 |
| Литературная газета | Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл | 02.11.2005 |
Митрополит КИРИЛЛ:
— Спасибо за любезное приглашение посетить редакцию «Литературной газеты», издания очень известного и в России, и во всём мире, имеющего огромные заслуги перед нашим народом. Тот вклад, который «ЛГ» вносит в общественную жизнь, представляется мне очень важным и нужным. Действительно, произошла некая смена парадигмы, причём это случилось не только с «Литературной газетой», но и со многими, включая вашего покорного слугу. Некоторые спрашивают: «Ваши взгляды, ваша позиция в последние годы так изменились… где же вы настоящий — тогда или сейчас?» А я не стесняюсь признать, что критическое и вдумчивое восприятие реальности обязательно вносит коррективы в установки, которые сформировались ранее, в годы интеллектуального и духовного возрастания. И то, что подобные перемены произошли и с «Литературной газетой», я также считаю не признаком конъюнктурности, а свидетельством открытости миру, способности разумно воспринимать вызовы, которые делает нам современность.
Мне кажется, самые главные вопросы, стоящие сегодня перед нами, это вопросы смысла жизни. Вопросы вечные, но в нашей реальности очень обострённые. В этой связи интересна мысль, высказанная нынешним лидером ХДС Ангелой Меркель, с которой я имел продолжительную беседу в ходе недавнего посещения Германии. Она сказала, что невероятно привлекательный прежде лозунг — «Жить лучше!» — для немцев более не актуален. И поэтому она хочет обратиться к нации с другим посланием, пафос которого лежит в духовной сфере человеческого бытия.
Меня волнуют те же самые проблемы. Мы знаем, что ради «лучшей жизни», т. е. жизни сытой, обеспеченной, комфортной, затевались все реформы, совершались все революции. В течение семидесяти лет во имя такого «светлого будущего» жили, отказывая себе во всём, миллионы людей в нашей стране, а многие даже умирали за эту идею. Оказалось, что в реальной жизни она неосуществима. Социалистический эксперимент провалился вовсе не потому, что у нас были «неправильный» социализм, громоздкий и неповоротливый механизм управления народным хозяйством, отсутствие конкуренции и т. д. Но тогда почему? Для меня, как человека верующего, ответ ясен: потому, что не было Божия благословения, потому, что идеология советского общества имела не то что атеистическую, т. е. безбожную, а ярко выраженную богоборческую направленность.
Сейчас идеологический вектор государственной политики сменился, но посмотрите, жизненная установка у людей осталась прежней: жить лучше, причём для большинства это означает сытнее и благополучнее. И всё!
Я глубоко убеждён, что на основании исторического опыта, приобретённого нашей страной, мы, как никто другой, можем обратиться к миру с уникальным посланием и сказать: построение общества всеобщего благоденствия никогда не принесёт человечеству счастья, если поиски этого благоденствия будут осуществляться вне контекста духовных потребностей человека.
Тема сложная, многогранная, вряд ли её можно осмыслить на каком-то одном понятийном уровне. Но первое, на что я обращаю внимание и что является предметом моих размышлений, это соотношение человеческой свободы и нравственной ответственности. Может ли существовать человеческая свобода без нравственной ответственности, и несёт ли нравственную ответственность человек, не имеющий свободы?
В эпоху Просвещения центром мироздания был объявлен человек, который мыслился безгрешным от рождения. Руссо, например, вообще выдвинул теорию воспитания, подразумевавшую естественное, без влияния общественных институтов, развитие природных задатков человека, по определению лишённых какого-либо греховного начала. Ведь если человек рождается непорочным, нужно предоставить ему полную свободу для раскрытия своего потенциала. Отсюда и произрастает доминирующая сейчас в либеральном западном обществе идея абсолютной ценности человеческих прав и свобод. Французская революция эту парадигму ввела в контекст политической логики, позже она стала определять политическое мышление европейских народов и в ХХ веке была положена в основу работы международных организаций. Спросите у современных европейских бюрократов из Брюсселя или Страсбурга, в чём они видят свою задачу. Они скажут: в первую очередь в защите человеческих прав и свобод, так как все существующие беды, по их мнению, имеют причиной несоблюдение этих прав в тех или иных государствах.
Я также убеждён, что права и свободы человека нуждаются в защите. Но я убеждён также и в том, что человек не рождается безгрешным. Даже если исключить богословский аспект, христианскую антропологию с её учением о повреждённости человеческой природы как следствии первородного греха, мы можем, к сожалению, констатировать: каждый ребёнок наследует не только физические, но и нравственные пороки своих родителей. Последние достижения генетики только подтверждают эту неутешительную истину. Отсюда ясно, что «раскрепощение» человеческой личности, её свободное развитие без всякой коррекции со стороны общества приведёт и к раскрепощению тёмного «дионисийского», как говорили греки, начала, которое есть в каждом человеке. Это тупиковый, гибельный для нашей цивилизации путь. Поэтому либеральный принцип: «Моя свобода не должна ограничивать свободу другого человека» — очень опасен, если он является единственным сдерживающим началом.
Иногда оппоненты говорят: у вас, православных, просто скрытая аллергия на саму тему прав и свобод. Нет, это не так. В советское время наша Церковь, как никто другой, пострадала от притеснений со стороны власти, да и в основе самой идеи прав и свобод лежит христианское понимание человека как образа Божия, чем и определяется высокое достоинство человеческой личности. Но если мы отделяем задачу соблюдения и защиты человеческих прав от нравственной ответственности человека перед Богом и людьми, то обрекаем человечество на раскрепощение страстей, на такой взрыв инстинктов, который с лёгкостью превратит общество в волчью стаю.
И возникает вопрос: можно ли совместить одно с другим? Да, но это достаточно сложно. Успех может быть достигнут при сочетании прав и свобод с традиционными нравственными ценностями, как они представлены в религии и национальном самосознании народа. Вы знаете, конечно, какие дебаты проходят сегодня на Западе по поводу гомосексуальных браков. Они как раз и затрагивают фундаментальную тему соотношения нравственности и свободы человека. Сегодня для гомосексуальных пар требуют тех же прав, которые имеют нормальные семьи. Что можно противопоставить этой тенденции? Только абсолютную нравственную норму, закреплённую в этическом учении Церкви.
Но посмотрите, что происходит сейчас. Религия на Западе оттесняется в сферу частной жизни едва ли не более успешно, чем это было в нашей стране при советской власти. Вы можете быть верующим только в храме или у себя дома. Ваши христианские убеждения не могут мотивировать ваши поступки в общественной жизни. Пример — отказ европарламентариев утвердить в должности комиссара Еврокомиссии итальянца Рокко Бутильоне лишь за то, что он, в соответствии со своими убеждениями доброго католика, назвал гомосексуализм грехом. А теперь судебному преследованию подвергся мэр Иерусалима Ури Лупнянски за попытку запретить в Святом городе гей-парад, то есть откровенную пропаганду греха.
Одновременно с этим секулярный мир считает себя вправе вмешиваться во внутренние дела церквей. В некоторых европейских странах поднимается вопрос о том, чтобы законодательно обязать церкви рукополагать в священный сан открытых гомосексуалистов, и всё это ради соблюдения «права человека» на грех, разрушающий человеческую природу.
В наши дни из общественного сознания уходит понятие истины, место которой занимает «плюрализм мнений». В этой системе любые представления, любые взгляды считаются равноправными и потому имеющими право на существование. В качестве примера приведу полемику, имевшую место в СМИ в канун празднования 60-летия нашей Победы. Тогда предпринимались активные попытки поставить на один уровень подвиг народа, остановившего натиск фашистов, и предательство тех, кто с немецким оружием в руках убивал своих братьев.
Это только один пример, когда в правах уравниваются истина и ложь, правда и кривда, когда иерархия ценностей заменяется рынком идей, работающим по своим законам, когда востребованным становится то, что более привлекательно. А последнее определяется нравственным состоянием «покупателя» — чем ниже нравственность, тем распространённее самые гадкие идеи.
Но что же позволяет нам определять, что есть истина, а что ложь? Только система координат, устанавливаемая Божественным Откровением и сохраняемая Церковью в Предании. Она абсолютна, так как имеет Божественный авторитет. Верующий человек хранит её в своём сердце, и никакие телевизионные «ящики», никакие газеты не могут поколебать его. Но вот парадокс: борьба с подобным пониманием критериев истины началась как раз внутри христианской Церкви — в эпоху Реформации. В 1517 году, ровно за 400 лет до русской революции, на Западе произошла революция христианского сознания, пафос которой заключался в отказе от абсолютного авторитета Церкви в толковании Священного Писания.
То есть каждый мог сказать: «Я имею в себе Святого Духа, и моё понимание Евангельской истины ничуть не хуже святоотеческого, соборного, церковного». Но отсюда с неизбежностью произрастает сначала вероучительный, а потом и нравственный релятивизм, свидетельством чему является вся новая и новейшая история. Но, повторяю, это тупиковый путь, и здравомыслящие лидеры цивилизованного мира начинают это понимать.
До тех пор, пока мы не вернём себе способности отличать добро от зла, что необходимо для ориентации на колоссальном пространстве современной цивилизации, выход на какой-то иной, перспективный путь развития невозможен.
Анатолий САЛУЦКИЙ, писатель:
— В годы перестройки нам начали очень активно навязывать так называемые общечеловеческие ценности. Сейчас это словосочетание уже не так в ходу, но те самые ценности, которые называли «общечеловеческими», нам продолжают навязывать, причём те же самые люди, лица и силы, которые делали это в конце 80-х годов. В этой связи не считаете ли вы, что эти так называемые общечеловеческие ценности на самом деле являются ценностями очень уважаемой, естественно, западной, римской цивилизации, которые являются иными ценностями и навязывание которых России, по сути, является продолжением того тысячелетнего спора, который начался после Византии и который хочет лишить нас этой национальной идентичности, национальных нравственных качеств и т. д.
— Когда М.С. Горбачёв впервые произнёс это словосочетание — «общечеловеческие ценности», я понял: господству марксизма, по крайней мере в России, пришёл конец. Ведь марксистская этика отрицала какие-то общие для всех нравственные ценности. Нравственно то, что служит делу пролетариата, — вот её основной посыл. Но задачи, встающие перед пролетариатом в разные эпохи, разные, значит, и нравственные категории меняются со временем. Тем более не могло быть общего понимания нравственности у пролетариата и его извечного антагониста — буржуазии. И вот руководитель крупнейшей компартии мира, глава самого мощного коммунистического государства говорит о ценностях, общих для всех людей, независимо от их классовой принадлежности, социального и имущественного положения, то есть, по сути, признаёт наличие универсального категорического нравственного императива! Но ведь это равносильно признанию бытия Божия, потому что источником абсолютной нравственности может быть только Абсолют, то есть Бог. В этом смысле употребление термина «общечеловеческие ценности», если понимать под ним ценности, вложенные в человека его Творцом и потому общие и для жителей США, и России, и Папуа-Новой Гвинеи, вполне допустимо.
Но сейчас под общечеловеческими ценностями подразумевают ценности эпохи Просвещения. Сформулированные в результате конкретного общественно-политического развития и его философского осмысления в странах Западной Европы, они коренятся в языческом представлении о человеке как мере всех вещей, но, помимо языческого антропоцентризма, включают в себя некоторые идеи протестантизма, иудейской философии, как она преподавалась в европейских университетах после рассеяния иудеев. А вот католическая нравственная доктрина, основные положения православной аксиологии, этика традиционного ислама и иудаизма не находят в этой системе должного отражения, так как она представляет собой интеллектуальный продукт конкретной цивилизационной модели.
Мы относимся к ней с уважением и готовы вести диалог с её представителями, но только на равных. Но сегодня нам разрешают говорить и проповедовать что угодно, если только мы не посягаем на фундаментальные основы этого мировоззрения. Его адепты присвоили себе право оценивать всё и вся исходя из собственной шкалы нравственных ценностей и очень хотят уложить всё многообразие мира в прокрустово ложе своих стандартов.
Я глубоко убеждён в том, что Россия сегодня должна отстаивать идею многополярного мира. Причём полюса эти не должны быть исключительно политическими, как это понимают дипломаты. Нет, в нашем ощущении многополярность мира гармонически сочетает в себе многообразие цивилизационных моделей. Реальность требует признания того неоспоримого факта, что сегодня параллельно существуют несколько культур, коренящихся в различном религиозном опыте, опыте, парадоксально включающем в себя даже и отрицание религии — атеизм. Можно ли найти в них стыковочные узлы? Я думаю, что да. Если все мы согласимся, что существует общая система этических координат, то эти узлы-связки будут явлены сами собой. Россия даёт уникальный пример такого единства в многообразии. В нашей истории и сегодняшней реальности сосуществуют Восток и Запад, христианство и ислам, религиозность и секуляризм. И Россия может стать прообразом нового мирового порядка, основа которого — не безличное единство в рамках стандарта, навязанного силой, что безусловно приведёт к цивилизационной катастрофе, а гармоничное сочетание культурного опыта, основанного на внешне различном, но сущностно едином восприятии абсолютных нравственных ценностей.
Александр ЦИПКО, политический обозреватель «ЛГ»:
— Открою секрет: я автор идеи, прозвучавшей в докладе Горбачёва на XXVII съезде КПСС, об общечеловеческих ценностях. А мой вопрос относится к борьбе христианских религий не на жизнь, а на смерть. Я прекрасно понимаю, что идея экуменизма, изменения канона, как она была сформулирована у Владимира Соловьёва как идея соединения христианских религий в одно целое, — опасная вещь. На христианских религиях уже держатся цивилизационные, культурные коды, и если их начать ломать, то можно сломать вообще всю человеческую культуру. Но я не понимаю, почему христианские церкви не ощущают опасности и ничего не делают для противодействия этому либеральному антропоцентризму, который практически вытесняет христианство из Европы. Почему христианские церкви мало делают для того, чтобы выверять общую политику по спасению не просто христианства, а общечеловеческой морали и культуры. Можно ли что-то сделать для решения этой задачи?
— Человек, которому Папа Пий XVI на следующий день после своей интронизации дал частную аудиенцию, был ваш покорный слуга. И мы говорили только об этом. Католическая и Православная Церкви в сегодняшнем мире — естественные и, похоже, единственные союзники в той жёсткой борьбе, которая ведётся между представителями заражённого бациллами самоуничтожения секулярного либерализма и носителями здоровой, устремлённой в будущее идеи спасения человечества. Поэтому я глубоко убеждён, что мы можем совместно с католиками отстаивать христианские ценности. И опыт подобной работы есть. Так, в процессе подготовки проекта Европейской конституции мы вступили в активный диалог с Католической Церковью и достигли взаимопонимания по этому вопросу.
Владимир ПОЛЯКОВ, ведущий редактор отдела «Политика, экономика»:
— То общество, которое считалось самым справедливым и где провозглашался лозунг «Человек человеку — друг, товарищ и брат», преобразилось, и мы забыли о стариках, о детях… И не видишь, чтобы в нашем обществе людей это очень сильно волновало. Остаётся надежда только на Церковь, которая тоже всегда проповедовала заботу о ближнем. От Церкви ждёшь большей заботы и о детях беспризорных, и о больных. Не планирует ли Церковь быть более активной в социально-политическом плане?
— Из вашего вопроса я вижу, что вы считаете недостаточным присутствие Русской Православной Церкви в обществе. А вот представители протестантского сообщества, с которыми я недавно встречался, полагают, что Православие абсолютно доминирует в общественной жизни России. Всё зависит от точки зрения. Русская Православная Церковь — огромный организм, охватить который одним взглядом просто невозможно. Поэтому расскажу о том, что мы делаем в Смоленской епархии.
В городе Вязьме существует небольшой церковный приют для детей-сирот. Когда я захотел преобразовать его в детский дом, то столкнулся с трудностями, причём не только материального порядка. Оказалось, что некоторые представители нашей власти не готовы к тому, чтобы доверить воспитание сирот Церкви. И тогда мы решили материально поддержать семьи, берущие сирот на каникулы. Тысяча рублей в месяц за ребёнка — большие деньги для Смоленска. Епархия участвует в подборе таких семей. И всё чаще случается, что взятые на время дети остаются в этих семьях навсегда. И в этом случае епархия выплачивает эту же сумму до достижения ребёнком восемнадцатилетия. Большего мы ни финансово, ни организационно сделать пока не можем.
В ходе реализации другой социальной программы наши прихожане, в том числе и молодёжь, которым есть чем заняться в выходные дни, каждую субботу посещают дома престарелых, где ухаживают за стариками, моют их, убирают комнаты… И всё это без рекламного шума, похвальбы и самолюбования. Уверен, что и в других епархиях проводится такая работа.
В Церкви появляется всё больше священников и мирян, которые не просто сопереживают чужому горю, а на деле пытаются помочь людям в беде. Приведу один только пример. Приход в селе Извеково Новодугинского района Смоленской области был настолько беден, что я долго не мог найти для него священника. И вот ко мне обращается выпускник Смоленской семинарии, человек уже немолодой, в прошлом — преподаватель математики в Петербурге, с просьбой направить его на самый тяжёлый деревенский приход. Я послал его в Извеково, пообещав всяческую помощь при условии, что он будет работать с детьми, и рекомендовал ему устроить при храме культурный центр. Сегодня там — компьютерный класс, спортивные секции. Местность вокруг холмистая, ребята занимаются горными лыжами и сноубордом. Большинство детей этой далеко не благополучной деревни — у батюшки. Он каждый день служит литургию, и дети каждый день перед школьными уроками молятся вместе с ним. За детьми потянулись и их родители. Недавно этот священник возил детей в Петербург, были в Петродворце. Некоторые впервые в жизни увидели ухоженные цветочные клумбы, постриженные газоны. И, по его словам, произошло такое, на что он не мог и надеяться: один мальчик сказал: «Отец Аркадий, а давайте так же травку подстрижём около нашего дома, где мы занимаемся…»
Игорь ГАМАЮНОВ, шеф-редактор отдела «Общество»:
— Я регулярно извлекаю из своего почтового ящика приглашения сайентологов на их собрания, предложения ознакомиться с книгами. На улицах останавливают, заговаривают, что-то предлагают. В нашем отделе «Общество» большая читательская почта, там очень часто попадаются письма из самых разных сект, причём эти секты благоденствуют, размножаются. Что в этой ситуации Церковь может сделать? И второй вопрос: нужны ли Церкви какие-то изменения, которые сделали бы её более влиятельной?
— Во-первых, необходимо качественное религиозное образование, так как своих адептов секты вербуют среди религиозно непросвещённой части общества.
Во-вторых, нужно преодолеть тысячелетнюю инерцию нашей церковной жизни. Тысячу лет наш народ воцерковлялся естественным образом — в своих приходских храмах. Никого не нужно было приглашать в церковь — все и так находились в ней с младенчества, молились за богослужениями, исповедовались, причащались, слушали проповеди. Вот и сформировалась у духовенства «приходская» психология: будь всегда в храме, благоговейно совершай богослужения, проповедуй, а люди и так придут. Но ведь Господь сказал Своим ученикам: «Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа» (Мф. 28, 19). Не «сидите и ждите, когда к вам придут», а «идите и научите»! В этом движении навстречу обществу, к людям и заключается необходимая сегодня миссия Церкви.
Иногда приходится слышать упрёки в адрес богослужебного языка, который затрудняет понимание литургических текстов. Действительно, для определённой категории прихожан церковнославянский язык сложен для восприятия. Это обусловлено прежде всего тем, что церковнославянский язык представляет собой грамматическую и стилистическую кальку с греческого. Но ведь можно, не снижая стиля, свойственного церковнославянской лексике, найти такие формы построения предложений, которые сделают их вполне доступными современному человеку. Такую работу успешно проводила в начале ХХ века комиссия Святейшего Синода под руководством будущего Патриарха Сергия.
Ю. ПОЛЯКОВ:
— Традиционно образ священника, монаха, человека Церкви, подвижника был распространённым в отечественной культуре XIX века. Были, конечно, сатирические образы в традиции революционных демократов, во время революции и т. д. Нет у вас ощущения, что сейчас образ священника, образ вообще Православной Церкви в нашей нынешней литературе занимает весьма скромное место? А, скажем, в современной теледраматургии вообще отсутствует. Как вы считаете, с чем это связано, и вообще как вы относитесь к тому, что светский писатель пытается отражать церковную жизнь, идеи Церкви и т. д.
— Очень хороший вопрос. В прошлом я мечтал о том, что наступит время, когда можно будет снять фильм не «Один день Ивана Денисовича», а «Один день русского священника». Я даже думал, каким может быть сценарий этого фильма. Но вот прошло 15 лет, как такое время наступило, а фильма нет…
Зритель ждёт увлекательного сюжета, романтики, а авторы ничего такого в пастырском служении не видят. Может быть, и потому, что сами священнослужители с недоверием относятся к пишущей братии и многого о своей жизни не рассказывают. Для меня служение священника — самое великое и прекрасное из того, что есть на земле. Когда меня спрашивали, почему я не хочу баллотироваться в высшие законодательные органы государства (в начале 90-х это было возможно), я отвечал, что депутатству любого уровня предпочту место настоятеля в самой захудалой деревушке. Потому что от пастырского служения зависит полнота жизни человека. Священническое служение можно сравнить с трудом учителя и врача. Всё остальное — на порядок ниже. Однако в современном обществе существуют некие стереотипы восприятия церковной жизни, сложившиеся ещё в XIX веке под влиянием критически настроенной по отношению к Русской Церкви литературы и мешающие её адекватному восприятию современными авторами. Кроме того, Церковь — это своего рода субкультура, не во всём соответствующая субкультуре, в которой живут писатели и журналисты. Для взаимопонимания требуется переход из одной субкультуры в другую, а его не всегда просто осуществить.
Сергей МНАЦАКАНЯН, заведующий отделом «Литература»:
— Ваше Высокопреосвященство, вам задавать вопросы трудно, потому что вы словно отвечаете на них заранее. Но в начале разговора, когда вы говорили об общечеловеческих ценностях и о точках соприкосновения между жизнью церковной и мирской, между Богом и диаволом, меня это задело. Возможны ли эти точки соприкосновения?
— Между Богом и диаволом не может быть точек соприкосновения, но между различными цивилизационными моделями они возможны.
Александр ЯКОВЛЕВ, редактор отдела «Литература»:
— Вы говорили о детях, об их воспитании, ориентирах. Но вот много копий сломано и ломается вокруг споров о преподавании основ христианской культуры в школе. Правозащитники вопиют, что, дескать, нарушение прав человека и т. д. Каков ваш взгляд на эту проблему?
— Это абсолютно надуманная, политизированная и идеологизированная дискуссия. Мировой опыт, включая опыт так называемых цивилизованных стран, на который очень часто любят ссылаться наши правозащитники, свидетельствует об обратном. В странах Западной Европы, кроме, пожалуй, Франции, в школах преподаются не только основы христианской культуры, но и вероучения. А в Греции, Норвегии, Финляндии, Швеции Церковь вообще является государственной, и соответственно в государственных школах дети получают полноценные знания о религии. Представителям религиозных меньшинств обеспечивается возможность изучать их собственную религиозную культуру. Всё это с лёгкостью может быть осуществлено и в России, где 80 процентов граждан так или иначе ассоциируют себя с Православием.
