 |
| Православный Санкт-Петербург | Священник Сергий Ломакин | 24.10.2005 |
— Вы понимаете, Сиверская всегда была дачным местом… Здесь красиво, здесь Оредеж течет — речка небольшая, но удивительно обаятельная, если можно так о речках говорить… Здесь когда-то жил Аполлон Майков — замечательный русский поэт, удивительно душевный, добрый, мудрый, — очень жаль, что сейчас он забыт… Словом, жителей в Сиверской было много, им нужен был храм — и они его построили. Это просто и естественно: есть прихожане, значит, нужно строить храм, а ставить церковь в чистом поле, как это сейчас делается…
— Да разве сейчас так делается? Разве строят новые церкви там, где нет прихожан?
— Допустим, новые не строят… А вот старые порой восстанавливают, не считаясь ни с какими разумными доводами. Мы с матушкой часто бываем в Псковской области и видим там такие картины: жила во время оно большая, богатая деревня; в деревне стоял большой красивый храм. За сто истекших лет деревню разорили до нитки, теперь в ней живут три с половиной человека, а от храма остались только каменные пеньки. И у кого-нибудь обязательно родится идея восстановить старый храм во всем его великолепии, и храм восстанавливается, и приезжает батюшка, и начинается для него безпросветная нищенская жизнь: ни служения настоящего, ни прихода, ни дохода, ни ощущения своей нужности людям. Некоторые тамошние батюшки выкручиваются тем, что сдают свое городское жилье и на эти деньги как-то существуют, но дело-то ведь не только в деньгах: не создашь прихода из трех старушек. Не лучше ли восстанавливать храмов поменьше, но приходскую жизнь в них устраивать поактивнее, чтобы один такой большой приход распространял церковный свет на весь район. Постепенно от него будут отпочковываться новые приходы — естественно, а не по приказу…
— Но ведь это можно понять — стремление восстановить каждую церковь из руин. Так больно бывает смотреть на развалины, стоящие посреди деревни…
— А просто мы до сих пор живем по ельцинским заветам: «Берите суверенитета кто сколько сможет ухватить!» Вот и мы хватаем все, что дают, и пока дают, не очень размышляя, сможем ли переварить захваченное. Причина тому проста: боимся, видимо, что скоро давать перестанут… Кончатся вольные времена.
— Неужели кончатся? Вы допускаете такую возможность?
— Да кто его знает… Ведь не обязательно дожить до очередной революции: бывает и такое — небольшой поворот курса, и все вокруг стало иным. Вот как при Екатерине Великой: не- сколько тысяч храмов и монастырей были объявлены заштатными, то есть перестали получать государственную дотацию. Что прикажете делать причту? Или заколачивать окна в храме и уходить на покой, или… Или переходить на самоокупаемость. Многие выбирали этот путь, и начиналась война между причтом и приходом: торговля требами, взаимные обиды и так далее, и так много лет подряд, и в результате, когда комиссары тащили священника на расстрел, деревня взирала на это вполне равнодушно.
— И вы считаете, что эти времена могут повториться?
— Если смотреть на нынешнюю государственную политику, то как будто никаких грозовых туч здесь не видно. Но ведь не известно, откуда что нагрянет. Сейчас намного больше опасности я вижу внутри самой Церкви: постоянно возникают какие-то странные группы людей, которым не живется мирно, которые явно хотят развалить нас изнутри. Вот самый поразивший меня пример из недавних: книга Майи Кучерской «Современный патерик. Чтение для впавших в уныние». Книжка совершенно непристойная, хоть и вышла в хорошем православном издательстве «Библиополис». Совершенно непристойная. Я говорил тем, кто ее продает: «Кому можно рекомендовать такое безобразие? Детям нельзя: там есть рассказы попросту похабные. Взрослым тоже нельзя: зачем выливать на них ушат помоев?» — «Тогда кому же?» — спрашивают. — «Сами и читайте!» — отвечаю.
— Майя Кучерская это, так сказать, наступление «слева», со стороны западничества, а ведь есть еще и «правые», ревнители, борцы с ИНН…
— Да, и они же притом все до единого монархисты… А я спрашиваю у них: если сейчас вы не подчиняетесь церковной иерархии, не слушаете слов Патриарха, то как же вы будете повиноваться государю императору? Боюсь, что если, допустим, возродится в России монархия, то те самые люди, которые сейчас воюют с нашей иерархией, начнут воевать и с царской властью, едва лишь царь скажет что-то такое, что придется им не по вкусу. Это такой род людей — вечные революционеры, «протестанты», бунтари, — они не могут жить, не видя перед собой врага. Что-то вроде прежних диссидентов, которые при советской власти воевали за свободу Церкви, но как только Церковь получила эту свободу, тотчас начали воевать против нее: защищать от церковного влияния школу, телевидение, государство…
— А случалось вам наблюдать, как люди откалываются от Церкви?
— Да, случалось. Не так давно познакомился я с бывшим иеромонахом, который теперь живет в миру, имеет жену, детей… В начале 90-х в одном журнале публиковались его воспоминания о своей монашеской жизни, написанные, скажем мягко, в несколько ерническом тоне. По счастью, этот журнал теперь малодоступен. Но я-то думаю, что когда монах уходит из монастыря или священник отказывается от сана — это еще полбеды…
— Что же такое тогда настоящая беда?
— Это когда мирянин разочаровывается в Церкви. В случае с монахом и священником мы имеем дело с грехом, с падением, но… кто из нас не грешит — порою и очень тяжко? А в случае с мирянином — это уже не падение, а истинная гибель. Куда пойдет человек, навсегда покинувший храм? К сектантам, к оккультистам, — да если даже на диван к телевизору, — не важно: это предательство, это гибель. А почему уходят? По гордости, в основном. На исповеди священник пытается помочь человеку, что-то посоветовать… Никаких епитимий — это, пожалуй, уже устаревшая форма воздействия, — только советы, подсказки. Но человек все равно обижается: как же, посягают на его духовную свободу! «Не буду ходить в ваш храм!» Переходит в другой, где священник помягче, но и там он не застрахован он обид. Так и ходит человек от храма к храма, пока наконец не заплутает совсем. Пора бы уже привыкнуть: твой храм тот, который ближе всего к твоему дому, какие бы священники там ни служили. Этих батюшек нужно слушаться, этому храму материально помогать, с этим приходом жить одной жизнью.
— Так, выходит, выбирать священника по душе — греховно?
— В церковь надо идти к Богу, а не к священнику. Нельзя ставить Церковь в зависимость от обаяния того или иного батюшки. Я такой хороший, я нравлюсь людям, ко мне на службы приходит много народу — прекрасно! Но меня могут перевести в другой храм. И пусть на это место назначат священника даже втрое лучшего — все равно вся паства разбежится. Вот что бывает, если священник заслоняет собой Бога. Я порою встречаю в Сиверской стариков, которые говорят мне: «Я с прежним батюшкой отцом Валерианом очень дружил!» Хорошо, пусть так, — но ни при отце Валериане, ни при мне эти люди в храм носа не казали.
— Неужели роль священника так невелика?
— Сказано еще Спасителем: «Никто не может прийти к Отцу, если не дано ему будет Духом Святым». Конечно, священник обязан проповедовать, встречаться с населением, вести какую-то миссионерскую работу, но он не может учесть всех результатов своей деятельности. Разумеется, на кого-то она подействует, кто-то задумается, кто-то и в храм придет. Но я хочу сказать, что большинство новообращенных миновали это миссионерство, а пришли в храм каким-то внутренним побуждением. Если бы все сводилось к миссионерской деятельности!.. Как у сектантов: есть план — ты должен привести в церковь пять человек, ты — десять… Но слава Богу, что все в руках Божиих: Господь Сам призывает Своих людей. И неважно, какой священник — хороший, плохой, с голосом, без голоса: люди приходят общаться со Христом.
— А вспомни-ка, — заметила с улыбкой матушка Светлана, — что тебе рассказывала раба Божия М. Она говорила, что именно после твоей проповеди у гроба ее матери она поняла, что значит ходить в храм, и как это необходимо душе человеческой. Именно с тех пор она стала нашей прихожанкой…
— Ну кто же говорит, что проповедь не нужна!.. Надо проповедовать, надо общаться с прихожанами, надо интересоваться их жизнью. Надо прийти к какой-нибудь бабусе, посмотреть, как она живет, попенять ей за то, что у нее печка дымит, и если нет у нее денег на починку, то помочь по мере сил, а если есть, то и пригрозить: «Смотри, матушка, почини, а не то в другой раз не зайду в такой закопченный дом!» Молодым нужно говорить о семейной жизни. Семья — это сейчас настоящее богатство! Загляните в школы — сколько в каждом классе детей из неполных семей? Большинство. А следствие этого мы сейчас на- блюдаем: в опустевшую страну хлынуло нашествие иноплеменников. Мы в храмах молимся ежедневно о том, чтобы Господь избавил нас от подобного нашествия, а оно уже идет вовсю. Многие прихожане мне жалуются: в городе невозможно отдать ребенка в детский сад — большинство детей в группе или узбеки, или таджики. Это больная тема, говорить о ней трудно, но надо. Вот, коснулась же ваша газета такой же трудной и опасной темы — немецкого кладбища в Сологубовке. И правильно. Теперь пора сказать о мусульманском нашествии. Вся Сиверская запружена таджиками и узбеками: они здесь строят дома, торгуют… Ни для кого не секрет, что если рождаемость в русских семьях останется такой же, то через двадцать лет Россия станет мусульманской. С этим надо бороться сейчас.
— А вы, батюшка, считаете, что с этим можно бороться? Что мы тут можем сделать?
— Кто говорит: выгнать азиатов из наших городов мы не можем. На их стороне власти, милиция, идеология. Но мы можем крепить свои, русские семьи. Да, сейчас тяжело растить много детей, да, государство всячески препятствует этому, но, может быть, нам нужно относиться к этому, как к подвигу, и ради этого подвига отказаться от каких-то материальных благ? Я сейчас все чаще вспоминаю старую молитву, придуманную каким-то мудрым человеком, — она известна многим, но такие слова никогда не вредно напомнить: «Господи, дай мне терпения, чтобы смириться с тем, что я не могу изменить; дай мне сил изменить то, что я изменить должен; и дай мне мудрости, чтобы суметь отличить одно от другого!» Вот то, что нам сейчас нужно. Воевать против новых паспортов — значит биться с ветряными мельницами: ни мельницам вреда, ни нам пользы. Зато, пока мы заняты этой борьбой, мы не можем обратиться лицом к настоящим опасностям, не в силах изменить то, что изменить должны. Давайте помнить о насущном и не увлекаться химерами.
Вопросы задавал Павел ГОРЕЛОВ
http://www.piter.orthodoxy.ru/pspb/n165/ta007.htm
