«Серьезную литературу можно сделать коммерчески выгодной»

— В одном из своих интервью вы рассказали: «Приезжаю я в Гатчину, и меня ведут в районную юношескую библиотеку. Вижу: стоят посылки. Спрашиваю: что это такое? А это, говорят мне, Сорос прислал книжки. Я говорю: а можно посмотреть?.. Во Франции они запрещены, а Сорос издает их и присылает в юношескую библиотеку. Все это звенья одной цепи…» Хотелось бы понять, что вы имели в виду. Звенья какой цепи? Уж не масонского ли заговора, с которым иной раз связывают Сороса?

— Почему сразу заговора? Тем более — масонского. Все проще. Существует стремление воздействовать на общественную и культурную жизнь России если не ее противников, то, по крайней мере, геополитических оппонентов. Так всегда было. И мы пытались воздействовать в свое время. Например, поддерживали коммунистических писателей за рубежом. Если по существу, то упомянутый эпизод — попытка вмешаться в наше культурное пространство. В юношескую библиотеку присылается книжка, которая называется «Четыре шага в бреду», маргинальная французская эротическая проза. Это та литература, которой в аналогичной библиотеке в самой Франции быть не может. А у нас Фонд Сороса эту книгу в юношескую библиотеку целенаправленно присылает. И что мне после этого думать? Мол, Сорос заботится о нравственном развитии нашей молодежи? В свое время, когда я опубликовал в газете «Труд» колонку под названием «Соросята», где высказал сомнения в бескорыстии подобных культуртрегерских акций, она вызвала очень серьезную реакцию. В «Труд» звонили, бранились, спрашивали, зачем вы в это вмешиваетесь. Я думаю, нам надо быть гораздо осторожнее и внимательнее в отношении такой на вид бескорыстной культурной помощи. Как правило, за ней стоят интересы, далекие от интересов нашей страны.

— Вы в своих интервью часто говорите, что ельцинский режим был антинародным. Путинский — вроде народный?

— Никто не спорит, что у нынешнего курса масса недостатков. Речь идет о том, что к ельцинскому режиму я был в непримиримой оппозиции, был родоначальником литературного антиельцинизма, потому что первое сатирическое изображение Ельцина, в повести «Апофегей», в отечественной литературе принадлежало мне. Что касается периода путинского, то, на мой взгляд, при всех сбоях это начало восстановления. Началась выработка государственной идеологии. Во всяком случае, над словом «патриотизм» в телеэфире смеяться перестали. Для меня это важно, потому что я считаю: патриотизм — иммунная система страны.

— Юрий Михайлович, раньше вы говорили о себе, что неверующий.

— А теперь вот стал верующим. Период воцерковления у нашего поколения длительный, у меня он занял лет двадцать. Мы воспитание получили советское, а значит, атеистическое. Поэтому сначала у меня был культурологический интерес к православию, потом появилось понимание роли веры и православных ценностей в истории и современной жизни. Сейчас могу сказать: пришел к вере. Мистический религиозный трепет должен воспитываться с детства, тогда это естественно. Но и ко мне он все-таки со временем в той или иной степени пришел. Но в этом удивительном феномене — «православно-советском» сознании — я еще постараюсь разобраться в моих будущих книгах.

— В вашей последней книге «Грибной царь» вы, насколько я знаю, «препарировали» нового русского. Что это за зверь?

— Накопление первичных капиталов, перераспределение проходило драматично, в него были вовлечены люди совершенно разных нравственных уровней, интеллектуальных способностей, деловых качеств. Многие стали обладателями состояний совершенно случайно. Например, что такое директор банка при советской власти? Гонял государственные деньги, «безнал» туда-сюда. Вдруг банковское дело стало одним из самых значительных. А, допустим, академическая сфера, которая при советской власти была гипертрофирована, наоборот, отодвинулась на периферию. Основным достоянием академических руководителей стала не интеллектуальная собственность, а те помещения в центре Москвы, которые оказались во владении институтов. В каждом случае надо смотреть отдельно. Среди богатых есть откровенные мерзавцы, преступники. А есть неглупые люди, которые сумели воспользоваться тем временем, даже многие из них минимально поступились какими-то нравственными принципами. Мой герой между двумя крайностями. Как это чаще всего в жизни и бывает.

— Массовая культура тоже объект ваших интересов?

— Массовая культура заслонила культуру высокопрофессиональную, и это плохо. Почему я должен слышать с экрана телевизора поющих «под фанеру» сомнительных певцов? Но вредит не само присутствие массовой культуры, скажем, на ТВ, а глобализация этого присутствия. То же самое происходит в литературе, когда персонифицированные издательские проекты заслоняют серьезных писателей.

— Маринина, Донцова?

— Имя им легион. Сейчас их много. Одни сами пишут. Другие даже и не сами. Была вот сейчас книжная ярмарка: висят в основном портреты этих персонифицированных издательских проектов. Живых классиков же, портрета Солженицына, допустим, Распутина или Искандера, я там не увидел. Это правильно? Это неправильно. Ведь все отлично понимают: есть литература, есть коммерческий проект. И будущим поколениям мы же не коммерческие проекты передадим. Они забываются, как только перестают приносить деньги. В отличие от настоящей литературы. То же самое и с музыкой. Приезжаю куда-нибудь за границу и всегда на радио в диапазоне FM нахожу классическую музыку. Попробуй-ка у нас сейчас, найди на FM классику!

— А может, тем, кто продвигает серьезных авторов, действовать так же агрессивно, как тем, кто продвигает коммерческие проекты?

— Нужна не более агрессивная, а более профессиональная политика в продвижении. Серьезную литературу сделать коммерчески выгодной тоже возможно. Одна из проблем: серьезные писатели в эпоху социальных сломов ставят перед читателями требующие внутренней работы болезненные вопросы. А в этом многие не заинтересованы: колоссальные социальные вивисекции и отъемы должны проходить под наркозом.

— Людей надо держать в одурманенном состоянии?

— Конечно! Люди, которые всерьез пытались говорить о ситуации в России, были убраны из активно пропагандируемой литературы и с телеэкранов. Давно вы видели серьезно размышляющего о жизни писателя на экране телевизора? Я лично — давно. О чем говорят писатели, которые появляются на экране? О ерунде. Какая у них кухня в новой квартире. Какую собаку они завели. И так далее. Я люблю передачу «Пока все дома», но только те, у кого не все дома, могут делать телевидение целиком в жанре «Пока все дома». Есть же и метафизические, вечные вопросы, о которых должны рассуждать люди мудрые, подготовленные. А какую метафизику вам Филипп Киркоров расскажет?!

— Как вы считаете, американские издания на русском более или менее объективны или занимаются пропагандой?

— Я их не читаю. Но если брать шире, если говорить об экспансии американской культуры и образа жизни, могу сказать так: процесс глобализации неизбежен. Это не первая попытка глобализации. Эллинизм тоже был такой попыткой для древнего мира. Экспансия коммунистических идей — своеобразная глобализация ХХ века. В новой глобализации каждая страна и каждый народ будут отвоевывать себе место в цивилизации не с помощью оружия (хотя и это не исключено), а с помощью жесткой культурной самоидентификации. Вмешательство в культурные коды других народов, попытка замещения чужих культурных кодов своими — это очень серьезно. Это направлено на ликвидацию альтернативных «цивилизационных типов», если пользоваться терминологией Данилевского. Власть у нас еще не понимает, что надо вкладывать колоссальные средства в духовную, культурную сферу. Потому что эта именно культурная самостоятельность, «самость», поможет нам сориентироваться и не быть поглощенными в процессе этой глобализации.

— А как и куда их надо, по-вашему, вкладывать?

— У нас постоянно идут в ТВ-эфире фильмы, снятые американцами в период холодной войны, где мы изображены идиотами и империей зла. Это вообще мыслимо, чтобы мы смотрели на себя глазами нашего тогдашнего врага?! Придет сегодня кому-то в Германии в голову мысль показывать фильмы, снятые в СССР в период Великой Отечественной, где немцы изображены злобными дебилами? Нет. А происходит у нас это не потому, что вредитель где-то там сидит. А из-за того, что не хватает собственной продукции. Нужно привлекать в сферу кинематографа писателей, потому что те сценарии, которые пишутся сейчас, — часто бред сивой кобылы. Я знаю этих людей, это в основном те, которым лет 10−15 назад, посмотрев их повести и романы, сказали: вам лучше сменить профессию. И они сменили, ломанулись в кинематограф. Надо привлекать добротных авторов, и надо им платить. Вкладываться. И так во всех видах искусства.

— Юрий Михайлович, в чем мы должны черпать свой оптимизм?

— Прежде всего в вере в собственную историю и культуру. На мой взгляд, нижнюю точку падения мы уже прошли. Экономика постепенно очухивается, духовная жизнь, при всем моем критическом отношении, — тоже. Если посмотреть количество изданий серьезной литературы, то оно выросло на порядок. Мы вступили в процесс медленного самовосстановления страны. Если брать историческую аналогию, то сейчас мы как бы один из улусов Золотой орды. Но, как известно, в Золотой орде тоже происходят кризисы и упадки. Я как человек, верующий в мистические силы истории, убежден: помимо естественного восстановления страны, нам еще будет предоставлен серьезный, не поддающийся рациональным предсказаниям исторический шанс…

Беседовал Владислав КОРНЕЙЧУК

http://www.politjournal.ru/index.php?action=Articles&dirid=173&tek=4367&issue=125