я от вас царства Московского…»
Не может, поскольку есть «из славного, из богатого дому Романова» Михаил сын Федорович… Выполняя свою миссию, добивались К. Минин и Д. Пожарский не наград и не почестей и уж паче не какой-либо власти в государстве Московском — о другом молили Создателя.
Деятельно участвовали в подготовке и проведении Земского собора, поставившего во главе России, как говорили тогда, «русского царя истинно православной веры». Затем до последних дней своих верой и правдой служили Отечеству.
В июне 1613 г., жалуя Минина «думным дворянином», Михаил Романов «велел ему быти всегда в Москве при нем, государе, без отступно и заседать в палате». С участием Кузьмы Минина проводятся в государстве «пятинные сборы» для обнищавшей российской казны. Выполнял и другие важные поручения государя.
В начале февраля 1616 г. прибыл в Казань, где «черемиса заворовала». Завершив расследование, двинулся обратно. Видимо, в дороге сильно заболел. И пишет современник-хронограф: «А Кузьмы Минина едучи к Москве на дороге не стало». Предположительная дата кончины героя — 21 мая по н. ст., отмечаемая прежде всей дореволюционной Россией как День памяти Гражданина Минина.
Дмитрий Михайлович Пожарский, получив звание думного боярина, также продолжил службу. Изгонял остатки интервентов с Русской земли, вел дипломатические переговоры, собирал налоги в казну, воеводствовал в Новгороде, руководил Ямским, Разбойным, Поместным, Судным приказами… Умер 20 апреля 1642 г.
Оставили народные герои о себе добрую память и в силу просто человеческих христолюбивых своих качеств.
Были крепкими семьянинами, воспитали достойных детей, потому что семья для православного — «малая Церковь».
Содержали увечных в боях однополчан, семьи погибших товарищей, жертвовали монастырям и Храмам. Храмы строили.
Князь Пожарский за свой счет и руками своих мастеров возвел немало церквей. И одна из них — знаменитая на всю Россию Казанской Иконы Божией Матери на Красной пл., главный православный Храм в честь великой победы Ополчения 1611−1612 гг. (разрушенный большевиками, ныне, к счастью, восстановлен).
Почитание народом героев уже при их жизни не знало границ.
«Еще шла Смута, а Минин уже входил в легенду» — писал нижегородский исследователь-биограф Н.А. Саввин в канун 300-летия кончины героя.
Лучшие умы России деяниям К. Минина и Д. Пожарского неизменно и с великим почтением давали высочайшую оценку. Им посвящены былины, поэмы и гимны, исторические и художественные произведения, монументальные скульптуры и живописные полотна. Морские просторы в дореволюционные времена бороздили военные корабли имени героев. Их имена присваивались танкам и бронепоездам на фронтах Великой Отечественной войны… Правда, сегодня ситуация несколько иная.
Ситуация такова, что граждане России (в их числе и православные, люди воцерковленные), в особенности молодежь, в массе своей мало что знают о подвиге, свершенном нашим народом четыре столетия назад.
По сей день в России — ни одного музея Нижегородского ополчения (музеев русской водки уже несколько)! Нет правительственных наград имени его героев. Не пишутся популярные книги соответствующей тематики, а былые литературные источники переиздаются мизерными тиражами. Не снимаются киноленты и телесериалы. В принципе, практически ничего не делается, дабы воздать должное памяти былинных народных героев, а нашим современникам в момент безверия и шатания лишний раз напомнить, откуда пошла есть земля Русская.
Впрочем, в последний год кое-что к лучшему все-таки переменилось.
С 1649 г., по установлению Государя Алексея Михаловича, на протяжении уже более трех с половиной столетий, несмотря на все возможные перемены и завихрения в умах правителей, 4 ноября (по н.ст.) на День чудотворной Казанской Иконы Божией Матери по всей России поминаются герои Народного ополчения 1611−1612 гг. Поминаются, как и подобает, молитвой, Крестными ходами, перезвоном колоколов. При этом до 1917 г. праздник этот был как религиозным, так и светским, то есть праздновался всей многонациональной Россией. И вот с нынешнего 2005 г. 4 ноября вновь объявлено праздником всероссийским и выходным днем. И хотя связь «нового» праздника с Народным ополчением властями всячески ретушируется (название официально получил — День народного единения, «неофициально» навязывается — День добрых дел), она, эта связь, для любого русского патриота очевидна.
* * *
…Перед смертью Дмитрий Михайлович Пожарский принял схиму. Имя в монашестве взял своего незабвенного соратника и друга, с коим на время разлучила смерть, но не судьба, — КОСМА. Думается, совпадение это также не случайно.И да святится их имя в веках!
С.В. СКАТОВ,
Действительный член
Русского исторического общества
http://rusk.ru/st.php?idar=14355
Страницы: | 1 | |
