 |
| Правая.Ru | Эльза Дильмухамедова | 02.11.2005 |
Правая.Ру: Эльза Ельтоковна, расскажите, пожалуйста, как сейчас складываестя обстановка в Казахстане в плане сосуществования ислама и Православия?
Эльза Дильмухамедова: Коренное население Казахстана исповедует ислам. Но в то же время есть молодежь и интеллигенция, русскоязычная интеллигенция, которая получила через русский язык знания о мировых цивилизациях. Они получили эти знания о всем мире только через русский язык, потому что на казахском, тюркском языке есть лишь отдельные публикации, что-то, может быть, и то все это с арабского переведено. Их можно перечислить на пальцах руки. И благодаря тому, что мы связаны были и с Россией, и с Советским Союзом, у нас было самое сильное востоковедение, у нас была самая сильная гуманитарная наука. И поэтому мы можем знать все, начиная от ленинизма и заканчивая самыми современными философскими трактатами. Более того, сейчас обрушилась огромная лавина литературы, благодаря чему мы сейчас имеем возможность знакомиться со святоотеческим наследием. Этого не было ни в каком веке. Поэтому ощущение того, что мы, наконец, нашли какую-то золотую жилу и что мы от нее теперь никогда не отойдем, что будем все время с ней, нас вдохновляет. Теперь мы вышли через русское слово на Православие. Теперь мы знаем себя не только в этом мире, но и в вечности. То есть мы себя можем видеть в вечности, и от этого мы стараемся быть миссионерами. Нас, православных казахов, единицы, поэтому ревность о Православии именно в нас присутствует. Русские считают, что исповедание православной веры — это обычно, естественно, это так и должно быть. А у нас — выбор. Все на все. Ты отдал все, что было связано с тобой и с исламом, какими-то древними традициями, шаманами. Ты отдал все, отошел от всего. Но и хочешь все взять.
Наша слабая сторона, что мы не знаем настолько казахский язык, чтобы мы могли преподать Евангелие, которое уже переведено на казахский язык. Сначала протестантами, но еще раньше ильминскими, через Казань и через Казанский университет, и через Казанскую академию и семинарию. Но там некоторые моменты устарели, они уже не в обороте. Поэтому нам нужна квалифицированная помощь для того, чтобы мы могли перевести на современный казахский литературный язык это сокровенное, очень важное для нас Евангелие, Библию, богослужебную литературу.
Все, что можно было, мы привезли из Татарстана. Нам владыка Анастасий дал всю богослужебную литературу. Но на татарском языке. То есть существуют нюансы, которые пока непреодолимы. И теперь на Пасху или другие праздники больше читаем евангелие на русском языке. Я обратила внимание, что рассеянное внимание наших прихожан появляется, как только мы начинаем читать на казахском. А когда читаем по-русски — кто-нибудь из прихожан или из семинаристов — все меняется, совершенно другое отношение, очень внимательно слушают. И уже дух пошел другой. То есть очень трепетно относятся к этому языку.
И в этом плане наше движение наших властей на то, что надо овладевать казахским языком, мы приветствуем, но в том плане, чтобы мы знали на казахском языке наше любимое Евангелие. Но это уже наша проблема, мы и пытаемся ее решать. Но с другой стороны, вся разговорная, бытовая сфера переводится на казахский язык, и наши депутаты рвут на себе рубашки, заявляя, что надо срочно изучать, что мы за пять лет мы изучили казахский язык, то у нас, я казашка, я патриотка своего народа, я очень люблю его и никуда не двинусь, у меня вызывают неприятие.
Я долго занималась историей нашего края и поняла, что Православие для степи — самое устойчивое. Все остальные верования отошли, не были восприняты казахским народом. Сейчас это проявляется все сильнее и сильнее. Сейчас, можно сказать, время благоприятное. А время благоприятное, это время нашей молитвы. Поэтому на русском, на церковно-славянском ли молимся — самое главное молиться и просить Божьей помои, чтобы у нас обязательно был престо Царя-мученика, потому что-то, что сделали Романовы для нас, неоценимо. Можно сейчас поднять материалы 300-летия дома Романовых, по всему Казахстану и Средней Азии, в каком состоянии мы были и в каком состоянии мы сейчас находимся. А можно даже говорить и о 400-летии будущих Романовых, которые уже на небе, наши покровители. И нам они сподобились привести мощи Преподобной мученицы Елизаветы, и тогда оказалось, что народ не спит. Все пришли поклониться мощам — и мусульмане, и те, и другие. Почему-то именно на Елизавету так прореагировали, очень сильная волна, около 40 тысяч было, всего 1 день было, и нескончаемый поток днем и ночью. Это меня и привело к мысли, что наши небесные покровители действуют с нами, они требуют от нас решительных мер, чтобы мы могли действовать, просвещать народ, наша миссионерская деятельность тоже должна развиваться. Поэтому от 300-летия дома Романовых до 400-летия можно очень многое сказать.
Теперь пришло время для того, чтобы осознать, что мы без русского языка, который для нас открывает весь мир, всю вселенную, открывает нам вечность, уже не сможем. Поэтому политика наших депутатов в какой-то мере даже президента — всеобщего постепенного перехода на казахский язык — неоправданна. Потому что по простым правам человека она нарушает мои права. Я хочу тогда знать и Эллинизм, и нашего Шекспира, и не только гуманитарные и общественные, любые другие науки на казахском языке. Если у меня будет библиотека из 8 млн., и все будут на казахском языке, в квалифицированном, хорошем, научном издании, со сносками и т. д., то тогда он будет востребован. Но когда у нас ничего нет на казахском языке, а просто бытовой язык… Его, конечно, можно выучить, но уже переводится и документация, и поэтому уже кажется, что идет постепенное выдавливание. Но мы никуда не денемся, мы останемся на своей территории, у нас есть спасительное Евангелие, молитвы. И поэтому мы обращались и будем обращаться к нашему президенту, чтобы хотя бы, как в Киргизии, там достаточно благополучно. Там два языка, там хорошо изучают его, и нет никаких конфликтов особенных. Думаю, что, дай Бог, чтобы президент прошел на свой следующий срок, и все это как-то определилось. Скорее всего, это давление окружения.
— А конфликт возможен вообще?
— У нас нет. Дело в том, что сейчас я даже по сравнению с Москвой могу сказать определенно, что мы лучше живем. У нас в 5 раз дешевле все. Я не могу у вас ни кофе выпить, ничего. Это очень дорого. На 100 долларов нашей пенсии можно прожить и заплатить за квартиру, и нормально питаться. А если есть еще работа, то вполне нормально. У нас большая проблема — это книги. Я сюда еду за книгами. Раз в год я нагружаюсь книгами. В информационном плане то, что мне надо, и того издательства, что мне надо, это, конечно, большие проблемы. И не только я их испытываю. Ученых нет, ученые наши, которые копают сейчас историю христианства, сейчас очень много пошли в христианские монастыри, с 4 по 16−18 век, которые есть у нас на территории Средней Азии, начиная от Таджикистана, Туркмении и заканчивая Казахстаном. Зато наши ученые не знают Библии, символики. Они знают, что крест — это что-то, связанное с Православием. Но когда мы находим более-менее сложные вещи, даже икона была каменная, на ней изображено крещение Господнее. Она сейчас в музее. Они описывают, что «один человек держит руку над другим человеком. Вероятно, культового содержания». Это что такое? Это разве наука? Я говорю, вы хотя бы обратитесь к библейскому словарю. Потому что в таком виде выставлять на экспозицию артефакты, тем более икону, просто нельзя.
— Конфликт, возникший с русским языком, это от кого движется желание его запретить? Неужели от Назарбаева?
— Конечно, это не так. Потому что я, когда снимала фильм «Континент Евразия» по Льву Николаевичу Гумилеву, то обращалась к нашим ученым, они говорят, что, может быть, из всех президентов самым блестящим из знающих русский язык и правильно на нем говорящим является именно Назарбаев. Он блестяще говорит и на русском, и на казахском. Нам, конечно, в общем-то желательно тоже так знать, ну, политические темы. Однако когда начинают культурологические, философские, все равно это уже идет смешанный язык. А идет от наших депутатов, националистов. Потому что это их конек, и если они вдруг лишатся своего конька, и надо будет все-таки и на русском, и на казахском, тогда русский язык, его востребованность выйдет на первый план, и они сами будут невостребованны. То есть это тот самый инструмент, благодаря которому они выживают.
— Удивительно, у вас получается, что ваша пенсия, для нас действительно небольшая, позволяет вам выжить, а, с другой стороны, вы говорите, что нет ученых. То есть наука не финансируется?
— Нет, дело не в науке. Дело в том, что отсутствует среда, та среда, которая была в Советском союзе. У нас были ученые из Новосибирска, из Москвы, из Тарту. Ученые, которые приезжали и вели семинары, были востребованы. Теперь все наши настоящие ученые лингвисты, которые знают несколько языков, арабисты, китаисты, и так далее, они уже уехали в Россию в Институт востоковедения или, может быть, дальше за рубеж. И у нас остались те, кто остался. Поэтому им достаточно скучно. А свято место пусто не бывает. Приезжает к нам Америка, Франция, и все откуда-то. И теперь наши ученые их обеспечивают, они раскапывают, отдают артефакты, потом выходит, допустим, во Франции, полный комплекс наскальных рисунков с их интерпретацией, а наши уже с французского на казахский переводят работы. Это ненормально. Мы могли все это издавать сами. Вот этот перегиб, крен, он существует. Потому что ну еще одна лишняя сотня долларов не помешает. И наши начинают пахать на этих людей. Я хочу сказать, что раньше было легче, сильнее была литература, были книжные развалы, можно было брать, зная что в Москве то же самое, что и в Алма-Ате. Теперь это дефицит страшный. Конечно, у нас есть книги. Но это то, что считает директор книжного магазина нужным. По его выбору сюда привозят. Но не всегда совпадает с моим, поэтому лучше, приходить ко всем издательствам и брать то, что нужно.
— Хотел уточнить. Вы говорите, что они работают за лишние 100 долларов. На кого именно?
— У нас же все почти раскопки ведут через Сорос или еще что-то.
— Зачем им это надо?
— Они в какой-то мере даже идеологию говорят. Когда мы говорим что это древние дарии или скифы, саки, они говорят, это просто ваши шаманы. У них своя интерпретация. Так было непосредственно с одним французом, который жил у меня в доме. Я ему показала все свои картины, он посмотрел, да, ну вы так трактуете. То есть они хотят все отношения древних религий привести к шаманизму. Ну, может быть, им так выгоднее. А может быть для того, чтобы показать, что к нам, как к индейцам, относятся.
— Понятно. А вот переходя к Православию. Вы говорите, что начался некий «бум на Православие».
— После того, как у нас вся появилась свободная литература, литература святоотеческая, мы можем через Интернет брать тоже то, что надо. И когда человек выбирает, ему есть что выбрать, он, конечно, выбирает, уже просто по определению, лучшее. Когда у нас большие праздники, и в нашу главную мечеть бегут струйки молодежи, я уже знаю, что они от наркоты освобождены. Про спасение — я не знаю их души. Господь сам определит. А то, что они убегают от мерзости нашего века, это однозначно. Сейчас самое главное самим молиться и самим показывать пример, кто мы есть. А это терпение и любовь.
— А что предпринять для того, чтобы как-то начать миссию в Казахстане более активно. Если Вы говорите. Что русский язык там постепенно уходит на задворки.
— У меня была проблема. Мою картину «Из глубины воззвах», которую я сделала к 2000-летию рождества Христова. Это заказ нашего Госкино. Они долго сопротивлялись даже названию — давай назовем «Из глубины веков». В общем, я оставила название церковнославянское. И постепенно привыкли. Там я впервые показала богослужение на сирийском языке, это видимо само древнее из всех чинов богослужения, которое только можно было достать. То, что я записала в церкви Иакова в Иерусалиме. Псалтырь тогда читается. Но у меня была возможность показать наши артефакты, связанные с христианством на территории Казахстана. То есть это кайраки с крестами, их около 700 в Киргизии. Я сняла все. Потом эту каменную иконку, каменную чашу с крестом, голубем и свастикой. Огромная каменная чаша с сирийскими надписями, но она общеизвестна, всюду опубликована, хотя надпись до сих пор не опубликовали. В общем, я привлекла внимание к этой проблеме. И сначала оказалось, что как-то они поежились — как это принимать? Теперь уже привлекли внимание и начали копать.
А теперь мы пытаемся сделать серию картин о Православии в Казахстане. Но мы вернемся к языку. Когда я переводила на казахский язык, это был праздник для нашей русской казахскоязычной культурной интеллигенции, которая была у меня диктором, и которая переводили мой текст. Потому что там слова, «сретение», «грядет», еще какие-то. Они на церковно-славянском они были как-то сопряжены с древне-тюркским поэтическим языком зарау. Там они находили отклик. А когда перевели на русский се жених грядет полуночи, они адекватно перевели. Я сейчас не могу по-казахски сказать, мне надо текст написать. Они все поняли. Поняли, что это жених, это царь, царь неба. И вот он грядет, то есть он ушел, он еще идет, он уже был, он еще придет, в общем то, что прошлое, настоящее и будущее соединено в одном слове грядет. Это тоже нашли. И оказалось, что с церковно-славянского более адекватно можно перевести на казахский, чем с русского. Вот по-русски: жених идет в полночь. И все. Они говорят, это баранта, жених идет воровать невесту. Все перевернулось. Церковно-славянский ближе к древне-тюркскому. Они где-то сопряжены.
Все, что касается казахского языка, это разрешимые проблемы. С другой стороны, наши те же депутаты все знают на хорошем бытовом уровне. Они могут общаться. Но дело в том, что казахский язык, тюркский язык, древне-тюркский язык, тягатайский язык не изучены. И вместо того, чтобы нас всех тотально заставлять бытовой язык изучать, надо создать институт тюркских языков. Пусть это будет прецедент. Одно дело младотюрки, другое дело — якуты. Но это оказывается не по силам нашим депутатам, они не смогут на нем работать. Потому что нужна квалификация, нужна Россия, нужны какие-то специалисты, которые в этом понимают. Надо знать сирийский язык, и т. д. Древние языки. А это работа. Но зато это пища страны. А то, что мы тотально будем переходить или не переходить, это создает только проблемы. И в политическом, и в бытовом, и в нравственном, и в культурном смысле.
— Касательно отношений с Россией, раз уж зашла речь. Была информация, Назарбаев якобы обратился к Путину, и они устроили совет о том, что можно было бы в какой-то ближайшей перспективе объединиться. Россия и Казахстан станут единым государством. Понятно, что это некоторым образом журналистская утка. Но в Вашем понимании реально ли чтобы обе страны добились большего сближения, чем сейчас.
— Это реально хотя бы потому, что если наш президент — он достаточно прямой и человек больших решительных действий В отличие от многих. Я даже в своем будущем фильме собираюсь сделать пассионарием. Я докажу, что он все воды, которые есть, знает, что сейчас подъем, что плотину сделал. Появилась вода, появилась там рыба. Плотина. Потом он уже чуть не всю степь озеленяет. Миллионы или миллиарды саженцев привезли вокруг Астаны. И они зазеленели. Строит Астану. В этом плане он еще 5 лет назад говорил о ЕврАзЭс, говорил о едином рубле. О едином языке. Естественно русском. Это у меня в фильме есть. Я знаю, что фильм о нем сняли, он назывался «Орден святого Андрея Первозванного». Когда ему подарил орден еще Ельцин, первому президенту из всех стран СНГ такое замечательный святое подношение. Назарбаев с радостью, с благоговением одел на себя этот орден, в котором крест Господень и где на нем распят Андрей Первозванный, надеюсь, он все это видел и понимал. И мы теперь молимся Андрею Первозванному. Раз ты там где-то есть, то помогай нам. Наш президент сказал, что должно быть одно пространство, один рубль, один язык. Хорошо. Было так заявлено. И уже через год пошла другая тенденция. То мы с турками, то мы еще что-то. С одной стороны, мы боремся, с другой — провоцируем наших националистов объединиться с югом для того, чтобы создать Халифат. Мы их провоцируем. Мы сделали фильм такой. И вот, пожалуйста, наш герой. Из него делают героя. Но не в этом дело.
Я доверяю бесконечно нашему президенту. Если он сказал это, значит, так оно и должно быть. У меня такое ощущение, что он наш человек. Как и Путин, и Лукашенко. Он больше Белоруссию не даст в обиду. Именно так Господь поставил простого человека, но очень твердого, решительного, знающего свое дело. И никакие туда не лезут униаты. Хотя ему трудно приходится. И, конечно, надеемся, что она быстро воссоединится, и снова возглавит тот, кто возглавит. Дай Бог, чтобы пошло к этому. Наш президент — все-таки дальновидный и мощный политик. Если Индия, Китай, Пакистан и Иран, даже исторически традиционно смотрят в сторону России, а значит в сторону Казахстана, это как раз означает то огромное евразийское пространство, которое может противостоять, и очень успешно, вот этой глобалистской теории, глобализму. Потому что в первую очередь, моя даже картина посвящена антиглобалистским теориям, антиглобалистскому настроению и духу. По-моему, это даже промыслительно, чтобы континент Евразия спасался. Потому что жертва наша уже принесена. Это Великая Отечественная война. Всюду мои родственники. Умершие, отдавшие за других свою жизнь. И я считаю, что это мое пространство тоже. И каждый так считает. Жертва Великой Отечественной войны уже принесена. Царь, мы его тоже уже в жертву принесли, Господь принял эту жертву. То есть теперь на этом духовном уровне понятий евразийства расширяется не только до уровня социума, не только до уровня пространства, геополитики, но до уровня вечности. И вот если эта теория, эта мысль пройдет, то она приобретет совершенно новую духовную составляющую. И все наши всякие языковые претензии, они просто отпадут за ненадобностью. На каком языке писали…
— Внутри страны люди разделяют Ваши мысли. По поводу Евразии, поддержки Назарбаева, контактов с Россией.
— Ну, конечно, да. Но иногда ропщут, что зарплата не та, еще что-то. Тем не менее, ездят в Париж, их приглашают, на нас очень обращает внимание Запад, и почти каждый там уже побывал, и читал лекции по 40 дней, и каждый год туда ездят. Так что надо быть просто благодарными. Есть ли смысл благодарности за то, что ты жив, за то, что ты можешь молиться, что у тебя есть Господь.
— Прекрасные слова. А вот есть ли у Вас оппозиция? Такие великие оппозиции, которые ломали на наших глазах Украину, Киргизию.
— Вы знаете, с Киргизией, казалось бы, мы близкие родственники. Все-таки тюркские народы, казахи и киргизы. Но все-таки киргизы — более горный народ. Я уже говорю сейчас, ссылаясь на те мысли, которые я слышу от Льва Николаевича Гумилева. Они более суровы, у них нет чувства юмора. А мы степные люди, у нас вся степь. У нас есть чувство миросозерцания. Мироустроение, как у западников. Поэтому мы ближе к России, чем киргизы. Они более суровые. И в этом отношении, вот там что-то произошло. У нас это не могло быть, потому что это созерцание, что ты здесь, что я могу идти дальше, и там мое пространство. И я приду за Омск, я приду туда. Туда, где были мои предки. А они везде. Вот это чувство широты, не только географически, но и в вечности, оно нас спасает. Поэтому я считаю, что и у киргизов, и вообще у среднеазиатских народов есть огромная великая чудесная спасительная перспектива стать верующими, стать христианами, прийти к Православию и спастись.
— Вкратце расскажите о своей деятельности как режиссера.
— Сначала я училась на физика. Но закончив 4 курс я не смогла сдать теоретическую физику и ушла. Тем не менее, физику я на своем духовном уровне освоила. Потом я поступила во ВГИК и закончила у Александра Михайловича Згуриди курс «Научно-популярный кинематограф». Я выбрала научно-популярный кинематограф и сейчас делаю научно-публицистические картины. Еще в ранние годы я познакомилась с трудами Льва Николаевича Гумилева. Нам на курсы принесли три тома «Этногенез и биосфера Земли», и поскольку я еще физик по образованию, я обратила на это дело внимание. Конечно, я там мало, что поняла. Но через 3 года я впервые встретилась с Львом Николаевичем, в 83 году на его лекции по народоведению. Лев Николаевич очень был доволен, что я из Казахстана, его там знают. И вот с тех пор я вела записи, снимала Льва Николаевича. Сняла «Степная сюита», посвященная его теории этногенеза, именно пассионарности, но там не только Лев Николаевич, там история казахского народа в концепции ученого. Потом сняла, когда мы уже прощались с Львом Николаевичем, «Евразийская идея». Там и Трубецкой, и Лев Николаевич Гумилев, и Савитский, и Фроловский, и вообще понятия ментальности, социальности в евразийском плане. Там Лев Николаевич наговорил свою родословную. Почему он любит малые народы. И не только малые народы, почему он так любит тюркские народы. И как он сердце все свое обратил к нам. Ведь когда-то в детстве я увлекалась индейцами, но когда я прочитала про их жертвоприношения человеческие, вся моя любовь обратилась к тюркским народам. Он как бы от них отвернулся. Этого тоже запись есть. Потому что все это я записывала на магнитофон и все использовала в фильме.
И в общем он остался с нами до конца, у нас теперь есть евразийский университет, единственный в нашем пространстве Евразии, самый престижный университет, потому что там на техническом уровне все на самом высшем уровне. Теперь мы стараемся, чтобы это было и на самом высоком гуманитарном духовном уровне. Поэтому эту евразийскую теорию я вижу не только социальной, геополитической, но и духовной, и в плане вечности, это такое евразийство. Поскольку все евразийство основывается на Православии, но в то же время на веротерпимости, потому что у нас есть коренное население, которое исповедует ислам, то есть от нас любви, от евразийцев, больше требуется, чем от вас, христиан, которые, слава Богу крещены, а больше никого не вижу и не знаю. А нам надо не два глаза, а четыре глаза. И знать и тех, и других. И еще показывать себя как христиан, и любить своих же братьев и сестер, которые приняли ислам и исповедуют его. И дай Бог, им тоже спасения. Поэтому евразийство в этом плане гораздо более мощное, которое спасает людей, оно миссионерского плана. И Лев Николаевич тоже говорил, что Россия спасется евразийством. Конечно, имея в виду в первую очередь веру православную, но евразийство — это наша целеустремленность в данном времени в данный час, на этой земле. На этом континенте Евразия.
— Последний вопрос по поводу нового проекта. Вы о нем немножко сказали. К 400-летию.
— Новый проект связан с мощами прп. Елисаветы. Она так встряхнула всю нашу Алма-Ату. Не знаю, в Астане были или нет, но мы уже готовились заранее. Встречали, стояли ночью. Я со своей камерой маленькой пробегаю по льду к ним туда. Длинная очередь, метров 200. И ночью стояли, но все-таки входили. И вот так примерно до 40 тысяч. Мощи находились в нашем Свято-Вознесенском кафедральном соборе, которому более 100 лет. Туда рвались все. Даже моя подруга, мусульманка со своим мужем, который себя объявил буддистом, они пошли, свечи купили, поставили. Как не пойти, это же святыня. Вот такое ощущение было у многих. Там были и мусульмане, и атеисты. Это Господь вел и все. Как можно объяснить. И Елизавету я люблю безумно. И надеюсь, что она спасет. Она же немка, и она наша. А я вот казашка, и ваша. И вот все такое тонкое духовное родство с ней. И поэтому прошу к ней молитвы, и как-то сразу получаю отклик.
И вот она пришла из Европы, из глубинки, и стала здесь нашей мученицей любимейшей, не только в России, но и в Средней Азии, и поэтому это как-то связано с тем, что было 300-летие, и все воспряли. Все с огромной надеждой, что какие-то перемены будут, что Господь не оставит, царь не оставит. Что все будет так, как должно быть. И что мы встанем с колен, народ, который был в очень тяжелом состоянии. И поэтому к 400-летию будем готовиться, и целую серию фильмов сделаем. Что для нас сделал род Романовых, царский род Романовых. И что мы ожидаем от Православия, от русского языка. Не только спасения. Сейчас надо показать, что нам надо готовиться к более продуманному, осознанному нашему существованию в будущем, которое называется евразийское пространство, и мы евразийцы.
Как-то я к Льву Николаевичу Гумилеву обратилась, говорю: меня ущемляют, говорят, ты не казашка, ты не русская, ты детей русских родила, мать татарка. Ты кто? Ты самый ненадежный человек в плане своей неопределенности поведения. Непредсказуемости. Ну, Лев, конечно, успокоил, говорит, нет, Эльза, мы все евразийцы. Ты любишь Бога, ты любишь свой народ. Этого довольно, и слава Богу за все. И Россия тоже спасется тоже евразийством.
