 |
| Радонеж | Б. Филиппов | 10.10.2005 |
Доклад Б. А. Филиппова на III Мировом общественном форуме «Диалог Цивилизаций»
Конец ХХ века привел к кризису казавшихся незыблемыми политических институтов и переосмыслению многих вчера еще непререкаемых политических истин. Прежде всего, начался отказ от европоцентризма, приведший к пониманию законности существования иных, кроме западноевропейской, моделей развития. Этот процесс затронул и представления о созданной в Западной Европе «идеальной модели» взаимоотношений религиозных институтов с государством. Я имею в виду «модель разделения» или отделения церкви от государства.Пересмотр устоявшихся представлений в этой сфере был подготовлен всем предшествующим развитием обществознания, начиная от религиоведения, истории Европы (прежде всего средневековой) и истории Церкви и заканчивая политическими дисциплинами.
Для нашей темы существенным оказался пересмотр самой истории возникновения и развития современного западноевропейского государства как института, автоматически повлекший за собой изменение точки зрения на характер его отношений с Церковью. Прежде всего, возник вопрос о времени возникновения современного противопоставления светского и религиозного, и, следовательно, о времени осознания в современных нам смысловых категориях характера взаимоотношений между сторонами.
Историки и философы права уже в середине ХХ века пришли к выводу, что в нашей европейской цивилизации государство (в современном смысле этого слова) окончательно сформировалось только в период между концом 18 и первой половиной 19 века. На это время приходится и возникновение современных демократических институтов и современных политических теорий (и понятий), в рамках которых сегодня описываются модели отношений между Церковью и государством. Тем самым для описания и понимания существовавших до возникновения современного государства моделей отношений между светской и духовной сферами (а не только властями) необходим другой понятийный аппарат, чем, к примеру, распространенные в обществоведении модели цезаропапизма или папацезаризма.
Другим важным открытием стало установление тесной связи между началом процесса формирования современного западноевропейского государства и началом процесса секуляризации. Истоки этих процессов относятся к XI в., к началу борьбы между Римскими первосвященниками и христианскими императорами за главенство над христианским миром (так называемый спор об инвеституре).
И здесь мы приходим к осознанию того существенного факта, что до начала этого ограниченного во времени и пространстве конфликта, христианский мир (как и мир любой религии) не знал никакого разделения на светское и сакральное. Для верующего христианина существует только один мир во главе с Христом. К примеру, отвергнув прямое правление Бога через посредство Судий и попросив себе царя, древние евреи не усомнились в единстве мира, и не создали двух параллельных систем власти и права. Этот мир был един и у римлян-язычников и у христиан. Когда Юстиниан в своей знаменитой 6 новелле написал о священстве и царстве, он имел ввиду разделение функций, а не христианского мира. Не было речи и о главенстве над Церковью, поскольку христианский мир воспринимался как единое целое, неделимое на империю и Церковь.
Об этом пишет в хорошо известном (историкам) фрагменте Стефан из Турне (VII в.):
«В том самом граде, и под управлением того же самого короля были два народа и два образа жизни, две власти и две юрисдикции. Градом этим является Церковь, королем же Христос. Два народа — это два порядка в Церкви: духовенство и миряне. Два образа жизни — это духовный и телесный. Две власти — это священническая и королевская. Две юрисдикции — это законы человеческие и Божественные».
В соответствие с этими представлениями в средних веках вершиной социального сообщества было не национальное королевство, а всеобщее единство христианского народа, для которого королевская власть была только светским инструментом, а король указанным Небесами стражем и защитником. В рамках этого неделимого и возглавляемого Христом мира произрастала Церковь как зерно Царства Божьего на Земле.
Как пишет известный немецкий юрист и философ Эрнст-Вольфганг Бёкенфёрде, «этот порядок был „христианским“ не только в том смысле, что христианство составляло признанную основу политического порядка; он сам по себе, в своей субстанции сформирован был сакрально и религиозно, был святым порядком, который охватывал все сферы жизни, без разделения на то, что „духовное“ и то, что „светское“, на Церковь и государство. Священная Империя не была продолжением традиций римской империи, хотя и связывала себя с ней: она жила христианской теологией истории и эсхатологией, была Империей христианского народа, формой существования ecciesia и как таковая была включена в дело осуществления на земле Царства Божьего и отражения зла в настоящем Эоне. Император и папа не были представителями светского или духовного порядков, оба находились скорее внутри ecciesia как носители различных служений? (ordines), император как эконом и опекун (protector) христианства, личность в равной степени хиротонисанная? и святая (novus Salomon) как папа: они вместе отождествляли res publica christiana как религиозно-политическое единство.
У Юстиниана царь — блюститель и защитник веры, но не первосвященник. Разделение сфер царства и священства четко разграничено. Их взаимное согласие (симфония) рассматривается как условие достижения общественного блага. Как справедливо заметил прот. Валентин Асмус, „очень неверно было бы понимать Юстинианову „симфонию священства и царства“ как симфонию церкви и государства“. Речь идет не о государстве, а только о христианском императоре. И это понимание Церковь хранит всю свою историю. Не идет в новелле речь и о Церкви (см. Восточное понимание Церкви как „люда Божия“). По словам прот. Валентина Асмуса, „похоже, этому понятию соответствует здесь слово „человечество“. Смысл этого отождествления в том, что все человечество призвано, по мысли Божией, объединиться в единую церковь Христову и единую Римскую империю, где „царство“, сконцентрированное в личности императора, будет занимать господствующее положение в отношении пяти патриархов и прочих представителей священства“.
На Западе этот мир был подвергнут разрушительной атаке в середине 11 века. Выступив в борьбу за „свободу Церкви“, Римские первосвященники отделили Церковь от единого и до тех пор неделимого порядка, фактически способствовав разрушению единство христианского мира. До тех пор единый он был расколот дважды. Во-первых, он раскололся на Западную и Восточную Церкви, а, во-вторых, на сакральное и мирское (дав начало процессу секуляризации). При чем последний раскол затронул исключительно Западную Европу, положив начало формированию обреченной на дальнейшее раскалывание западноевропейской (католической) и еще столетиями сохранявшей незыблемым самосознание единого христианского мира византийской (православной) цивилизациям. Хранителями единства мира в Византии, а затем в Византийском содружестве наций было многочисленное и влиятельное монашество.
И хотя основания западноевропейской цивилизации, как и её самосознание, по-прежнему оставались христианскими, всё её последующее развитие — это история формирования независимых от заботы и опеки Церкви областей. Прежде всего, из-под влияния Церкви выделились: светская власть, светское право и политическая, защищающая права светских государей мысль. Следующий удар по единству западной христианской цивилизации нанесла Реформация. Возникнув как движение по восстановлению утраченного единства, она только усугубила раскол.
Вызванные Реформацией религиозные войны породили проблему религиозных меньшинств, религиозных прав и свобод. Само понятие „мир“, которое прежде означало „жизнь в Истине“, стало означать состояние без (гражданской) войны. Происходит формирование национальных государств, в которых воля монарха определяет церковную принадлежность его подданных. Да и сама Католическая церковь выйдет из реформационных бурь с новым самосознанием. Не государство при своем строительстве будет копировать Церковь и ее традиции, а Церковь начнет копировать светское государство, не скрывая даже подчеркивая это. Как сказал о Церкви кардинал Беллармин: „Она точно также видима как королевство Франция или республика Венеция“. Она организована наподобие светских монархий, а Римский первосвященник — это подлинный король. Эту точку зрения еще в ХХ веке защищал кардинал А. Оттовиани.
Из этой новой ситуации вырастает богословски оформленное представление о взаимной независимости католической Церкви и государства. В богословии Церковь и государство начинают трактоваться как „совершенные общества“. С этим не согласны светские правоведы, утверждающие, что только государство является совершенным обществом. В протестантизме разрабатывается правовое обоснование подчиненности Церкви светской власти (Пуффендорф). Идея, оказавшая большое влияние на развитие европейского права.
И хотя европейские монархи по-прежнему демонстрируют свою принадлежность к христианской Церкви, и в протестантских, и в католических странах Церкви и религиозные союзы постепенно ставятся (в правовом отношении) наравне с государственными органами. Этот процесс в Западной Европе нашел свое завершение в середине 18 века, затронув и православную Россию, где во имя сохранения социального мира, начиная с царствования Петра I, официально провозглашается веротерпимость.
Иная по своим основаниям сформировалась модель отношений России. Это модель единого мира, где единственным царем является Царь Небесный, а священство (духовенство), с одной стороны, и царство (монарх), с другой — вместе, но каждый по своему служат Богу. Сто лет перерыва этой традиции не столь уже большой отрезок времени, чтобы Русская Православная Церковь (духовенство и верующие) могла эту модель забыть и отбросить.
Но до тех пор, пока в Европе сохраняются монархии, идея неразрывности христианского мира (хотя бы в одной отдельно взятой стране) формально сохраняет свою силу. Монарх по-прежнему внутри Церкви, и в этом качестве он обладает правами эконома и защитника Церкви и ее догматов. Только переход к республиканскому правлению освобождает Церкви от давно себя изжившей модели взаимоотношения. Светская власть вновь как в римскую эпоху обрела черты Кесаря, модель отношения с которым прописана в Евангелии
„Отдавайте кесарево — кесарю, а Божие Богу“ (Мф. 22, 21).
Смысл этого ограничения власти кесаря кесаревым проявляется при определения того объема принадлежащего кесарю, отдавать которое христианам заповедал Христос. Прежде всего, следовало ответить на вопрос о сущностном или позитивном (конструктивном) смысле мирской власти и государства (иначе не было бы смысла отдавать ему что-либо). Для нашей темы существенным является выработанное в первые века христианской истории отрицательное отношение к любым формам абсолютизации государства и понимание его, прежде всего, как носителя (фактора) общественного порядка (в противоположность анархии).
Основу этого почитания порядка составляло выработанное ветхозаветной традицией понимание порядка как „мира в народе“, единства общества, согласно которому Бог скорее простит страшный грех идолопоклонства, чем гражданский раздор, „разделение сердец“, братоубийство как смертный грех.
Именно во имя сохранения порядка как „мира в народе“, христиане обязаны были быть, и хотели быть лояльными гражданами. При этом не было речи об определении формы правления или характере государственного устройства. Ничего не говорилось и о характере отношения государства к христианам. Исходили из того, которое существовало: (антихристианской) империи.
Древняя и восточная Церковь не переставала молиться за империю и быть верной ей». Об этом свидетельствуют дошедшие до нас тексты раннехристианских апологетов, например Оригена, «Против Цельса», в который он называл христиан «солью государства». Осуждались лишь ложь идолослужения и многобожия.
На этой принципиальной основе позднее выросли «дуализм целей и функций между религиозным и светским обществами» и христианская традиция конструктивного сотрудничества Церкви и верующих с любым (в том числе и с нехристианским) государством. На этой основе поколения христиан превратились не только в законопослушных и лояльных граждан, но и в убежденных государственников, ежедневно возносящих молитвы «о властех и воинстве ея». Форма правления, как казалось, принципиального значения не имела.
Конец ХХ в. засвидетельствовал кризис значительной части общепринятых в западной цивилизации с 19 в. идей вместе с выражающими и отражающими их институтами. Продолжающийся процесс распада традиционных структур и границ (социальных, возрастных, биологических), на протяжении тысячелетий определявших поведение человека в обществе и пространстве, угрожает европейской цивилизации анархией. Другие цивилизации этим процессом затронуты в гораздо меньшей степени. Полагаю, что в этом коренится одна из причин меняющегося на глазах отношения к религии и Церкви. Эти институты — это практически все, что западная цивилизация сумела сохранить более или менее неизменным за историю своего развития. Нельзя же всерьез верить, что гарантом сохранения существующего порядка будут наемные армия и полиция, а не, как это было на протяжении тысячелетия, объединенные верой и любовью граждане. Или, что единство человеческого рода будет достигнуто на основе процесса экономической глобализации, а не сознания более высокого порядка.
Федор Прокофьев
