Главная победа забытой войны

Характерно, что Берлин сдался именно русским, а не их союз-никам — эта воля была ясным образом выражена муниципалитетом и поддержана военным комендантом. На то были свои резоны, и они в полной мере оправдались: русские обложили город умеренной контрибуцией (1,5 млн талеров, из них миллион — векселями), уничтожили имевшиеся в Берлине военные производства и склады и, почти не запятнав себя насилием над обывателями, организованно покинули город 12 октября. Иначе вели себя австрийцы и саксонцы, взявшие под контроль предместья прусской столицы. Они, словно саранча, набросились на население, грабя и насилуя всё, что можно и нельзя. Порой доходило даже до перестрелок с русскими караулами, пытавшимися как-то поддерживать порядок. Большое количество ценного имущества, произведений искусства было просто варварски уничтожено без всякой пользы, но развлечения ради — этой участи не избежал даже знаменитый дворец Сан-Суси в Шарлоттенбурге (тот, где Нефертити). Однако варваров, говоривших со своими жертвами на одном языке, до некоторой степени тоже можно было понять: войска самого Фридриха Великого, проходя через Саксонию, Силезию и Австрию, творили зачастую и не такое.

Эта трехдневная оккупация столицы противника несомненно была кульминацией Семилетней войны (1756−1763) — противостояния двух коалиций европейских государств: австро-франко-русско-шведско-саксонской, с одной стороны, и прусско-английской, к которой примкнули некоторые южно- и западногерманские государства — с другой. Россия активно участвовала в боевых действиях с 1757 по конец 1761 года, оставив на полях Восточной Пруссии, Бранденбурга, Силезии и Померании десятки тысяч своих и еще больше вражеских солдат. Одержав ряд побед, русская армия не потерпела ни одного значительного поражения, однако едва ли в нашей истории найдется более странная и загадочная война, чем эта.

Странна она прежде всего отсутствием ясной и понятной всем цели борьбы. Едва ли не главным побудительным мотивом для начала боевых действий стала коллизия королевских амбиций — вернее, стремление Елизаветы Петровны осадить амбициозного Фридриха. Еще были союзнические обязательства перед Австрией — точнее, выработанный в середине двадцатых годов Остерманом и Шафировым генеральный внешнеполитический вектор страны, направленный на союз с Австрийской империей. Данная концепция, кстати сказать, оказалась исключительно плодотворной: союз в целом сохранялся почти 200 лет, отступления от него одной из сторон обычно приводили её к серьезной неудаче, а отступление от союза по обоюдной инициативе привело оба государства к катастрофе на исходе Первой мировой.

Тем не менее и помогать австрийцам можно было с меньшим рвением. Совсем не обязательно было для этого отправлять в глубь германских земель едва ли не стотысячное войско.

В итоге Россия оказалась в довольно странной позиции: в одном союзе с Францией, проводившей перед тем крайне враждебную России политику в Польше и поддерживающей Швецию. В союзе со Швецией, чьи интересы соприкасались с русскими в Финляндии. И в стане врагов Англии — основного европейского торгового партнера страны, с которым на деле не имелось никаких конфликтных зон. Ясно, что такой пасьянс не мог быть долгим, и по смерти в январе 1762 года Елизаветы пришедший ей на смену Петр III, а затем и свергнувшая Петра Екатерина II сперва переменили союзнический лагерь, а затем и вовсе вышли из войны.

В ходе же боевых действий неясность целеполагания проявилась мелочной и сумбурной, едва ли не хаотичной опекой главнокомандующего со стороны т.н. Конференции — коллективного придворного органа, призванного помочь императрице руководить войной. Пять лет русская армия решала один и тот же вопрос: куда двигаться? Соединяться ли с австрийцами или искать сражения с главными силами врага? Или оберегать оккупированную Восточную Пруссию? Или захватывать вражеские территории, пользуясь отсутствием на них прусских войск?

В итоге каждый год происходило примерно одно и то же. Русская армия в начале лета появлялась на театре военных действий, наносила какой-нибудь сильнейший удар по врагу и, оставляя за собой горы трупов, уходила назад, в низовья Вислы, на зимние квартиры, — «верная своей системе», как иронизировал позже по этому поводу Наполеон Бонапарт.

В 1758 году русская армия взяла Кенигсберг и очистила от прусских войск Восточную Пруссию. На четыре года территория попала под власть русской администрации — указом императрицы была образована специальная Кенигсбергская губерния. Население выказало полную лояльность новой власти — и на то были причины: условия оккупации на деле были более благоприятны для жителей, чем положение окраинной и самой бедной части Прусского королевства. В отличие от Фридриха Елизавета не призывала жителей в свою армию, налогообложение было умеренным, прежние структуры управления сохранялись, а некоторые даже набирали вес: так, юридический факультет университета становился высшей судебной инстанцией, тогда как прежде нужно было апеллировать в Берлин. Перед купцами открылись российские рынки, а также благодатное поприще для снабжения проходящих через территорию войск. Персонально же оккупационная администрация и расквартированное в городе русское офицерство были представлены зачастую более развитыми, образованными и культурными людьми, чем местная провинциальная элита. Короче, имелись все шансы для превращения родины Иммануила Канта во вторую Ригу или Ревель с последующей интеграцией местного населения в российское общество (сам великий философ писал прошение на имя императрицы с почтительной просьбой утвердить его доцентом кафедры логики и метафизики). Мешала этому, однако, география — от России (как и сегодня) город отделяли тогда иностранные земли: Польша и номинально зависимая от нее Курляндия. Возможно, именно это препятствие убило интерес наследников Елизаветы к поглощению Восточной Пруссии.

И все же для истории участие России в Семилетней войне — это прежде всего бенефис русской армии. Впервые этой армии выпало сразиться со столь сильным противником, и результаты этих сражений оказались великолепными. Русские разбили врага при Гросс-Егерсдорфе и Пальциге. При Кунерсдорфе войскам Петра Салтыкова — этого Кутузова восемнадцатого века, неприметного немногословного старичка, видевшего всё насквозь, — противостоял сам Фридрих, и пруссаки были разбиты так, что война едва не кончилась вовсе. Менее успешным было Цондорфское сражение, но и после него русский главнокомандующий граф Фермор, отступая, даже не счел нужным выставлять охранение своих колонн — настоль? о противник был истощен боем и неспособен на какие-либо угрожающие действия. А была еще успешная осада Кольберга Румянцевым и десятки более мелких, но в основном удачных для русского оружия столкновений. Успехи русских тем более впечатляют, что имели место на чужой территории и делались армией, перед тем четырнадцать лет ни с кем в отличие от своих противников и союзников не воевавшей!

Это была очень хорошая национальная армия, контрастирующая с интернационально-наемными армиями других европейских стран, из которых при первой же возможности дезертировали тысячи. (Многочисленные этнические немцы среди русского генералитета и офицерства являлись главным образом российскими подданными во втором поколении, воинственными потомками тевтонских рыцарей из Прибалтики.) В этой армии была самая сильная в Европе артиллерия, передовой инженерный корпус, необычайно стойкая пехота. Довольно слаба, особенно в сравнении с прусской, была первоначально русская кавалерия, однако к концу войны и здесь произошли заметные перемены. Лишь флот практически никак себя не проявил в той войне, ограничившись несколькими совместными со шведами бомбардировками прибрежных крепостей в Померании да единственной высадкой десанта. Было у русских и уникальное, специфическое оружие — легкая иррегулярная кавалерия. Главным образом, казаки и калмыки. И если в начале войны наличие этих сил было скорее проблемой для командования (казаки «одвуконь» затрудняли снабжение войск фуражом, а своей необузданной страстью к грабежу возбудили среди населения Восточной Пруссии мощное партизанское движение), то уже к 1759 году генералы научились использовать легкую конницу «на все сто»: Фридрих жаловался, что движется со своей армией почти вслепую — многочисленные казачьи разъезды лишают его возможности проводить разведку местности.

Именно в сражениях Семилетней войны выдвинулся молодой инициативный генерал Румянцев, и сделал первые свои успехи тридцатилетний подполковник Суворов. Заметим к слову, что папа будущего графа Рымникского, генерал Василий Суворов был предпоследним русским комендантом Кенигсберга.

http://www.aval.ru/slovo.nsf/43bf6ea2e42f63bfc3256b4f003a8b65/413 4555D403A0599C325709900417BB6