Правая.Ru | Григорий Бондаренко | 01.11.2005 |
Человека постсовременности мало чем можно удивить. Ему не в диковинку первертные откровения желтой прессы или «каналов культуры», его не поразит разрушительность природных катаклизмов, и он даже не взвоет, узнав о чудовищном преступлении в соседнем дворе. Человек русской постсовременности уже не удивляется. Мы можем здесь вообще заметить, что чувства в последние времена заметно притупились. Способность удивиться, так же как способность сделать выбор, свойственна все меньшему числу наших современников. Сколько социологических опросов обычно показывают большинство колеблющихся, не уверенных в выборе! Проблема здесь в том, что в так называемом «демократическом» обществе человека ставят перед искусственным выбором, тем самым профанируя саму христианскую идею свободы выбора и свободы воли. Нам предлагается выбирать не между истиной и ложью, а между ложью бoльшей и ложью меньшей. Каждый раз, когда мы погружаемся в политическое болото, нас призывают выбрать меньшее зло, предлагают принимать эту гомеопатическую пилюлю зла с известной регулярностью. Любой человек всю свою жизнь попадает в ситуацию перекрестка, ситуацию распутья, когда он должен принять решение. Христианин видит в этой ситуации постоянное воспоминание Креста Господня и осознает всю ответственность своего выбора еще здесь, в этом мире и на этой земле. Ну, а на деле мы видим, что выбор выскользает из наших рук, становится неоправданным и бессмысленным. Что читать нашему обывателю: МК или «Комсомольскую правду», смотреть первый канал или НТВ, выбирать Машу Гайдар или Ксюшу Собчак в Московскую городскую думу? Может кто-нибудь объяснить мне, в чем здесь выбор?
Конечно, мы делаем свой выбор. Словом «мы» я условно именую здесь «правых», традиционалистов, консерваторов, ортодоксов. Мы уходим в наш закрытый и самодостаточный мир, живущий по своим законам, со своими интересами и интригами. Я здесь не имею в виду свой личный выбор, который вообще может показаться кому-то из читателей «Правой.ру» мелкобуржуазным эскапизмом. Я говорю о позиции активных борцов консервативного фронта, к которым ваш покорный слуга вряд ли в полной мере принадлежит.
Слабым утешением здесь может быть патриотический стимул будить вялый и неуверенный русский народ. Пора модерновых «будителей» и национальных устроителей прошла. И дело вовсе не в том, что русский народ, имперский по своей сути, к национализму не склонен и не способен сформироваться как европейская нация. Просто мы не должны забывать, что из всех европейских народов немцам, сербам и русским национализм негласно запрещен. Действовать приходится в таких условиях, и соображения Д. Галковского в интернет-издании «Взгляд» о неизбежном пробуждении русских в моноэтнической Российской Федерации представляются явно провокационными, как и все последние его высказывания.
Затевая разговор о русской неуверенности, давайте не будем зацикливаться на России и русских. Неуверенность вообще характерна для Европы и постсовременной западной цивилизации. Неуверенность становится одной из отличительных черт постмодерна. Блуждающие оценки, размытость очертаний, неявные конфессиональные границы, половинчатость, компромиссный характер научных выводов в гуманитарной сфере — всем этим живет мир постмодерна. Тем более нет у нас права проводить аналогии между миром постмодерна и миром «традиции» (сколь бы условную традицию мы ни имели здесь в виду), тем миром традиции, где уверенность в правоте своего государя, в праведности своей веры, в правильности своего образа жизни была аксиоматична. Русский, травмированный кувалдой модерна XX века, являет собой лишь наиболее яркий пример размытости и неопределенности.
Я могу предвидеть здесь возражения религиозного характера: дескать, русский человек уверен в своей правоте, когда идет крестить своего младенца, ставит в церкви свечку или освящает кулич на Пасху. Но почему же тот же самый русский человек склонен верить астрологическим прогнозам, взахлеб читает Дэна Брауна и в критической ситуации бежит к экстрасенсу или лжемессии Грабовому? Уверенность в своих поступках, решениях, словах есть одновременно и уверенность в Боге. Нужно ли говорить, что ни на горчичное зерно у нас этой веры нет.
Но вот какой поворот подсказывает мне октябрьский морозец: сдалась нам эта неуверенность, если окружающий мир эффективного управления, комфортного досуга и подростковых развлечений начисто лишен какой бы то ни было неуверенности? Неуверенность не модна. Неуверенность убивается матерщиной, алкоголем и наркотиком. Неуверенность убивается рекламой. Неуверенность наша, деликатность, долгое молчание, разговоры вокруг да около — все это в прошлом. Ты хочешь оттянуться — оттягивайся, ты хочешь заработать — н-на тебе, заработай, ты не такой как все — круто, оригинал, или нет, не круто, отстой! Выбор делается моментально, без раздумий. «Почувствуй себя уверенней!», «Мы в этом уверены!», «Добавь себе уверенности!» «Are you sure?"-«Yes, I am!» Уверенно отвечай на вопросы во время интервью, а то работодатель почувствует что-то не то, какое-то дрожащее облако неуверенности, раздумий и рефлексии. Не допустить этого! Выдать себя за другого! За призрака. За лощеного, грамотного, в меру самоуверенного, но уважающего начальство. «Да, я уверен, я именно тот, кто вам нужен! Именно я! Посмотрите на меня, господин. Выберите меня!» Нервная дрожь в руках усиливается. Шея потеет под туго стянутым белоснежным воротником. Еще немного, и все окажется ясно: он или блаженно и удовлетворенно вытянется, успокоится, добившись искомого, или сорвется, взорвется истерикой, взрывом, уничтожением.
Понятно, кем питается эта уверенность мира. Жертвы ему должны приноситься регулярно, иначе яркий румянец на щеках этих моделей и телеведущих потускнеет, упругая плоть обмякнет, и улыбка сойдет. И — уж увольте! — мне никого не хочется пугать или убеждать. Этих уверенных, одержимых злыми духами, вряд ли что испугает, а тех, ничевоков, подвисших между небом и преисподней, мало кто убедит. Нам просто важно осознать, что пестуемая современным миром уверенность в себе не имеет ничего общего со спокойной уверенностью в воле Господней, уверенностью в собственных силах и собственном долге человека традиционного общества. Целеустремленные лица реклам и телеэкрана внушают ужас. Лица воплощенных призраков, «смутные пятна неизвестно чего». После подобных размышлений аморфность родных просторов и общая неуверенность жителей нашей страны перестают страшить. Эта жесткая, но ласкающая женская, материнская ласка, дрема на холодном ветру таит в себе возможность безграничной любви. Наша неуверенность честнее, она дает нам возможность обрести путь к спасению, да больше того, именно она в конечном итоге позволяет нам почувствовать, что Бог есть. И нам покажутся куда милее родные размытые черты лица, носы-картофелины, невнятное бормотание на автобусной остановке, подростковое смущение, сбившийся ритм неуверенных шагов соседа.