 |
| Правая.Ru | Илья Бражников | 31.10.2005 |
«Если бы Пушкин (Лермонтов, Высоцкий, Цой или — Александр Невский, Петр Первый, Александр Третий, Скобелев etc.) был бы жив…» — одна из формул, которой в России почитают безвременно ушедших гениев, героев, Царей. Знак ли это общего трагизма судеб «рожденных с умом и талантом», мировой ли заговор, подсекающий русский колос у основания и бьющий русского орла на взлете, или, быть может, это начало реализации миссии героев и гениев в новом плане бытия, — нам отсюда судить сложно. Но так и хочется поверить в правоту Даниила Андреева, утешавшего картинами грандиозного строительства Небесной России — при непосредственном и весьма значительном участии всех безвременно ушедших и оплаканных осиротевшим русским народом.
Сложно опять-таки сказать, вошел ли Сергей Курёхин, один из лидеров питерского андеграунда 80-х — начала 90-х гг., умерший от саркомы сердца в 1996 году, в Синклит России, но известный прозаик из города на Неве Павел Крусанов художественно продлил дни этого выдающегося музыканта и композитора на земле в своем новом романе «Американская дырка». Сделал он это достаточно убедительно, и, если следовать метафизической логике самого романа, не исключено, что покойный был не против, а то и сам продиктовал своему земляку новую версию своей биографии.
Согласно этой версии, Сергей Курёхин на самом деле не умер в 1996 году, но просто достиг совершенства в своей области и тайно ушёл в другую — в романе это называется «идти путем вольных камней». Александрийский мудрец Патрокл Органщик учил: «Добавшись до вершины, остановись. Не пытайся покорить небеса — ты сорвёшься и разобьешься о камни… Спустись вниз и взойди на вершину по другому склону — таким образом ты избавишься от однообразия жизни». Новая область деятельности бывшего музыканта и перформансиста, организатора легендарной «Поп-механики», стиравшей в своих представлениях грань между искусством и жизнью, мистикой и повседневностью, действительно, органично продолжает дело Курёхина: всем памятно его предсмертное сотрудничество с тогдашней, более дугинской, нежели лимоновской НБП, за которое Капитан, как водится, немедленно получил ярлык «фашиста». Его последнее известное интервью в «Элементах» так и называлось: «Если вы романтик, вы — фашист!». Теперь Капитан, сменивший фамилию на невыговариваемое Абарбарчук, достигает вершин в информационной войне, объявленной лично им «меркантильному человечнику» и его главному символу — США: «В назидание миру самый меркантильный человечник должен быть разрушен».
Для разминки — уничтожаются нью-йоркские башни-близнецы, а в программу Олимпийских игр, с точной подачи Абарбарчука и его фирмы «Лемминкяйнен» включается скоростное свежевание барана. Но это лишь «цветочки», «проба пера» в деле влияния на мировое информационное пространство. Ягодки начинаются, когда путем ряда операций Курёхину-Абарбарчуку и его компаньонам — повествователю по имени Евграф Мальчик (отсылка к песне группы «Аквариум») и будущей жене Евграфа — удается убедить мировое сообщество в существовании пластов чистого золота в сверхглубоких скважинах. Сама скважина — это как бы «Вавилонская башня наоборот», бурение ее оборачивается системными кризисами и в конце концов распадом страны. Бурить свои скважины в романе начинают США, Германия и Швеция — страны, отобранные, видимо, по степени сытой меркантильности. Заинтересованный читатель получит несомненное удовлетворение от картины разлагающегося Западного мира, павшего жертвой собственной алчности.
Композиции романа, на мой вкус, недостаёт цельности. Захватывающая интрига с изничтожением нынешней «империи зла» перемежается с совершенно банальной любовной коллизией, где ревность героя к воскресшему Курёхину изначально является миражом, в который верит лишь сам Евграф Мальчик, но никак не искушенный читатель. Намечающийся многообещающий любовный треугольник как-то сразу не складывается; нарастающий драматизм разрешается как-то в стороне, на обочине — туда грузовик с прицепом и сидящим в кабине Капитаном в костюме дяди Сэма вытесняет машину Мальчика. «Сузуки» падает в реку, но гибнет не герой-повествователь, а его случайная и глубоко второстепенная подруга по имени Капитолина, совершенно никакая, с точки зрения типологии «женского образа». Её подчеркнутая автором сексуальность, помноженная на возраст (30 лет) никак при этом не оправдывают и не объясняют, зачем вдруг Евграфу под конец понадобилось изменять своей возлюбленной, тем более, что ревность его уже обнаружила свою безпочвенность. «Просто так». Эффект эта роковая поездка с катастрофой производит нулевой, как, если бы, к примеру, в драме Островского «Гроза» погибла бы не Катерина, а Варвара.
А главное, все это происходит, когда основное уже сказано и произошло: Капитану остается лишь наметить контуры будущей Империи — так что смысл этой драматической паузы остался неясным. Разве что — для описания среднерусской природы? Но из-за шизофрении Евграфа в этой природе читатель вынужден без конца разглядывать жуков. Вообще тема жуков, хоть и заявлена с самого начала и как бы законна, но все же сильно надоедает. Роман содержит больше сведений из энтомологии, чем все книги другого известного насекомоведа — Набокова (исключая, разумеется, одну его чисто научную монографию). Ну и не менее навязчиво, чем жуки, упоминание, что как и где едят герои. Быть может, это (как и жуки) сознательный эпатаж (ведь, как известно, герои русских книг, за исключением гоголевских, почти ничего не едят на глазах у читателя), а здесь автору важно подчеркнуть их плотскую составляющую. Тем не менее, и насекомые, и еда сильно тормозят действие, в отличие, скажем, от диалогов об Америке, России и современном мире, мини-трактатов из области естественных и около-естественных наук и ряда небольших изящных эссе — о Курёхине (бывшем), Новом Средневековье и др.
Таким образом, сюжет захватывающим я бы не назвал — но, если обратиться к русской классике, кто, помимо Пушкина и Лескова, владел техникой занимательного рассказа? Тургенев, Гончаров, Толстой, Достоевский, Чехов занимали читателя, в основном, описаниями внешнего и внутреннего мира да умными разговорами. В этом смысле, Крусанов вполне в русле традиции. С постмодернистской легкостью оставляя в стороне изыски модернистской формы и с презрением питерца отвергая рыночное требование внешней занимательности, Крусанов возвращает нас к простой и рыхлой, как почва, структуре тургеневского романа. Собственно, и задача его в «Американской дырке» по-тургеневски классическая: показать нового человека, и притом, конечно же, особенного человека.
В этой части своего замысла Крусанов по-настоящему дерзок. Осмысливая вполне известную или, лучше сказать, легендарную личность, автор пытается честно, опираясь на реальные биографические данные, построить продолжение трагически оборвавшейся жизни. Главное отличие крусановского Курёхина от подлинного — его загадочная серьезность. Собственно, основной вопрос к реальному Сергею Курёхину, адепту фундаментальной иронии, мастеру метафизических провокаций, — каковы могли быть масштабы серьезности у человека, подвергшего мир столь радикальному осмеянию?
Думается, Крусанов верно обозначил вектор этой серьезности. Это — Русская Империя Конца. Последние публичные акции Курёхина, его сотрудничество с Александром Дугиным и той, ещё дугинской НБП, для которой Россия была всё, остальное — ничто, — вроде бы подтверждают это. И в этом, мне думается, вся соль и главная удача романа «Американская дырка». Благодаря «волшебной силе искусства» Павел Крусанов смог вернуть нашей культуре невосполнимую потерю — он сделал одну из ключевых поп-фигур 80-х — героем нашего времени. И герой этот, со всей силой вестника инобытия, проповедал идею Русского Реванша и Возрождения. Теперь, после книги Крусанова, у нас уже нет пути назад.
Сергей Анатольевич -Курёхин-Абарбарчук — это русский человек, каким он должен стать через пять лет. Его черты: православный фундаментализм, любовь к Родине, непримиримая вражда и презрение к миру наживы («меркантильному человечнику»), вышеестественность чувств, здоровая ирония, трезвый взгляд на вещи, и, наконец, способность творить чудеса, изменяя мир. Кроме того, Капитан Павла Крусанова, судя по всему, нашёл алхимический эликсир безсмертия — способность продлевать себе жизнь. Разумеется, не только для собственного удовольствия, но и к общей пользе. То есть перед нами русский православный сверхчеловек, ни больше ни меньше. С точки зрения святоотеческой традиции, это, конечно, нонсенс: но ведь мы имеем здесь дело не с богословским трактатом о человеке, а всего лишь с художественным произведением, которое надо судить по его законам.
И если правда, что бесов революции в русскую жизнь вызвали Тургенев с Чернышевским, то, смею утверждать, дух, вызываемый Крусановым, сегодня уж точно придётся нам ко двору. И если, как мы помним, роман «Что делать?» глубоко «перепахал» известного мавзолейного персонажа со всеми вытекающими для нас последствиями, то пусть и «Американская дырка» перепашет нашего нового православного Ленина. Тогда-то и будет, наконец, и Рим в снегу, и небо в алмазах, и Америке кердык.
