 |
| АиФ Петербург | Наталья Одинцова | 27.10.2005 |
Человек не верит, потому что не хочет верить. Не знает, потому что не хочет знать. Так, многие немцы после войны «не знали» об Освенциме и Бухенвальде.
Но большинство верит и знает. Интерес к «Ленинградскому мартирологу» -многотомной памяти жертв политических репрессий 1937−1938 года — не ослабевает. В крохотной комнатке Российской национальной библиотеки, где находится редакция «Мартиролога», — всегда народ. Приходят те, кто интересуется своей родословной, судьбой дедов и прадедов. Часто это молодые люди. Больше 11% посещений всех сайтов Российской национальной библиотеки приходится на сайт «Возвращенные имена» — электронную Книгу памяти жертв репрессий.
Соловецкие этапы
Уже второе лето подряд Анатолий Разумов ездит летом на Соловки. Собирает материалы для комментария «Скорбный путь соловецких этапов». Пытается найти место расстрела одного из этапов.На Соловках, в первом советском лагере для политических заключенных, была «обкатана» лагерная система. Именно отсюда, подобно метастазам, она распространилась по всей стране, и лагеря, созданные по образу и подобию соловецкого, образовали архипелаг ГУЛАГ.
Судьба соловецких этапов 1937—1938 годов — одна из мрачных страниц истории репрессий, и она тесно связана с нашим городом. Потому что с началом ежовской операции в Ленинград из Москвы спускали планы по расстрелам не только в нашем городе, но и в Соловках. Именно Ленинградское УНКВД формировало расстрельные списки, а «Особая тройка» штамповала смертные приговоры для соловецких сидельцев.
Этапов было три. «Вам для Соловецкой тюрьмы утверждается для репрессирования 1200 человек», — значится в директиве Ежова. 1111 человек составили первый, самый большой, соловецкий этап. Он был отправлен в Медвежьегорск и расстрелян в лесу в октябре-ноябре 1937 года. Сейчас на этом месте — мемориальное кладбище Сандармох.
Но этим дело не ограничилось. Сверху спустили новые лимиты на новые расстрелы. Был сформирован второй этап — 501 человек. В нем был и отец Павел Флоренский. Осень 1937 года на Севере выдалась теплой, навигация продолжалась дольше, чем обычно, и второй этап вывезли на барже в декабре 1937 года. На этот раз приговоренных отправили в Ленинград. Сохранилось предписание коменданту Ленинградского управления НКВД: «Прибывших из Соловецкой тюрьмы расстрелять». Но довезли ли обреченных до Питера, неизвестно, прямых подтверждений этому нет. Возможно, они были расстреляны где-то в другом месте, которое еще предстоит найти.
Был и третий этап — 200 человек. Уже наступила зима, и вывезти приговоренных из Соловков не было возможности. Поэтому расстрел организовали прямо на месте февральской ночью 1938 года. Разумов нашел в архиве два документа с описанием этой «акции».
— Мы пытаемся найти место расстрела последнего этапа, — говорит он. — Пока это не удалось. В этом году вели раскопки на Секирной горе. На этом месте находился штрафной изолятор, одно из самых мрачных мест на Соловках. Среди заключенных ходили страшные рассказы о пытках, издевательствах, тайных расстрелах в подвале. Настоятель Секиро-Вознесенского скита о. Матфей очень интересуется историей монастыря, он помогает нам, подсказывает места для поисков. Мы раскопали одно из таких мест — яму, заваленную большими валунами, — и нашли групповое захоронение заключенных. Они не были расстреляны — умерли от голода и холода. Их хоронили беспорядочно, без гробов. Теперь монахи установили на этом месте крест.
Секирная гора — самое высокое место на Соловках. С маяка на куполе церкви виден весь архипелаг. Там такая первозданная красота и тишина! И от человека зависело, во что превратится это место. Можно было создать чудо, а можно сотворить нечто чудовищное. Сейчас на Соловках нет ощущения мрачности, как нет его на Левашовском кладбище. Помню жуткое, гнетущее впечатление от Левашовской пустоши, когда она только-только открылась. Сейчас это место нахоженное, намоленное, в чем-то светлое. И Соловки — тоже светлое место, там очень сильная земля. Уже на второй день чувствуешь, как в тебя вливаются силы.
Соловецкая любовь
На Соловках не только расстреливали. Иногда — очень редко — там рождались дети.«Бабушка рассказывала некоторым доверенным людям, что он — указывая на меня — родился на Соловках. Для меня это было что-то сказочное, связанное с пением соловьев», — пишет художник Теймур Казиев. Его воспоминания войдут в 6-й том «Ленинградского мартиролога», который сейчас готовится к печати.
Его родители — Анна Бриллиантова и Керим Казиев (Кази-заде) — встретились на Соловках и полюбили друг друга. Керим — ученый-агроном — был арестован в Баку и осужден на 8 лет. На Соловках он занимался акклиматизацией кормовых культур в условиях Заполярья. Анна — студентка биофака Московского университета, осужденная за участие в «контрреволюционной организации католиков». На Соловках она работала агрономом под началом Керима и играла в лагерном театре. Оба были на хорошем счету, а Керим даже получил благодарность за ударную работу. Но семейное счастье Анны и Керима длилось недолго. Еще до рождения ребенка Керима перевели спецнарядом на материк в Повенец. В апреле 1936 года Анна родила Теймура. Сохранился портрет малыша в колыбельке, который она отправила в письме своим родителям.
Теймур уверен, что появился на свет благодаря тому, что его отец сумел уберечь мать от отправки на дальние Заяцкие острова, куда ссылали беременных женщин, заставляя их ворочать камни, чтобы вызвать выкидыш.
А в 1937-м молодая мать попала в список первого соловецкого этапа. В этапном списке, заляпанном пятнами крови, фамилия Бриллиантовой отмечена жирной оранжевой галкой. Напротив нее — мелкая карандашная запись: «в Ленинград». Такая же жирная галка стоит против фамилии Марии Астафьевой-Ковач, жены венгерского политэмигранта и матери двух родившихся на Соловках детей — Николая и Енты. Может быть, этих двух женщин не расстреляли в Сандармохе, как остальных приговоренных, а довезли до Ленинграда и убили здесь. Расстрельщикам не хотелось возиться с маленькими детьми, и они на короткое время продлили жизнь их матерям, чтобы спокойно довезти малышей до места — Дома малютки на Выборгской стороне — и сдать их туда по акту. Без свидетельств о рождении. После этого мамаши, внесенные в расстрельный план, были уже не нужны.
Маленькому Теймуру повезло. Его дед — отец Анны Бриллиантовой — забрал его из детского дома. Много лет спустя из ссылки вернулся отец. А вот его маленькие товарищи по несчастью — Николай и Ента Ковач — остались круглыми сиротами. Их отца этапировали из Соловков на Колыму и расстреляли там.
— «Мамки» — обуза для лагерного начальства, с ними масса проблем, — говорит Разумов. — Поэтому по возможности старались не допускать рождения детей. Но жизнь есть жизнь, и случалось всякое. Кому-то позволяли жить парами, хотя чаще всего супругов разлучали.
Случалось всякое. Но было и нечто незыблемое, например, расстрельный план. Третий соловецкий этап включал 200 человек. Двое из списка — мужчина и женщина — все-таки расстреляны не были. На мужчину пришел запрос из другого лагеря, а женщину — Елизавету Кац — пощадили, потому что она находилась на восьмом месяце беременности. Однако план все-таки был выполнен — вместо них в список включили других двух несчастных, так что общее число — 200 — осталось неизменным.
Как же сложилось судьба Елизаветы Кац? Что стало с ней и ее ребенком? Разумов направил запрос в архив Перми, где молодая женщина работала инженером до осуждения в 1936 году. Оттуда прислали ее фотографии. Яркая, красивая, в кокетливой шляпке, Елизавета на снимке похожа на певицу Лолиту Милявскую. В короткой справке говорится, что Кац расстреляна 16 мая 1938 года. Материнство продлило ей жизнь всего на три месяца. Про ребенка не известно ничего. Место расстрела предстоит выяснить.
