 |
| Агентство национальных новостей | Хайнц Тиммерманн | 17.10.2005 |
Какие выводы делает из этого Чубайс? Цитата: «Это не ответ на вопрос „Кто мы“. Это борщ и компот в одном ведре».
Сам Чубайс на вопрос о самосознании России отвечает следующее: «Идеологией России в обозримом будущем должен стать либеральный империализм. Миссия России заключается в том, чтобы создать либеральную империю… За этой миссией большое будущее России».
Со своими взглядами о «либеральной империи» Чубайс представляет, однако, мнение меньшинства среди демократов. Партия «Яблоко» и подавляющее большинство партии СПС такого мнения не разделяют. Личность Чубайса и ряд его концепций являются причиной того, что оба демократических крыла не достигли единства до настоящего времени.
Главные причины распада Советского Союза
8 декабря 1991 года произошла встреча на высшем уровне глав государств Ельцина (Россия), Кравчука (Украина) и Шушкевича (Белоруссия) на западе Белоруссии, где было принято решение о распаде СССР и образовании Содружества Независимых Государств (СНГ), в которое позднее вступили, за исключением прибалтийских государств, все бывшие республики Советского Союза. Распад СССР явился глубоким переломом в истории России, который некоторые сравнивают с концом Киевской Руси после набега монголов в 13-м столетии. В высшей степени актуальным были и остаются вопросы: «Кто мы?» и «Куда идет Россия?». Кстати, это те вопросы, которые все чаще задают в Европе на фоне желаемого партнерства с Россией и на которые имеются разные по существу ответы.Так, в настоящее время в России исчезновение монополистического характера в памяти приводит к «конкуренции прошлого», к «борьбе за историю» (Бернд Фауленбах). Память и культура памяти в России имеют в контексте с распадом Советского Союза и восприятием этого факта актуальный политический смысл, причем трактовка прошлого как важного элемента для нового осмысления не является догматичной, а в отношении политического развития постоянно меняется и зачастую противоречиво преподносится.
В чем заключаются главные причины актуальности, политизации и инструментализации культуры памяти в России или правильнее: плюралистической и фрагментарной культуры памяти, для которой зачастую даже характерны противоположные типы культуры памяти? В данном отношении ниже приводятся только несколько основных причин:
Россия как центральное государство СССР пережила травматический распад своей империи и лишилась статуса военной державы. Страна, которая под знаком Третьего Рима и Третьего Интернационала постоянно претендовала на руководящие позиции в области идеологии и соответственно выступала широким геополитическим фронтом, была отброшена в географическом отношении к границам середины 17-го века. Это произошло на фоне развития, когда США стала единственной супердержавой, а ЕС выгодно выступает на международной арене, к тому же под влиянием государств бывшей советской империи.
Россия будто призрак, у которого ампутировали конечности. С глубоким чувством унижения происходит констатация того, что с распадом Советского Союза была проиграна холодная война. Это чувство усиливается тупым осознанием того, что осталось не долго соответствовать видимому статусу. Только немногие видели «в распаде СССР неизбежные последствия длительного исторического развития и новые шансы для лучшего будущего России».
После распада СССР Россия утвердилась как правопреемница Советского Союза, что и было признано Западом. Это обстоятельство способствовало тому, что распад империи рассматривался не как результат продолжительных эрозионных процессов, а как временное явление, и вменялось в вину отдельным руководителям. В пользу этого говорит тот факт, что новая Россия никогда не существовала в границах РСФСР — в границах государственного образования, с территории которого после 1991 года были «исключены» 25 миллионов человек. Ментальные последствия имперского склада ума у элиты и населения имеют глубокие корни и способствовали по истечении начальной фазы развитию либеральных шести течений, вплоть до ревизионистских устремлений (см. Чубайс).
Следует напомнить о том, что, согласно референдуму в марте 1991 г., около 75% избирателей высказались за сохранение СССР. Для многих людей, особенно старшего поколения, это скорее границы распавшегося Советского Союза, нежели границы новой России, которые сегодня действуют. Потому что никогда не было национал-российского мифа в переносе на сегодняшнюю Россию и никогда быть не может. Это укрепляет политическую ментальность в настроениях, что Россия является государством, не похожим на другие. Так же, как это было и раньше в мультиэтнической империи, так и сейчас из-за миллионов русских за пределами России и наличия столетней традиции великой державы невозможно ощущать себя как обычное государство — сосед Европы.
Опросы Левады-центра 2004 года показали, что только 27% россиян положительно оценивают Декларацию о независимости России от 12 июня 1990 года, а 57% - отрицательно.
Кардинальной смены элиты не произошло, не считая высшего руководства партии и государства. В отношении к бывшим советским республикам это означает, что в государственных органах власти, экономике и обществе России остались связи и взаимоотношения с элитой СНГ, и в России оставались надежды на реинтеграцию. Эти надежды не сбылись, т.к. руководители большинства стран СНГ быстро превратились из руководителей партии в националистов и стали энергично защищать только что завоеванные независимость и суверенитет своих стран.
В данном контексте под влиянием государственной власти быстро развивалась «русско-советская смешанная форма идентичности» (Изабелла де Кегель). Это происходило, начиная со второго срока правления Ельцина и вплоть до периода правления Путина. Это своего рода комбинация культуры памяти и положительных основных характеристик предреволюционных и советских традиций, что используется для формирования современной версии традиционной «русской идеи». Это казалось и кажется в настоящее время логичным, так как «конструкция» «русской идеи» является достаточно смелой, чтобы привлечь людей на свою сторону. «Демократический» революционер Ельцин и коммунистический «контрреволюционер» Зюганов всегда ссылались на это в равной степени.
Смешанная идентичность находит свое отражение в символике, которая также отражает память в комбинации предреволюционных, советских и даже демократических элементов. Примерами тому являются: возврат к царской и советской символике государственного герба, эмблем и государственного флага, одновременное почитание Феликса Эдмундовича Дзержинского — основателя советского репрессивного аппарата и Андрея Сахарова — известной личности среди преследуемых тем же репрессивным аппаратом диссидентов; музыка снова «ожившего» советского гимна к государственному гимну с новым текстом, автором которого является снова пользующийся в настоящее время вниманием поэт, который «уже в третий раз использовал одни и те же слова на любой вкус». (Александр Яковлев, «Пропасти моего столетия. Автобиография», Лейпциг, 2003, стр. 754).
Как говорил Путин, в прошлом было все: «и хорошее, и плохое». Благодаря такой позиции, стираются все границы и исчезает ответственность, а также нет необходимости в критическом анализе истории. Однако до середины 90-х годов были реабилитированы многие жертвы сталинских репрессий и получили скромную компенсацию. Примечательно, что никого из ответственных за преступления в советский период из сферы политики, аппарата безопасности и системы ГУЛАГа не привлекли к суду.
Кроме того, распад Советского Союза по многим главным вопросам является парадоксальным, что и оказывает воздействие на культуру памяти с его противоречиями. Сюда относятся обвинения за распад Советского Союза, которые находили свое отражение в основном в теориях заговоров в различных вариантах. Как свидетельствует реакция Москвы на демократический прорыв на Украине, такие теории заговоров не потеряли свою актуальность и бризантность и у политического руководства. В России до сих пор считают Горбачева «разрушителем» Советского Союза, а также тех, кто выступал за гласность и перестройку. Собственно говоря, Горбачев был до последнего за Советский Союз на конфедеральной основе. Возвращаясь к прошлому, он делает вывод: «Распад нашей большой и единой Родины причинил боль, страдания и лишения нашим народам. Будет ли это все компенсировано созданием собственной государственности в республиках? Может, было бы лучше в том или ином варианте сохранить на постсоветском пространстве различные формы совместного существования? Может, следовало трансформировать многосторонне цивилизованное сообщество Советского Союза в современную демократию?» («Перестройка: двадцать лет спустя», Москва, 2005).
Ельцин, а с ним и реакционно настроенные коммунисты, наоборот, стремился к независимости России и тем самым способствовал ускорению процесса распада империи. Обе неравнозначные «стороны» стремились свергнуть Горбачева, а не способствовать распаду Советского Союза. Тем не менее факт распада СССР вменяется в вину Ельцину. Это позорное «пятно» он носит до сих пор. Ельцин старался стереть это пятно, о чем свидетельствуют его эмоциональные заявления о преобладании первостепенной роли России в СНГ, а также его виртуальный проект по созданию Союзного государства Россия-Беларусь как основы для интеграции в постсоветском пространстве. До настоящего времени эти представления имеют определенный эффект. Так, например, заявляет секретарь Совета Безопасности, бывший министр иностранных дел Игорь Иванов: «Нет никакого сомнения, что успешное выполнение этой задачи приведет к созданию мощного катализатора интеграционных процессов во всем Содружестве». Однако невооруженным глазом видно, что проект создания Союзного государства переживает глубочайший кризис.
Первоначальное обоснование «патриотического консенсуса» при Ельцине
После быстрого распада Советского Союза и существовавших параллельно этому проблем трансформационного плана было невозможно стремиться к тому, чтобы «вернуть» утерянное и (и это сдержанная форма реставрации) ограничить возникающий ущерб. Или же государство и общество должны радикально порвать с прошлым, ориентироваться на политические «модели» и существующие варианты, которые не имеют ничего общего с притязаниями являться великой державой и рухнувшим политическим строем.Это были как раз те крайности, в рамках которых формировалась культура памяти у демократов, коммунистов и националистов после 1991 года, которые отличалась сильно друг от друга своими очень разными видениями будущего.
Итак, как можно определить роль России? Государство для всех русских, создание российской нации, посткоммунистическая гегемональная евроазиатская держава, которая ведет поиск интеграции в имеющихся супранациональных институтах?
В этом плане в новой России не имелось единой культуры памяти, если не считать того обстоятельства, о котором еще будет сказано, что при Путине сформировался в достаточно широких кругах основной консенсус. В отношение постсоветского пространства это выглядело в прошлые годы следующим образом: с точки зрения коммунистов, части националистов, а также представителей евразизма, которые желали соединить народы Азии и Европы в одно государственное и культурное целое, новая Россия на фоне царской и советской империи была непригодным, искусственно созданным образованием. Их аргументация сводилась к тому, что Россия сможет громко заявить о себе внешнему миру только в том случае, когда она, проведя реформы, интегрирует по возможности как можно больше бывших союзных республик и тем самым возродит к жизни исторически новую империю. Потому что причиной распада явились не объективные противоречия, а предательство отдельных личностей, а именно квартета: Горбачев, Ельцин, Яковлев и Шеварднадзе…
Один из вариантов имперской ориентации представляет само по себе гетерогенное русско-националистическое течение, представители которого не сожалеют о распаде Советского Союза и даже иногда расценивают этот факт как освобождение от материального и идеологического груза, однако являются приверженцами царских традиций, смысл которых заключается в «собирании» русских земель и оперирование такими понятиями, как «Великая Россия», «Малая Россия» (Украина), «Белоруссия», а также принятие во внимание принадлежавших ранее царской империи и заселенных русскими северных территорий Казахстана. Самым агрессивным представителем такого течения является политический клоун Жириновский, который при случае провел бы открытую политическую инструментализацию русскоязычного населения в бывших советских республиках…
Демократы первой статьи, среди которых бывший премьер-министр Егор Гайдар, а также популярная в тот период среди интеллигенции влиятельная партия «Яблоко» под руководством Григория Явлинского, причину распада Советского Союза видели не в предательстве отдельных личностей в руководстве страны и не в последствиях давления извне как формы стратегии США. Они считали, что причины заключались в последствиях внутренних противоречий и происходящих в коммунистической системе эрозионных процессов…
Устремления Ельцина были направлены на то, чтобы создать некий «патриотический консенсус» и «наполнить» «русскую идею» конкретным содержанием, при этом Русская Православная Церковь должна играть де-факто главную роль. Также для Путина, который на публике демонстрирует свою веру в Бога, православие и русская идея являются единым целым…
Так же как российский менталитет в отношении внутреннего обустройства находится под влиянием представления «особого пути России» (в 2000 году 60% населения высказалось за этот путь и только 15% одобрили европейский путь развития), так и в историческом отношении под влиянием этого представления была обоснована «особая роль России» в постсоветском пространстве. Эта «особая роль», которая носила свое выражение также в отношении «ближнего зарубежья», и часто упоминавшаяся в то время доктрина Монро обозначала пространство бывших советских республик, за исключением Прибалтийских государств, сферой жизненных интересов России. В соответствии с этим данные государства были обязаны предоставить России в знак особой преданности и лояльности особые права и особую ответственность за все, а также согласовывать с Москвой все контакты с Западом, предусматривающие какое-либо влияние в данной сфере…
Особая роль России в постсоветском пространстве
Реакция Путина на демократический прорыв на Украине показывает, что такой образ мыслей глубоко укоренился в умах россиян. Иначе, чем на Западе, была расценена недавняя массовая интервенция Москвы в предвыборную борьбу на Украине. В России это рассматривалось не как внешнеполитический акт, а в большей степени как внутриполитическое дело, а со стороны Запада как попытка принизить особую роль России как доминанта в СНГ и особенно здесь, на Украине, которая рассматривается как составляющая России, где через смену режима появилась система европейских понятий демократических принципов. Для более чем 2/3 населения России Украина не является заграницей, и поэтому массовая интервенция России не имеет ничего общего с империализмом. К тому же сюда необходимо отнести «генетическое чувство русских жить с Украиной в одном государстве». Поэтому в данном контексте в Москве многократно критиковалась не сама российская интервенция в предвыборную борьбу на Украине, а ее безуспешность и контрпродуктивность.По мнению большинства представителей элиты и населения России, как и во времена Советского Союза, равенство и схожесть режимов в постсоветском пространстве является для российского руководства так же, как и прежде, надежным гарантом их лояльности к Москве, а прорыв в сторону демократии европейского типа, напротив, таит опасность для исторического особого пути и особой роли России. Этот прорыв перечеркивает будто бы естественную «миссию» России в постсоветском пространстве, как это пропагандировалось в свете исторических притязаний и самоутверждения вплоть до либеральных течений политического спектра России и главного условия для собственного статуса Великой державы. Победа Ющенко рассматривалась как «самое крупное поражение российской внешней политики за последние годы».
Сегодня нам известно, что в Москве в политических кругах, включая определенную часть депутатов Государственной думы (и связанных с ними групп в Киеве), были планы в случае победы демократической оппозиции над постсоветской номенклатурой отделить от Украины восточные территории с целью сближения с Россией и по возможности даже применить силу.
К счастью, руководство Путина, так же как и руководство Кучмы, благодаря своим противоречиям сделали все, чтобы не допустить близкую по характеру и целям интервенцию по сценарию, как в 1953-м в ГДР, в 1956-м в Венгрии и в 1968 г. в Чехословакии. Это могло привести к тому, что Россия была бы втянута в хаос гражданской войны на Украине, были бы прекращены партнерские связи с ЕС и связи с Западом, что привело бы к холодной войне в Европе.
Вместо этого Москва после некоторых колебаний приняла активное участие в переговорах по сближению представителей враждебных лагерей, признала независимость и территориальную целостность страны, в совместном заявлении с НАТО призвала к мирному урегулированию конфликта и проведению честных выборов и выразила свою готовность признать любого кандидата, одержавшего победу на свободных выборах.
Путин в достаточной степени реалист, чтобы с учетом того экономического и политико-психологического значения Киева для Москвы расставить приоритеты во внешней политике так, чтобы из-за конфликта о будущем обустройстве Украины не вступить в противоречия с ЕС и другими странами Запада…
От Ельцина к Путину
Уже в период правления Ельцина стало проявляться то, что коллективное самосознание в России и на всем постсоветском пространстве стало все больше и больше лопаться по швам. И как «естественный фактор» проявилось вовсе не желание в укреплении СНГ, а, наоборот, в стремлении большинства его членов к консолидации собственной государственности и независимости.Главными причинами распада, которые затрагивали также российскую культуру памяти, являлись: отсутствие основной идеи и всеобъемлющих общих интересов; различие в характере «интеграции» в условиях политической безопасности и интересах. Кооперация «a-la carte» перечеркивала все усилия Москвы по усилению интеграции в рамках СНГ и тем самым дивиденды от мобилизации памяти и имперских мифов.
В своих попытках, так же как и во время поиска нового определения «русской идеи» как связующего звена между старыми и новыми понятиями и ценностями, Ельцин столкнулся с трудностями при создании мифа об основании доминирующей российской империи в период между «золотой порой» царизма и частями советского наследия. Однако это факт, что 70% населения сожалеют о распаде Советского Союза, так как это связано с утерей понятия великой и мировой державы. Только незначительная часть населения рассматривает распад с положительной точки зрения и расценивает это обстоятельство как основную предпосылку для возрождения России.
Зачастую эмоционально представляемый проект всеобъемлющей «реинтеграции» зарекомендовал себя как нереальный и несостоятельный для того, чтобы на перспективу мобилизовать людей, поскольку Ельцину не удалось стереть с себя пятно «разрушителя Советского Союза». На фоне слабости России Ельцин оказался в достаточной степени реалистом, чтобы не обращаться к обсуждению ревизионизма в историческом контексте или вдаваться в актуальные политические вопросы программного характера.
В данном отношении Путин, следуя принципам преемственности, продолжил работу, начатую Ельциным, по культуре памяти с утверждением смешанной идентичности и тезисом о последовательности и единстве истории. Это нигде так ярко не выражено, как в уже упомянутой государственной символике: двуглавый орел государственного герба царского периода, советский гимн с подогнанным к нему текстом, триколор государственного флага и красное знамя для Российской армии, торжественное перезахоронение царя Николая II и продолжающимся почитанием розовощекого Ленина, который приказал убить царя, в Мавзолее на Красной площади. В данном отношении Путин расставил к тому же еще и новые акценты, которые звучат намного убедительней, когда Путин заявляет, что он рассматривает распад СССР как «общенациональную трагедию огромных масштабов». Где новые акценты и где их связь с определенной на государственном уровне культурой памяти?
Путин отказался от нереальной концепции всеобъемлющей реинтеграции бывшего Советского Союза. В своем неожиданно четком и радикальном высказывании, направленном против ранее имевших место реинтеграционных концепций, после событий в Грузии, Украине и Киргизстане в марте 2005 года он высказал тезис о том, что СНГ вообще был создан для «целей гражданского развода» между бывшими советскими республиками.
При этом Путин пользуется той же терминологией, что и руководство Украины при Кравчуке. Вместо этого он проводит расчетливую, прагматичную и служащую национальным интересам стратегию целевого и дифференцированного оказания влияния в регионе, дающую приоритет билатеральным и субрегиональным интеграционным процессам и направленную прежде всего на расширение экономического влияния…
После демократического прорыва на Украине, которая в коллективном сознании русских являлась важным фактором последовательности формирования имперской миссии России, стратегия Путина была поставлена под сомнение. Как раз для памяти и культуры памяти в России смена системы в Киеве могла иметь для Москвы на продолжительную перспективу драматические последствия. Произойдет ли перелом в самосознании элиты и населения России таким образом, что россияне в будущем перестанут считать свою страну империей, а будут воспринимать ее как демократы российско-национальной, это зависит от процессов, происходящих на Украине.
Если при Ельцине преобладала смешанная идентичность с переосмыслением царской эпохи, то Путин предпринял определенные изменения в конструкции сознания идентичности, поставив на первый план память о советском периоде.
Ему тем не менее ничего не стоило отметить выдающиеся достижения советского периода. Целью этого являлось не возврат к коммунизму, как идеологии, политической системе или общественному строю, а к возникшим при этом положительно воспринятым событиям. Сюда относятся: сильное централизованное государство, разносторонняя промышленность, высокий жизненный уровень, включая социальные гарантии, Россия как центр дееспособного интеграционного стержня в постсоветском пространстве, а также статус Великой и мировой державы для Москвы.
Целенаправленная взаимосвязь с советской эпохой и включение ее в культуру и политику памяти, а также клятва в единстве русской истории находят свое выражение на различных уровнях, причем преимущество отдается четко последовательности, а не историческим переломным моментам…
Направленная на единство линия последовательности Путина, имеющая отношение прежде всего к инспирированному «русской идеей» величию и силе государства, имеет, бесспорно, то преимущество, что может сплотить различные программно-политические течения в России и оказывать тем самым стабилизирующее влияние на государство и общество. И это режиму Путина до сих пор удавалось, о чем свидетельствует 70%-й рейтинг президента…
Опасность для режима Путина заключается в том, что все больше и больше, так же как и во времена Советского Союза, риторика расходится с действительностью, в частности, не в последнюю очередь в отношении жизненного уровня и социальных гарантий в Советском Союзе, соответственно имеется в виду угрожающий социальный спад широких слоев населения, что привело к снижению уровня голосовавших за президента до менее чем 50%. Здесь следует напомнить о кончине царизма и коммунизма советской поры: в своем стремлении к усилению авторитарной системы была утеряна связь с общественной реальностью и пришлось покинуть политическую арену.
Итог
С момента распада Советского Союза в 1991 году прошло уже как раз 15 лет. Если сравнивать с 75 годами коммунистического господства, то это очень короткий промежуток времени. В России в отличие от Германии не состоялся в действительности разрыв с прошлым. Более того, из большого количества конкурирующих между собой идентичностей сформировалась одна объединяющая, широкая культура памяти в России. Итак, можно сделать сейчас следующие выводы:Отказ от демократической культуры памяти. На Западе первоначально исходили из того, что Россия после первой фазы успешных трансформационных процессов войдет в число либерально-демократических государств, в их систему ценностей и в евро-атлантический контекст. По целому ряду причин эти ожидания не оправдались.
Особый путь и особая роль для России? Целый ряд актуальных тенденций показывает, что новая Россия создает совесть для будущего, скорее всего, исходя из прошлого, действительное новое начало не состоялось. Россия не склонна «компенсировать свою отсталость по отношению к Европе», как это сейчас происходит в ходе демократических преобразований на Украине. Более того, Россия хочет, наоборот, исходя из своей собственной традиции, мобилизовать силы и найти мотивацию для того, чтобы обеспечить стабилизацию страны и вернуть себе роль самостоятельной Великой державы.
При этом установились тесные контакты между государственными, военными и церковными руководителями, что является ярким примером стремления приобщиться к межсистемной последовательности царских и советских традиций.
Это касается, во-первых, концепции особого пути для России под знаком авторитаризма с зафиксированной государственной властью, как это привело к его (пути) несостоятельности в период правления последнего царя и период позднего коммунизма при Брежневе. Во-вторых, это относится к притязаниям России на особую роль имперского плана на постсоветском пространстве, которые буквально недавно оказались несостоятельными на Украине…
В данном контексте есть интерес в том, чтобы рассматривать российскую историю в европейской перспективе лишь незначительно. Растущие авторитарные тенденции «системы Путина» с их уходящими корнями в прошлое амбициями в пространстве СНГ хранят в себе даже опасность самоизоляции России по отношению к «ближнему» и «дальнему» зарубежью, направленные на создание консенсуса (согласия), подкрепленные исторически притязания на особую роль на постсоветском пространстве производят внутри страны поначалу стабилизирующий, а извне все же скорее дестабилизирующий эффект. В случае если Россия пойдет особым путем авторитарного президентства, то страна станет «для Запада неинтегрируемой» и сама будет не в состоянии произвести заново интеграцию в постсоветском пространстве.
На фоне тесных исторических, политических, экономических, культурных и не в последнюю очередь человеческих связей совершенно понятно, что Россия хотела бы поддерживать тесные контакты с бывшими советскими республиками и особенно с Украиной, и это необходимо учитывать.
Не может быть, однако, признана претензия России на специальную «миссию» в этом регионе даже с учетом исторического опыта. В конечном итоге такие позиции Москвы содержат в себе опасность самоизоляции. Историческое преодоление таковых считалось бы новыми импульсами для демократии и европеизации России.
Кельн, 2005 г.
Доктор Хайнц Тиммерманн, бывший руководитель исследовательской группы по вопросам РФ/СНГ при Федеральном институте российских, восточноевропейских и международных исследований (BIOst) в Кельне (1969−2000 гг.). Эксперт Германского института по международным делам и вопросам безопасности (SWP), Берлин.
http://www.annews.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=18 790
