 |
| Благодатный огонь | Александр Богатырев | 04.10.2005 |
Да, по правде, ему было не до заработков. Дом оказался холодным.
Целый год он пытался его утеплить, постигая великую премудрость общения с народом, который норовил взять втридорога, а работу исполнить втридешево. Материал, который ему доставали шабашники, оказывался никуда негодным. Печи, сложенные «печниками», отчаянно дымили, поглощали уйму дров и при этом едва нагревались.
В первую зиму все жизненные силы уходили на поддержание этих самых сил. Ко второй зиме печи были переложены. В доме стало теплее. Выращенные на собственном огороде огурцы и помидоры были закручены в банки. Из смородины и слив наварено варенье, и мой друг решил, что пора звать столичных гостей.
Я приехал в субботу. До всенощной оставалось полтора часа. Встретили меня радушно. С порога усадили за стол, налили огромную миску борща. Не успел я проглотить первую ложку, как хозяйка спросила:
— Ты паспорт менять будешь?
— Очень вкусно, — похвалил я борщ и чуть не поперхнулся.
Две пары хозяйских глаз смотрели на меня настороженно и тревожно. Я машинально провел рукой по бороде. Капусты в ней не было, и я зачерпнул вторую ложку.
— Что, уже поменял? — испуганно спросила хозяйка.
Я понимал, к чему она клонила.
— Новый паспорт нельзя брать. — Хозяйка почему-то перешла на заговорщицкий шепот.
— Почему? — я тоже понизил голос.
— Потому что в нем есть графа ИНН.
Я понял, что с обедом будут проблемы. Второго мне уже не подадут. Не по жадности, а просто, заговорив об ИНН, через минуту они обо всем забудут — и об овощном рагу, и о крепеньких соленых огурчиках, и о всякой прочей снеди, готовить которую хозяйка была большой мастерицей. Поэтому, доедая борщ, я приналег на хлеб, слушая, как мои друзья рассказывали мне о трех шестерках и кознях министра Букаева, который обманул Патриарха и убедил его в том, что в налоговом номере никаких шестерок нет.
— Но их там действительно нет, — возразил я.
— Может быть, и нет. А где гарантия, что их нет на другом конце — при подключении к мировому компьютеру?
Я пожал плечами и облизал ложку. Борщ был действительно хорош.
Друга моего зовут Алексеем, а его жену — Екатериной. Когда она знакомится с новыми людьми, то, назвав свое имя, добавляет «великомученица». При этом она загадочно косится в сторону своего благоверного, давая понять, что велии муки ей приходится терпеть от него. Но все же, представляя его новым знакомым, не преминет назвать его «человеком Божиим», что сущая правда. Уверовал он в Господа нашего десять лет назад, но так, что мне иногда бывает страшновато. Человек он не книжный- из отставных военных. Любит во всем определенность. Когда говорит: «Отец Феодосий благословил», то это значит, что хоть землетрясение, хоть цунами — благословение будет исполнено. А если отец Феодосий не благословил, то хоть ты его режь или по горло засыпь зелеными американскими деньгами, ни за что не нарушит этого неблагословения. И когда он сказал, что отец Феодосий не благословил брать новые паспорта, мне стало грустно.
Молчать было неприлично. Мы давно не виделись. Я попытался отшутиться:
— Хороши друзья! Нет чтобы расспросить о детях, о жене. Сразу про «краснокожую паспортину». Неужели паспорт с двуглавым орлом и Георгием Победоносцем хуже серпастого и молоткастого?
— Это все лукавство. Графы национальности в новом паспорте нет, зато есть графа ИНН.
— Далась вам эта национальность. Вы что, перестанете быть русскими оттого, что вам справки об этом не выдадут? Вон сатанистов поймали, которые кресты на кладбищах разбивали. Все как один русские…
— А кто их надоумил?
Я не знал, кто их надоумил, но знал наверняка, что в таком роде говорить можно до бесконечности. Я вспомнил, как в 88-м году вел подобный разговор о советском паспорте на Алтае со старообрядкой, которую почитали за пророчицу. Эта «дщерь Аввакумова» взяла мой паспорт, ткнула в печать и объявила, что это и есть та самая настоящая печать антихриста. А посему все, у кого есть паспорт, — его слуги. И гореть нам в адском пламени, невзирая на нашу любовь ко Господу и стремление жить «во всяком благочестии и чистоте». Я попытался возразить ей, и, надо сказать, вышло это у меня неплохо. Рассуждения о Божием милосердии, которое не в состоянии одолеть никакие козни товарищей, произвело впечатление на многих участников молитвенного собрания. Но моя оппонентка на слова о любви к ближнему разгневалась так, что глаза ее буквально загорелись, словно карманные фонарики. Я видел такое у бесноватых в Печорах.
Она задыхалась от гнева и по-бычьи ревела: «Какая любовь к никонианам да еще и с паспортами?!»
Мой паспорт полетел мне в лицо. Слава Богу, что она не разорвала его. А то бы мне по сей день пришлось бродить по алтайским горам. Потом она мигнула своим пасомым, и через минуту два дюжих ревнителя древлего благочестия потащили меня вон из избы. Бить они меня не стали, но о «никонианской» Церкви наговорили такого, чего христианам говорить никак не следует. Они не только проклинали священноначалие, но хулили Святые таинства. И все из-за того, что в кармане моем оказался документ, выданный «власть предержащими», которым каждый христианин обязан подчиняться.
Никакие цитаты из Евангелия не были услышаны. А про то, что кесарю надлежит отдавать кесарево, а Богу — Богово, вызвало ярость не только у пророчицы, но и у всех собравшихся в избе. Да где ты кесаря видел? Они же его убили. Царя убили, да еще и в паспорта антихристову печать ставят!
Я рассказал эту историю моим друзьям. Алексей упрямо качнул головой:
— Здесь другое дело. Тогда хоть власть и была безбожной, но все же своя. А теперь нас подключают ко всемирному компьютеру, имя которому «Зверь», и тут уж настоящая печать, потому что три шестерки на ней. Сказано, что число зверя 666.
— Да нет там никаких шестерок. Это просто хулиганство. Кому-то очень хочется нас попугать.
— Пугать, не пугать, а теперь за каждым можно следить по компьютеру не выходя из кабинета.
— Да чего за тобой следить? Как ты картошку пропалываешь или «жигуленок» свой чинишь?
— Дело не во мне. Следить будут за всеми.
— Ну, пусть все и волнуются. Но ведь не волнуются. Волнуешься ты. Вон как Катю свою великомученицу разволновал.
Катю я помянул зря. Она вступила в разговор энергичнее мужа.
— Сказано, что никто не сможет ни покупать, ни продавать. Вот так и будет. Деньги отменят. Будут карточки электронные, а затем чипы будут вживлять под кожу. И каждый шаг будут контролировать.
— Но ведь бесы и так каждый шаг контролируют. Чего тебе бояться? И ангелы все видят. И Господь все видит. Люби ближнего, молись и ничего не бойся. Ну, хотят они подсматривать. И что мы можем с этими пакостниками поделать? Сейчас вот передачу придумали «За стеклом». Вся страна подсматривает в замочную скважину, и никто это за грех не считает. Народ подготавливают к тоталитарной слежке.
— А мы не хотим, чтобы за нами следили, — рассердилась Катя.
— И я не хочу.
— Так нужно протестовать!
— Вы зачем из Москвы уехали? Чтобы протестовать или спасаться?
— Вот мы и спасаемся, — теперь уже рассердился Алексей. — Отец Феодосий не благословил брать ИНН и новые паспорта.
— А Патриарх благословил прекратить баламутить народ и прекратить священникам благословлять или не благословлять православных на принятие ИНН.
— А если его обманули? Министр Букаев говорит ему одно, а потом приказы рассылает — без ИНН даже пенсии не давать. На работу уже не принимают. Скоро вообще ничего нельзя будет делать. Даже за квартиру не заплатишь без этого ИНН.
— Так, может быть, не упрямиться и получить налоговый номер?
— Печать антихриста? — вскрикнула Катя.
— Послушай, если Патриарх говорит, что это еще не печать антихриста, то не надо уподобляться старообрядцам, о которых я только что рассказал. Они в тех паспортах увидели печать, а вы в ИНН, а бес хохочет, ему только это и нужно: посеять смуту, ненависть и страх. Ты посмотри, что делается. Старухи с транспарантами охотятся за Патриархом. Отец Иоанн Крестьянкин написал: не бойтесь вы этих дурацких цифр. Бога бойтесь! Греха бойтесь!
— Отцу Иоанну легко. Ему жить-то сколько осталось?! А что делать нашим детям? — вздохнула Екатерина и с горестью посмотрела на мужа.
— Мы ничего плохого не можем сказать про отца Иоанна, но и святые ошибались, — вздохнул Алексей.
В это время открылась дверь и вошла сухонькая старушка в черном пуховом платке. В руке у нее была огромная суковатая палка. Она молча перекрестилась на иконы и строго посмотрела на меня. Я почему-то подумал, что она подслушивала наш разговор и вошла, чтобы прервать его.
— Сейчас, матушка, поедем, — засуетился Алексей. — Друг наш приехал. Это матушка Феодора. А это Андрей:.
Я поздоровался, старушка молча кивнула и посмотрела на меня еще строже.
По дороге Алексей подобрал дочь Настю и еще двух старушек. Вместе с Екатериной нас оказалось пятеро на заднем сиденье.
Настя села ко мне на колени и стала расспрашивать о моих дочерях. Но матушка Феодора не дала нам поговорить. Она громко стала рассказывать о какой-то рабе Божией, которая ослушалась батюшку Феодосия и приняла ИНН, а теперь приехала и плачет, так как нет ей никакой жизни. Благодать от нее отошла, и она страшно мается и тоскует. Моя соседка с какой-то ожесточенной радостью подхватила тему:
— В Москве, говорят, все, кто принял ИНН, бесноватыми становятся.
— А вот к отцу Игнатию пришла одна раба Божия и рассказала, что ей явился бес и сказал, что это он когтями полосы царапает и три шестерки ставит на всех продуктах.
Матушка повернулась вполоборота и, грозно косясь на меня, прорекла:
— А все оттого Господь это попустил, что архиереи не хотели Царя-мученика прославить, и соборного покаяния до сих пор нет. А коли так, чего ждать?
Она продолжала на меня коситься, ожидая моей реакции, но я решил молчать.
Но тут за меня взялась соседка.
— А у вас что говорят про ИНН?
— Не знаю, матушка, я нигде не бываю.
— Да он, видно, принял ИНН, — буркнула матушка и испугалась собственной догадке.
С минуту продолжалась тягостная пауза. Потом моя соседка стала елозить острым локотком — то ли стараясь от меня отодвинуться, то ли уязвить побольнее, как отступника и еретика.
— Правда, что принял? — со свистом выдохнула она.
— Нет, не принял, — нехотя ответил я.
— Не принял, так примет, — сурово процедила матушка. Она смотрела не мигая на дорогу, на круговерть снежинок в ярком свете фар. Лицо ее было строго и торжественно. Она прозревала ближайшее будущее, полное скорбей и лишений, в котором ей уготовано место для подвига и где таким маловерам, как я, нечего делать. Я пытался вспомнить, кого она мне напоминала, и никак не мог. Было неловко оттого, что попал в компанию единомышленников, в которой решительно не знал, как себя вести. Я чувствовал, что и Катя, и Алексей недовольны мной. Я был соглядатаем, который мешал им и которого нужно было бояться.
Мои попутчики не просто молчали. Это было молчание против меня. Они молчали, ожидая моих разъяснений. В этот момент матушка слегка повернула лицо в сторону Алексея, и я вдруг понял, кого она мне напомнила. Это было лицо боярыни Морозовой с полотна Сурикова. Да, она пойдет на смерть за то, что кажется ей истиной. И за собой поведет…
«Господи, дай мне нужные слова и сделай так, чтобы меня услышали».
— Матушки, вы меня простите, — начал я неуверенно. — Я не смею подрывать авторитет вашего духовника. Он вас благословил на борьбу с ИНН. Мой духовник благословил меня и всех своих чад быть послушными Патриарху, который сказал, что в принятии ИНН нет греха. Если вас это смущает — не принимайте. Но не надо записывать в слуги антихристовы тех, кто принял. Нам дают налоговый номер и не только не просят отречься от Христа, но еще и по телевидению объясняют, что к антихристу это не имеет никакого отношения. Настоящий антихрист будет вести себя совершенно иначе. Он потребует отречения от Христа и поклонения себе как Богу. И будет действовать не втихаря, а воочию и громогласно. Приход его будет сопровождаться ложными чудесами и знамениями. Сейчас ничего этого нет. Значит, и бояться нечего. И печать ставить будет сам антихрист, а не районный налоговый инспектор. Не сбылись еще пророчества, и храм Соломонов не восстановлен, где антихрист воссядет «во славе» и потребует поклонения себе… Все это произойдет. И, возможно, очень скоро, но пока это еще не то.
Меня не прерывали. Старушки, видимо, не ожидали от меня такого длинного монолога.
— Как не то? — матушка повернула голову и посмотрела на меня как на неразумного. — Чего еще ждать? Храм в одну ночь соберут. Мировое правительство действует. Оно и приказало всех номерами, а не христианскими именами называть. А если мы примем номера, а в них число зверя, он и выйдет из своих потайных комнат, в которых пока еще прячется. А если не примем, то у него не будет еще сил. Ему наша помощь нужна. Наше согласие на послушание ему. А мы не хотим ему помогать. А примем номера — значит поклонимся. Значит, продадим ему душу. Значит, гореть нам в огне вечном.
Соседка моя со стоном высвободила руку, перекрестилась и запричитала:
— Не дай Господи! Спаси и сохрани! Укрепи и не дай смущаться от всяких разговоров. Только расслабляют.
Она покосилась в мою сторону.
— Ну, простите, — сказал я и решил больше не перечить моим спутницам. У площадки перед монастырскими воротами стояло три автобуса с московскими номерами и с полсотни автомобилей. Мужичок в тулупе и валенках с галошами бегал от автобуса к автобусу и раздавал выходящим из него людям листовки. Завидев нас, он сбросил с плеч холщовую котомку и низко поклонился. Алексей подошел к нему. Они троекратно облобызались. Мужичок протянул Алексею толстую пачку листовок.
— Это новое. Отец Феодосий благословил.
Алексей положил бумаги в машину, а мужичка подхватили под руки матушки и, что-то горячо обсуждая, пошли к воротам.
Я подождал, пока Алексей закрывал машину.
Мимо прошли молодые люди, по виду студенты, на ходу пытаясь прочесть только что полученные листовки.
— Да бросьте вы эту фигню читать, — громко сказал высокий юноша в яркой оранжевой пуховой куртке.
— А что это? — спросила его девушка в длинном пальто и в платке, повязанном «яко подобает паломницам».
— Рекламная кампания: «Не пейте пепси-колу, потому что она растворяет в животе гвозди».
— Нет, серьезно.
— Да это чудаки специально портят настроение московским паломникам. Пугают тех, кто налоговые номера ИНН получили.
— А у нас у всех есть.
— Что, что, что вы говорите? — подбежала еще одна барышня.
— Чепуха это все. Не о чем говорить. Если хотите, на обратном пути объясню. Лучше смотрите, в какую красоту мы приехали!
Молодой человек стал вырывать у девушек листовки, и они смеясь побежали к воротам.
Алексей покачал головой:
— Бедные. Скоро нам всем не до смеха будет. Видел человека?
— Мужичка с мешком?
— Это настоящий праведник. Все продал и теперь ходит по России — проповедует. Ему Господь многое открывает. Пока такие люди живут в России — живет и Россия.
Служба уже началась. Я пробрался в правый придел поближе к хору.
В монастырском пении есть нечто, чего не услышишь в городских храмах. Дело даже не в уставной строгости, без партесных оперных залетов. Теперь во многих московских церквах можно услышать знаменный распев. И голоса красивые, и усердие изрядное, но все же нет той духовной глубины и силы, которая достигается только теми, кто порывает с миром и полностью посвящает себя служению Богу. Во время монастырской службы с душой происходит что-то необъяснимое. Как бы ни была она запачкана грехами, расстроена суетой и многими попечениями, с каждой минутой ощущаешь, как из нее выходит гнетущая тяжесть, словно мягким ершиком прочищает тебя изнутри невидимая ласковая рука.
После елеопомазания я поздоровался со знакомым монахом и получил благословение остановиться в гостинице. Несколько иеромонахов приступили к исповеди. Мои друзья подошли к отцу Феодосию, и я присоединился к ним.
Мужичок, которого Алексей назвал праведником, переходил от одной группы исповедников к другой, доставал из котомки листовки и, прежде чем отдать, долго что-то разъяснял. Подошел он и к нам, кивнул Алексею и протянул несколько листов старушке, стоявшей рядом со мной. Я успел разглядеть название: «Старец Паисий». Что-то об ИНН — то ли пророчества, то ли предупреждения…
Когда подошла моя очередь, я нырнул под епитрахиль, решив начать с грехов, а потом рассказать о главной причине моего приезда.
Но батюшка решил иначе.
— ИНН принял? — спросил он строго и крепко прижался виском к моему лбу. Я растерялся.
— Батюшка, можно я покаюсь в грехах?
— Отвечай на вопрос.
Я почувствовал, как кровь приливает к лицу. Я не был его духовным чадом, и мне хотелось просто исповедаться.
— Чего молчишь? Принял — так иди, откуда пришел.
— Значит, если принял, то и исповедоваться нельзя?
— А как ты думал? Здесь православный монастырь. Тут нечего делать тем, кто служит антихристу.
Отец Феодосий снял с моей головы епитрахиль и гневно посмотрел мне в глаза.
— Батюшка, я ИНН не принял.
— Так чего же ты голову морочишь?
— Год назад я по вашему совету написал заявление об отказе от ИНН по религиозным соображениям. А теперь у нас на работе налоговые номера присваивают всем без спроса. Мой духовник сказал, чтобы я не смущался, с работы не уходил и никаких протестов больше не посылал.
— Ну и ступай к своему духовнику!
— Но моя жена по вашему благословению не приняла ИНН и лишилась работы. И что теперь делать?
— Пусть ищет работу, где не требуют ИНН.
— Она теперь ходит дежурить ночной сиделкой без оформления, по договору с родственниками.
— Ну и хорошо. Благородное дело ходить за немощными, а то на этих интеллигентских местах совсем от жизни оторвались.
— Но у нее будут проблемы с пенсией.
— До пенсии еще дожить надо. Вон как враг круто заворачивает. С ускорением дело пошло. Думай о дне насущном.
— Но у нас дело доходит до развода: не жизнь, а филиал Думы — сплошные споры и баталии. Я ей читаю письмо отца Иоанна Крестьянкина и цитирую Патриарха, который говорит, что брать или не брать ИНН — дело совести каждого. И что в этом нет греха, а она мне говорит о вашем благословении, об отце Паисии и афонских старцах, которые против личного кода.
— Она права.
— А жить-то как?
— Это ты сам решай, с кем ты — с Богом и с женой либо с антихристом.
— Батюшка, я не с антихристом. Я Христа не предавал и молю Бога укрепить меня, чтобы быть готовым к настоящим испытаниям, когда потребуют поклонения антихристу.
— А вот они и требуют! Принял число зверя — вот тебе и поклонение. Ты уже сам не свой. Тебя к компьютеру через число подключили, и будешь плясать под дудку антихриста. Это хорошо, что в Греции старцы предупредили да в России нашлись люди с духовным зрением, а то бы уже ходил с чипом и тебе бы команду давали, куда повернуться да с кем в кровать ложиться.
— Простите, батюшка, но ведь от меня никто не требует отречения от Христа. И даже никто не потребовал написать заявления. Просто сказали, что теперь сотрудники будут платить налог по новой системе. Имени никто нас не лишает, антихристу кланяться не заставляют. Да и антихрист еще не воцарился. Так в чем же грех?
— А в том, что не чувствуешь лукавства лукавого. Был бы настоящим православным — почувствовал бы. А то начитаются Кураева и приходят болтать.
— Да не читал я Кураева.
— А мне болтать некогда. Видишь, сколько народа стоит на исповедь?
— Я тоже просил меня исповедать, а не об ИНН говорить.
— А чего тебя исповедовать, если ты ничего не понимаешь. Это сейчас самое главное. Враг делит народ Божий на овец и козлищ, а вы не чувствуете. Се жених грядет в полуночи, а вы спите…
— А если враг по-другому делит: на раскольников и на тех, кто остается верен священноначалию и полагается на полноту церковную, на соборное разумение, а не на мнение отдельных отцов?
— А где она, твоя полнота? Кто нас спрашивает? Народ Божий не хочет номеров, не хочет шестерок, а они гнут свое. Если это просто новый способ сбора налогов, откажись от номеров, потому что народ смущен. Компьютеру все равно, что писать — что имя, что цифру. Так они не просто цифры пишут, а число зверя, и имя компьютеру «Зверь».
— Батюшка, понятно, кто автор глобализации и кто за этим стоит. Но он, этот глобализатор, всегда стоит за всяким злодейством. Господь сказал, что мир во зле лежит. И что времена последние… А уже две тысячи лет прошло. И сколько в каждом веке было этих всплесков острого ощущения воцарения антихриста. Делать-то что? В леса убегать? А что, если это еще не то?
— «Если-если». Что мне с тобой в догадки играть… Имя компьютеру «Зверь», со всего мира к нему информация. Все под его контролем. Чего еще ждать?
За моей спиной раздался недовольный ропот. Батюшкины чада возмущались тем, что я осмелился спорить с их духовником.
— Простите, батюшка, но что мне моей жене сказать? Ведь она собирается к вам перебираться. Вы готовы ей помочь?
— А кто ее благословлял?
— Она просит вас благословить ее на переезд к вам.
— Пусть пока дома сидит да тебя терпит. Может, образумишься.
Благословляя меня, отец Феодосий даже отвернулся от досады.
Алексей и Екатерина с тревогой смотрели на меня. Я извинился и сказал, что останусь ночевать в монастыре. Алексей пытался меня уговорить ехать к ним, но Катя была явно обрадована.
— Ты на раннюю пойдешь или на позднюю? — перебила она мужа.
Я пробормотал что-то неопределенное и откланялся.
Я шел по заснеженной дорожке вдоль невысокого заборчика, за которым лежал огромный пушистый сугроб. От тихого покоя не осталось и следа. Я продолжал спор с отцом Феодосием, досадуя на то, что разговор получился таким сумбурным.
Но на этом разговор об ИНН не закончился. Моим соседом оказался старинный знакомый — московский математик Сергей Петрович. Мы много раз встречались с ним в разных монастырях. Познакомились мы в Пюхтицах лет двадцать назад. Тогда паломников было мало, и проживание в монастырях грозило изрядными неприятностями.
Сергей Петрович когда-то хотел рукоположиться, но ему не позволили. А теперь он и сам не хотел.
Это был интеллигентный, очень говорливый человек, из тех, кто все знал об истории Церкви, о канонах, иконописи, церковной архитектуре, но главное — он знал все о московских батюшках и всех архиереях не только Московской Патриархии, но и Зарубежной Церкви. Он мог без запинки назвать дату назначения того или иного владыки на новую кафедру и причины его перевода. Он знал то, что называется «кухней», и всякий раз щедро делился со мной своими знаниями. По правде сказать, я тут же забывал о том, что он мне рассказывал, и всякий раз, увидев его в толпе молящихся, старался избежать встречи.
Но на сей раз бежать было некуда. Я односложно отвечал на его расспросы, и как-то незаметно разговор перешел на эту самую злополучную ИНН-овскую тему.
Я рассказал ему о неудавшейся исповеди.
— А что ты хочешь? Не только отец Феодосий начинает исповедь с ИНН. Половина батюшек на общей исповеди делают то же самое. А куда денешься, когда настоятель объявил, что уже в роддомах каждому дают личный код и цепляют этот номер на ногу.
— Но как можно отказать в исповеди?
— Он и до причастия не допускает.
— Так что же это такое?
— А это, батенька, на наших глазах монастырь превращается в штаб революционного восстания. Ты еще не видел отца Евдокима. Матрос с «Авроры», да и только. Глаза горят, мантия развевается по ветру, как знамя, когда он бодрым революционным шагом идет на бой с предателями, принявшими ИНН. Есть у него несколько помощников. Печатают листовки и носятся по стране, разъясняют народу, как бороться с этими номерами.
— А что старец говорит?
— Говорит, что это не монахи, а комсомольцы. Что если дела пойдут так и дальше, то они погубят монастырь. Несколько человек уже ушло из монастыря. Еще несколько уйдут не сегодня-завтра. Старца не слушают. Настоятель поддерживает «антииэнэнщиков"…
— Хороши «паламитские» споры!
— Паламитские не паламитские, но монастырь они поломают. С другой стороны, это понятно. Возникла проблема глобализации, и только церковные люди поняли ее духовную суть. Мир объединяют силы, враждебные Православию. На какой основе с ними объединяться? Почему нужно вливаться в мир, объявивший, что наступила постхристианская эпоха? Что в этой эпохе делать людям, которые не хотят изменять Христу? Для нас слово «постхристианский» оскорбительно и кощунственно. Равносильно предательству. Мы не хотим идти в едином строю со всем так называемым цивилизованным миром по дороге, ведущей в ад. Мы не хотим единой финансовой системы с миром, который отрицает Христа. Патриарх попросил не принуждать людей принимать ИНН. Правительство не услышало. А почему? Ведь в России 75 процентов населения считают себя православными. Другое дело, что они не церковные люди, но если они хоть как-то себя ассоциируют с Православием, значит, нужно с этим считаться. Эти люди лишь делегировали правительству определенные полномочия. И правительство обязано слышать свой народ. Люди хотят, чтобы власть их защищала, чтобы их детей не растлевали в школах, чтобы по телевидению не показывали похабель и кошмары. И, наконец, народ просит собственное, а не какое-то зарубежное правительство отказаться от сатанинской символики. Совсем немногого просят. Это даже не возвращение украденных денег. Это совсем ничего не стоит. Но людей не слышат. Их игнорируют. И это пугает.
— Но ведь Патриарх договорился с министром труда, что людей не будут неволить!
— Но их неволят.
— А что может сделать Патриарх, если светские власти его не слышат?
— Обращаться к ним вновь и вновь. По поводу взрывов в Америке он сумел проникновенно сказать. А тут своих бомбят. Нужно оперативно реагировать на все. Сатанисты прорвались на всех фронтах, и Церковь должна об этом постоянно говорить. Они ограбили страну — и народ не взбунтовался. Никто банков не грабит. Но когда убивают духовно, Церковь обязана реагировать. Глобализация в нынешней редакции — это ведь сдача России сатанистам. Они получают доступ к нашему сырью, нашим землям, и командовать нами будут педофилы и извращенцы всех мастей. А всякая попытка сопротивления будет восприниматься как экстремизм и терроризм и будет пресекаться на корню международными силами. Через Думу проходят законы, которые проводят глобалисты. «Думаки» даже не представляют последствий.
— Но это уже чистая политика. Я даже думать об этом не хочу. Меня другое беспокоит. Диагноз правильный, а предлагаемые методы — негодны. Отцы пугают народ, а что делать — не говорят. Им-то самим не нужно принимать ИНН. Молились бы себе да клали поклоны. Не бунтовать, не листовки печатать надо. У Церкви иные задачи…
— Кто вам сказал? Вспомните, как спорили Иосиф Волоцкий с Нилом Сорским. Иосиф Волоцкий был большим политиком. А Ослябя и Пересвет? Вот настоящий ответ монахов-воинов, когда Родина погибает. А сейчас ведь идет настоящая война — жесточайшая и наилукавейшая. И жертвы считаются не на тысячи, а на миллионы. А когда священноначалие делает вид, что ничего-де не происходит, то народ показывает на икону Страшного Суда, где в первых рядах те, кого отправляют в ад, — венценосцы и белые клобуки. И вот уже пополз среди народа Божьего слух: «Архиереи нас предали». Архиереи думают: «Перетопчется, уляжется». Ничего подобного! Не уляжется.
— Но ведь это раскол!
— Самый настоящий.
— И вы так спокойно говорите об этом?
— Я вообще стараюсь не терять присутствия духа. Что делать, когда народ с расцерковленным сознанием начинает изобретать свое православие? Раньше монастыри создавались вокруг старцев. А теперь восстанавливают стены и заполняют их теми, кто не умеет жить в миру. Не отказывается от мира во имя Христа, а находит место, где тепло и удобно. Некоторые, совершенно не зная жизни, начинают учить жить своих духовных чад. Благословляют на брак людей, совершенно не подходящих друг другу, приказывают делать вещи, которые просто ломают неофитов. И все это — «за послушание"… Сколько эти новоиспеченные «отцы» дров наломали! Требуют послушания себе, а сами старцев в грош не ставят. Если послушник — ослушник, если для него слово старца — пустой звук, то какой тогда это монастырь? А с этим, будь он неладен, ИНН — полное безумие. Монахи боятся друг друга. Тех, кто пытается дать богословское осмысление проблеме, называют масонами, и все богословие на этом заканчивается. Они не слышат доводов и не хотят их слышать. Воевать с кем-то — дело увлекательное и эффектное. Бороться с собственными грехами гораздо сложнее. Но это не вчера родилось. Этот феномен русской души разбирал Достоевский. Нам ведь гораздо проще красиво умереть, чем тянуть лямку повседневности.
— Но такой героизм не для тех, кто уходит в монастырь.
— Да, но тот, кто уходит в монастырь, плохо знает самого себя. После циничного обмана и мерзости современного капитализма молодой человек открывает вдруг красоту Православия, находит корабль спасения в море лжи и порока и всем сердцем начинает служить Богу. Но потом оказывается, что на этом корабле много матросов, которые ему совершенно не нравятся, они грубы и необразованны. Они не понимают его тонкую натуру. Заставляют трудиться и наказывают, когда он вместо работы в коровнике норовит убежать на службу. И вот наш новобранец с ужасом начинает понимать, что любви, которой в нем нет, нет и в его сотоварищах. А капитан и несколько матросов, у которых она есть, его только раздражают. И начинается бунт на корабле.
— Но они перевернут корабль!
— Определенно. Навыков нет. Любви нет, но есть горение. Есть великое радение не по разуму.
— Так что же делать?
— Я сегодня пытался говорить с настоятелем.
— И что же?
— Он сказал, что с такими мыслями мне в монастыре делать нечего. Так что завтра отбываю…
— А он что, не видит раскола?
— Он уверен, что отступать нельзя. Если сейчас сказать «А», то заставят проговорить все оставшиеся буквы алфавита. Он не так глуп. Дело уже не в цифрах. Апокалиптические настроения очень сильны. Телевидение говорит только о кошмарах. Страна разорена. Трус и глад по местам. Войны и военные слухи. Каждый день авиа- и прочие техногенные катастрофы. Чем не последние времена? А события на Ближнем Востоке? Да еще и публикации о том, что Храм Соломонов уже готов и только ждет часа установки. Так что ИНН упал в перенасыщенный раствор, и на наших глазах появились кристаллы и сложили долгожданное слово «антихрист». И поэтому установление единого мирового правительства, единой валюты, управляемой из единого центра экономики, воспринимается как финансовое и экономическое обеспечение воцарения «звереныша во фраке». Вполне естественно, что православных не может радовать то, что все деньги мира будут находиться в руках тех, кто враждебен христианству. И почему бы нам не отгородиться от прочего апостасийного мира? Господь не случайно дал нам все. И земли у нас больше, чем у любой другой страны. И в недрах у нас есть все, что нужно. Это Бельгия не проживет в отрыве от остального мира. А мы — так вполне. Разумная автаркия нам пошла бы на пользу.
Рассуждения моего соседа о политике меня не радовали. Вместо того чтобы подготовиться к причастию, я вынужден был выслушивать то, что не раз говорил сам почти теми же словами.
В девяносто пятом году я сделал фильм «О России с любовью» и включил в него план с горящими на крыше небоскреба тремя шестерками. Помню реакцию зала: все ахнули, и несколько минут со всех сторон был слышен возбужденный шепот «шестьсот шестьдесят шесть». После показа фильма почти все вопросы свелись к этим самым шестеркам. Все эти годы мне приходилось вести разговоры о близком конце света: и с экологами, утверждавшими, что степень загрязнения окружающей среды давно превзошла критический уровень, и с общественными деятелями, убежденными в том, что при такой преступности и коррумпированности чиновников у России нет шансов выбраться из бездны, в которую ее бросили горе-реформаторы, и со священниками, узнавшими о грехах, о существовании которых они даже не подозревали.
Моей жене пришлось столкнуться с проблемой внедрения оккультизма и «секспросвета» в школах под видом уроков валеологии и различных новых дисциплин. Более смелые и энергичные педагоги, протестуя против растления детей, дошли до самых высоких этажей власти, где обнаружили покровителей этих чудовищных программ.
Узнав о том, что под видом борьбы со СПИДом правительство финансирует программу планирования семьи, а выражаясь нормальным языком — пропаганду разврата и абортов, эти люди потеряли всякую надежду на властей предержащих. Единственное, что их немного успокоило, — это то, что негодяи, занимающиеся этой пакостью, понимают, что творят беззаконие. Им только не хочется, чтобы об этом знали. Втихаря — пожалуйста, а в открытую, да когда тебя еще и подонком могут назвать, и чего доброго еще и к ответу призовут — это уж нет. Жизнь они за это класть не станут. Стало быть, нужно разоблачать их. Стало быть, нужно бороться.
Но мою жену — женщину безо всяких общественных дарований, принципиально не способную протестовать и скандалить — эта история повергла в уныние. Узнав о том, куда уходят деньги налогоплательщиков и чем занимаются господа чиновники, она решила, что это и есть конец света. Если власть убивает в утробах своих детей, а оставшихся растлевает с малолетства, при этом прикрываясь разговорами о необходимости решения демографической проблемы, — чего еще остается ждать законопослушному гражданину, привыкшему видеть во власти защиту не только от внешнего врага, но и от всех, кто посягает на личную безопасность и нравственность.
Разговоры об ИНН только укрепили ее уверенность в наступлении последних времен. А исповедь у отца Феодосия и благословение на то, чтобы не принимать налоговый номер, завершили дело. Вместе с двумя подругами она решила перебираться поближе к монастырю и уже нынешней весной заняться огородничеством.
Мне надлежало заручиться благословением на этот шаг отца Феодосия и поддержкой Алексея и Екатерины. Ни того, ни другого я не выполнил.
Строго говоря, моя жена не была «антииэнэнщицей» в том виде, с каким мне пришлось иметь дело в последний день. Нумерология ее не очень пугала. Просто для нее стало очевидным, что мир перешел в новое качество бытия, при котором антихристианские принципы стали нормой, когда сатанинской символикой стали бравировать, а такие понятия, как «правила приличия» или «честь», просто исчезли. Одно время она пыталась протестовать против реформы образования, цель которой была совершенно очевидной — сделать людей примитивными. Она на собственном опыте убедилась в том, что инновации привели к тому, что ученики разучились излагать свои мысли, перестали читать. Но она столкнулась с таким напором, перед которым не то что женщине, но и маститым профессорам и даже академикам пришлось отступить. Это и было одним из проявлений глобализации по ее департаменту. А то, что происходило по другим, лишь укрепляло ее в мысли, что нет принципиальной разницы в том, придет ли антихрист в понедельник или пятницу. Его зловонное дыхание чувствовалось повсюду. И когда ее вместе с другими педагогами, отказавшимися принять ИНН, выгнали с работы — убедить ее в том, что нужно смиряться, молиться и ждать помощи Божией, стало невозможно. Для этого нужно самому быть великим молитвенником…
Собственно, из-за этого я и приехал в монастырь: хотел забыть о городских искушениях, получить совет старца…
— А старец как себя чувствует? — обратился я к соседу.
— Старец, батенька, ушел в затвор. Достали его «антииэнэнщики». Никого не принимает. Келейник его говорит, что заправилам передал: «Коль молиться не хотят, пусть хоть лопатами от антихриста отбиваются». Пока не прекратят листовки печатать, не выйдет из затвора.
Я, конечно, подустал от этой самодеятельности. Они ведь старца Паисия Афонского цитируют, но умалчивают то, что он завещал прекратить всякую борьбу с ИНН, если это станет угрожать Церкви расколом. И в этом с их стороны — большое лукавство.
Но, с другой стороны, может, дело до раскола и не дойдет. Пусть поволнуется народ. Может, и расшевелятся архиереи… Я, грешным делом, подумал, что у наместника свой резон во всей этой истории. Архиереи молчат. А почему? Да потому, что старого, советского поставления. А не сменить ли их? Почему бы и нет? Есть ведь пастыри, которым небезразличны проблемы, волнующие православных. А вообще-то всех активистов-«антииэнэнщиков» я бы вывел за церковную ограду, пока они не наломали дров. Не могут жить без борьбы — пусть борются где-нибудь в другом месте. Надо организовать для них НИИ ИНН. Пусть ведут постоянный мониторинг — следят за кознями лукавого и тем, как он проводит глобализацию. Определить их в качестве научных сотрудников с правом ношения подрясников. Как вам моя идея? По-моему, прекрасная. И главное — вполне осуществимая. Там, кстати, очень быстро выяснится, кто умышленно раскалывает Церковь, а кто это делает по глупости…
Соседство Сергея Петровича было, конечно, искушением. Вместо того чтобы прочитать правило и последование ко причастию, я вынужден был участвовать в его разговорах. Но чем дольше он говорил, тем очевиднее становилось для меня, что встреча эта была промыслительной. Я вдруг увидел в нем самого себя. И я неоднократно вел подобные разговоры. Хотя бы с тем же Алексеем. И все для того, чтобы услышать от деревенских бабулек в их редакции мои собственные сентенции пятилетней давности. Мы пытались определить феномен глобализации, собирали научные конференции, а народ отреагировал на все это так, как счел нужным. Так уже было в ХVII веке, когда полстраны убежало в леса и стало сжигать себя в срубах, лишь бы не позволить антихристу заставить служить по «испорченным» книгам…
Не дай Бог повториться расколу. Как научиться нам голубиной кротости и змииной мудрости? Как пройти царским, срединным путем, не шарахаясь в стороны, не ломая созданного с таким трудом? Четыре поколения, выросшие в полном отрыве от настоящей церковности, сделали свое дело. Наше современное «православие по самоучителю» превратило многих из нас в членов очередной партии — партии людей, разделяющих христианские принципы. Но жить по Христовым заповедям мы так и не научились. Мы принесли в Церковь греховную стихию мира, с ее страстями и нестроениями. И вместо того чтобы избавиться от греха, припудриваем его и накладываем на него румяна. Нам, проведшим восемьдесят лет в состоянии гражданской войны, которая лишь меняла форму, но оставалась все той же по сути, люб образ разбойника благоразумного, но ведем мы себя, как его неблагоразумный подельник. Даже благочестивые порывы мы облекаем в неприемлемые формы, которые угрожают бытию и целостности Церкви.
Здесь, в монастыре, где сам воздух иной, нежели в окружающем нас мире, страшно видеть, как земная половина Церкви утрачивает способность слышать свою небесную составляющую.
«Вси труждающиеся и обремененные», услыхавшие кроткий глас Христов и пришедшие к Нему, рискуют попасть к пастырю, которому так и остались неведомыми слова о том, что «бремя Мое легко есть». И он такое наложит бремя, от которого не только спину, но и душу можно сломать.
Я вспомнил моего приятеля священника, который приехал в один монастырь и хотел послужить. Ему не дали братского целования, не спросили, откуда он. Первым и единственным вопросом был: «ИНН принял?»
ИНН стал символом веры. Он разделил братию на враждующие группировки и для врагов Церкви стал настоящим подарком. Теперь остается лишь найти Большого Гапона, который объединил бы всех многочисленных малых «гапонят» и повел за собой верующих под видом борьбы с антихристом на сокрушение Церкви.
Возможно, именно по такому сценарию действуют те, кто видит в Церкви главную силу, препятствующую разгрому России. Сектанты свое дело сделали. Урожай, как ни прискорбно для инициаторов, невелик. Рассчитывали на большее. Церковь в борьбе с сектами только окрепла. Похоже, теперь решили ударить в самое сердце — по тем, кто готов идти за Христом до конца.
Господи, да где еще найдешь людей, готовых бежать из городов, чтобы спасти душу! Расскажи французу или американцу о том, что у нас происходит, так ведь не поймут! А православным, живущим на Западе, где ИНН и пластиковые карточки давно в ходу… Иоанну Шанхайскому не помешали они стать святым…
Так что же делать? Как вернуть монастырям истинное предназначение — школы благочестия и молитвенных подвигов?
Я взглянул на часы. Шел третий час. Сергей Петрович и не думал спать.
— Глупо, ужасно все это глупо. Своими действиями они приведут к тому, чего боятся. Ведь если монастыри окончательно превратятся в ревкомы, то власти со спокойной совестью их закроют. И начнутся те самые гонения, о которых они пророчат… А то, что раскалывают Церковь умышленно, — совершенно очевидно. Маргинальные обновленцы-либералы стали в последнее время еще активнее кусаться, некоторые из них даже твердят о необходимости «очистительного раскола». А монахи, вместо того чтобы денно и нощно молиться, подыгрывают провокаторам… Что-то, брат, будет…
Сергей Петрович громко, протяжно зевнул и затих.
Проснулся я от топота в коридоре. Сосед тихо похрапывал. Я не стал его будить. Оделся, не зажигая света, и вышел во двор.
Мороз к утру усилился. Снег громко скрипел под ногами. Небо было безлунным, в сплошных росчерках тонких облачков. В просветах между ними неярко мерцали звезды.
По дорожке от ворот в сторону храма двигались темные силуэты. Быстро пробежали барышни легкой семенящей пробежкой. Переваливаясь с боку на бок, шли старушки в теплых платках и длиннополых пальто. Быстро, по-военному прошел молодой монах, придерживая рукой мантию.
Высокая женщина тащила за руку двух малышей.
Кто-то шел из гостиницы, стоявшей неподалеку от монастыря, а кто-то прошел несколько километров из соседних деревень.
Над боковой башней застыл флюгер в виде ангела с трубой. Казалось, он летел по ночному небу, чтобы протрубить о начале Страшного Суда, но, увидев толпу богомольцев, спешащих в храм по двадцатиградусному морозу, замер от удивления. Оказывается, есть еще на Руси молитвенники. А пока они не перевелись, можно повременить со страшной вестью и полюбоваться прекрасными церквами, радуясь тому, что в них идет служба.
В храме было уже многолюдно, но света не зажигали. Горела лишь одна лампа у свечного ящика. Я подал записки, купил свечи и стал пробираться к иконе Казанской Божией Матери. Поставив свечу, я стал в ее свете читать правило. Но сосредоточиться на словах молитв никак не мог. За спиной кто-то ходил взад-вперед, звонко цокая подковами. Я оглянулся и увидел молодого монаха в яловых армейских сапогах.
Он шушукался с братией, потом взял аналой и понес его на середину храма. Проходя мимо, он взглянул на меня быстрым цепким взглядом.
«Наверное, это один из активистов-«антииэнэнщиков»», — подумал я. Раньше я не замечал в этом монастыре монахов со звонкими подковами. Но, видно, наступили новые времена, и воины Христовы уподобились армейским людям, чтобы всем показать и самим не забыть, что идет великая духовная битва.
Я заметил еще нескольких бравых молодых людей в подрясниках, а потом невольно залюбовался монахом, читавшим часы. Он был высок, худ, с лицом аскетическим и вдохновенным.
Это было лицо нестеровской России — России, сбросившей звероподобный зрак воинствующего безбожника и всеми силами пытающейся не позволить натянуть на себя лукавую личину лавочника и менялы.
Из алтаря вышел иеромонах с Евангелием и крестом. По храму пронесся глухой стон, и огромная толпа богомольцев в несколько секунд переместилась из разных концов храма к амвону.
Началась общая исповедь. Батюшка перечислял грехи довольно уныло, но, дойдя до сребролюбия, оживился.
— Сказано, не собирайте сокровища на земле. Может, у нас уже и времени нет потратить то, что накопили. Смотрите, что творится в мире. Войны, катастрофы, стихийные бедствия. Сама природа показывает, что все идет к концу. Морозы в теплой Греции, снег в Аравийской пустыне. Землетрясения, страшные лесные пожары, наводнения. И все это происходит повсюду, а не в каких-нибудь местах, опасных для жизни. Когда человек живет рядом с вулканом, он должен быть готов к извержению. На наших глазах извержение началось по всему миру. Конечно, мы не знаем ни дня, ни часа.
И тут он начал говорить об ИНН, о новом паспорте с двумя магнитными полосами, куда будут записаны все данные о каждом человеке…
Исповедники только этого и ждали. Задние ряды подались вперед. Несколько человек попадали на солею. Батюшка отступил на полшага, приказал успокоиться; на удивление быстро наступила тишина. Люди замерли с напряженными лицами, некоторые вставали на цыпочки.
Батюшка прокашлялся и выдал довольно складный пассаж о кознях врага рода человеческого.
Рядом со мной стоял мужчина лет сорока в дорогой дубленке. Он слушал внимательно, как батюшка грозно говорил о том, что люди, принявшие налоговый номер, автоматически теряют благодать и с подключением к компьютеру по имени «Зверь» становятся соучастниками творимого в мире беззакония.
— Вот ты, Машенька, — обратился он к соседке в норковой шубе, — Сергея ругаешь за то, что он теософией увлекся. А ведь то, что говорит батюшка, — чистый оккультизм. Как может компьютер победить Благодать Божию? Лучше бы этот «златоуст» шел в исихасты.
Соседка прижала палец к губам и что-то тихо ответила. Он усмехнулся и качнул головой.
— Стоило за такой мудростью ехать. Я, пожалуй, пойду подышу свежим воздухом.
Он стал пробираться к выходу. Я посмотрел ему вслед и тут увидел своего старинного приятеля — бывшего Виктора, а ныне иеромонаха Иону. Когда-то мы ездили с ним в фольклорные экспедиции. Он увлекся пением по крюкам и собрал огромную фонотеку, записав поморов, старообрядцев Алтая, Сибири, Пермской и Вятской земель. Потом он стал неплохим живописцем. Десять лет назад ушел в монастырь и начал писать замечательные иконы.
Он благословил меня.
— Ты тоже не допускаешь к причастию тех, кто принял ИНН?
Он болезненно поморщился и ничего не ответил.
Иона был кротким, старательным и образованным монахом. У борцов с ИНН, конечно, были основания быть им недовольными. Так и оказалось. «Антииэнэнщики» записали его в масоны, и местный люд теперь обходил его стороной. Исповедников у него не оказалось, и мне удалось не только исповедоваться, но и поговорить, вернее, пошептаться.
— Жену оставь в покое. Пусть приезжает. Поварится в этом котле, быстро поймет, что к чему, и вернется. Уверен, что она поймет: вся эта борьба — дело душевредное. Чем больше наша братия борется с антихристом, тем меньше вспоминает о Христе. Врагу нужно наше внимание, даже негативное его устраивает. Мы негодуем, душа помрачается. Молиться не хочется, да уже и не можем. А ему только это и надо. Он лишает нас главного оружия. Листовок он не боится. Ему молитва страшна. Крест. Святое причастие. Покойное созерцание красоты Божией. А мы сами себя всего этого лишаем. Нам запрещено заглядывать в глубины сатанинские и изучать их. Какое нам дело до технологии прихода антихриста. Мы предупреждены о том, что он придет, и этого с нас довольно. Наше дело — молиться и надеяться на Господа. Этими страхами и поношением мы только оскорбляем своего Создателя. Нам нужно не пугать людей, а утешать, успокаивать и учить тому, как по-настоящему бороться с врагом. У нас есть грозное оружие. Сатана боится его. Так пусть он и боится, он, а не мы. Мы несколько раз на дню молимся: «Да приидет Царствие Твое!» А оно придет известным способом. Господь сначала попустит приход антихриста. Но мы должны уповать на Бога. А если мы не верим Господу, который попустил приход своего врага, то надо молиться иначе: «Да не приидет Царствие Твое», потому что мы боимся и не хотим страдать. А хотим жить так, как живем, — с советскими серпастыми и молоткастыми паспортами, хотим заботиться только о хлебе земном, а о небесном и слышать не хотим. Все это кощунственно и очень опасно. Но они не слышат никаких доводов. И это самое страшное. Если бы они уделяли Христу хотя бы половину того времени, которое посвящают антихристу… Я бы уже давно ушел, но старец велел терпеть. Так что живу, яко во чреве китове, как и подобает Ионе.
Он кивнул на исповедников, стоявших спиной к нему и ждавших очереди к «правильному» батюшке.
— Народ жалко. Заводят народ, призывают бежать в горы, а помочь ничем не хотят. Одна вдова приехала с тремя детьми к своему духовнику, а он ей и пакета крупы не может дать, потому что нужно от начальства получить три печати. И смех, и грех. Печатью пугают, а без печатей не могут милостыню творить. Толкуют о милосердии и готовы растерзать тех, кто не хочет вместе с ними пугать народ.
Отец Иона вздохнул и перекрестился.
— Осуждаю, ропщу. Не молитва, а сплошной грех. Вместо молитвы думаю о том, что у нас творится и как из этой беды выйти. Тут без чуда Божия не справиться.
Он еще раз благословил меня, взял с аналоя крест и Евангелие и направился к алтарю.
У аналоя образовалась пустая ниша, в которую кто-то тут же стал протискиваться. Я оглянулся. Это был мужичок с холщовым мешком. Он крепко держал под руку человека в дубленке.
Мужичок убежденно говорил ему вполголоса, явно рассчитывая на то, что его услышит не только тот, к кому он обращался: «Вот и неправильно ты рассуждаешь. Господь пришел в мир, когда проводили перепись. Это правда. Но это не значит, что нам не нужно бояться переписи, паспортов, ИНН и всего, что готовят. Я тебе так скажу, — это знак последнего времени. Началось христианство с переписи и закончится с ней. Сейчас перепишут — и всему конец».
Я смотрел на сутулую спину удаляющегося Ионы, на то, как другие спины расступались перед ней и снова смыкались в единое темное кольцо. Сердце мое вдруг сжалось от боли и жалости. Жаль было Иону, жаль всех этих несчастных богомольцев, приехавших из разных краев в поисках защиты, помощи и совета. Жаль было батюшек, которые вместо того, чтобы согреть и ободрить эти измученные горем и исковерканные грехом сердца, повергли их в страх и уныние.
Ведь это же и есть тело Христово, объединенное любовью к своему Создателю. Другого нет и, скорее всего, уже и не будет. Как же мучительно тяжело этому телу. Ему должно быть единым, а оно разрывается на враждующие фрагменты.
Господи, Ты призвал нас к Себе и велел нам быть едиными. Так сделай же так, чтобы мы таковыми стали. Не дай врагу разделять нас…
В этот момент кто-то толкнул меня. В нескольких шагах протискивались вперед Алексей с матушкой Феодорой. Сегодня она еще больше походила на боярыню Морозову. Глядя на ее пылающий взор, на то, как эта хроменькая старушка решительно пробиралась вперед к амвону, я вдруг понял, что эта странная форма любви к своему Создателю и нежелание поклониться тому, кто хочет отнять Его от нас, есть проявление верности, которое Господь не может не заметить. Но если бы вдруг ангел Божий сказал ей: «Феодора! Труды твои замечены и по молитвам твоим Господь не позволит антихристу воцариться до времени», — она бы восприняла эту весть как страшное искушение и обиделась бы из-за того, что ее лишают возможности продолжить борьбу.
А такая ли нужна борьба? Господь не спросит нас, срывали ли мы бирки со штрих-кодами с консервных банок. А вот накормили ли мы голодного, согрели ли замерзающего, утешили ли скорбящего — спросит. А еще спросит за то, что вместо молитвы и покаяния мы сеяли страх и неверие в силу Божию, способную защитить нас от всякого зла. Какие штрихи, какие шестерки могут разлучить нас со Христом? Что может отнять у нас Его любовь? Ни высота, ни глубина, ни прошедшее, ни будущее, ни главный мытарь, ни лукавый грешник, придумавший «электронный концлагерь».
Нам надо помнить, что враг не боится ни листовок, ни митингов, ни транспарантов… А вот молитвы боится. Он боится креста и святых таинств. Наших чистых сердец, бескорыстно преданных Богу, боится он. И если мы со Христом, то кто против нас?
Господи, помоги нам! Вразуми и помилуй нас, грешных. Пошли нам пастырей добрых и даруй нам истинную мудрость и любовь. Ту любовь, которая не знает страха.
«Благодатный огонь», N 9, 2002 г.
http://www.moskvam.ru/blessed_fire/09_2002/bogaturev.htm
