Пусто место свято не бывает

Кажется, нужно не много ума, а быть просто верующим человеком, чтобы понять, что современный мир и Россия гибнут не от каких-то тайных штрих-кодов, обозначений, номеров и чисел, а от явного разврата, от того, что всякий грех становится нормой жизни; внешне же символы — лишь естественное приложение, своеобразный антураж, вносящий определенную специфику в непростую нашу жизнь. Как безбожник не станет христианином от того, что ему на шею повесят крест, так и верующий не растеряет веру, если его вдруг «посчитают» и запомнят под определенным порядковым номером, какие бы цели при этом не преследовались; рабство социальное и рабство духовное — не одно и то же, второе никак не следует из первого; можно цепями быть закованным по рукам и ногам, и такое бывало, и оставаться свободным во Христе.

Однако, упорно путая причины и следствия, не все могут это для себя уяснить.

Неприятно, конечно, наблюдать, как открыто ждут и готовятся к приходу того, кто принесет с собою всеобщую погибель, и прежде всего самим ожидающим, как глумятся над верой, но ведь такое бывало всегда, и стоит ли удивляться этому людям, регулярно читающим Евангелие…

И последние времена были и есть всегда, каждый день может оказаться последним для любого человека, и поэтому готовящимся дать ответ на Страшном Суде естественно было бы думать: как они это сделают. Тут важно не ошибиться. Если неправильно определить приоритеты духовной жизни, то случается, что эта главная задача из главной превращается во второстепенную и даже в как бы несуществующую. При определенном настрое, при особенном внимании ко всему внешнему и несущественному, в вере православного христианина незаметно выхолащивается само христианство, превращая ее в некое «православное язычество» или фарисейство.

Хорошо следовать традиции, но когда традиции утеряны, выдумывают свое, следуют тому, к чему привыкли, часто традиции советской: бабушки с комсомольским задором выдворяющие из храма всякого, по их мнению неправильно стоящего, ходящего, молящегося, стали в церковной среде притчей во языцех. Действительно, трудно усомниться советскому человеку, недавно пришедшему в Церковь: он объедет святые места, окунется в святой источник несмотря на любую погоду, обмажется освященным маслом, обсыплется землей с могилы почтенного старца, и это все, наверное, хорошо, если еще не забывать, что творится не то что даже в собственном сердце, а хотя бы в собственной квартире. Хуже всякой атеистической пропаганды оказывается родная мать, насильно вешающая крест на шею непутевого сына и изводящая его уговорами пойти в церковь причаститься.

Такая простая истина: хочешь, чтобы вокруг тебя были верующие, — будь верующим сам, стяжи в душе, если уж не мир, то хотя бы затишье. Это сложно, требует труда, постоянного преодоления собственной лени, терпенья.

Ныне причисленный к лику святых карагандинский старец Севастиан бранил своих духовных чад за то, что они праздники в честь икон Божией Матери почитали больше, чем Ее Рождество и Успение. Есть в этом недопонимание важного, касающегося самой сути и глубины христианства.

Истина не всегда выказывает себя, она смиренна и обретается в тишине; святитель Игнатий Брянчанинов писал, что и сами служители Бога в последние времена поработают Ему в безвестности. У нас же, как будто и не последние времена, — порой все наоборот: стоит батюшке на приходе ввести отчитку, попугать народ компьютеризацией и ИННизацией, — вот он уже и «настоящий», у всех на слуху и чуть ли не старец.

Одной современной «духовной» писательнице, любящей описывать различные чудеса, видения, откровения, сны (внушающие доверие и не очень), тоже был сон, и она сама об этом поведала: будто молится она на пустую стену, а сзади, за ее спиной — Христос, стоит и ждет… Все так, по-видимому, и есть на самом деле: хоть автор и старается, описывая жизнеописания близких нам по времени святых людей (новомученников, исповедников, блаженных), но собственное внутреннее неустройство настолько явно изливается на страницы ее творений, что хочется очень попросить ее воздержаться от комментариев и собственных домыслов. Когда чужую святость оценивают, исходя из собственного ее понимания, рождается только пустосвятство.

Человеку, если он не имеет простоты, трудно стать христианином, но простота простоте — рознь; есть и такая, о которой говорят, что она хуже воровства: не надо быть ребенком по уму. Опыт детской доверчивости у нашего народа уже есть, мы пожинаем ее плоды уже более восьмидесяти лет. Когда-то нам обещали рай на земле, в самой ближайшей перспективе, теперь — нечто явно противоположное, и это верно: человек действительно устраивает рай или ад, но только не на земле, а в собственном сердце.

Жива еще традиция: верить всякой книжке, брошюрке, листовке только потому, что она напечатана красивым шрифтом и в ней упоминается о каких-то духовных вещах; по нынешним временам в них может разместить кто угодно и что угодно: любую глупость, провокационные слухи, заведомую ложь. Самое печальное, что вся эта псевдодуховная макулатура находит своего читателя, принося гнилой плод, даже в среде священства и монашествующих. И бывает, что Господь наказывает таковых уже здесь и явным образом: недавно в одном из монастырей с молодым иеромонахом, начитавшемся подобной «духовной» литературы и дерзнувшим публично поносить архиерея, обвиняя его в неправославии, буквально через месяц после этого случился инсульт, и он онемел… Возможно — простое совпадение, но подвигающее, все-таки, как-то призадуматься.

Из-за буквы, из-за цифры современные Аввакумы и боярыни Морозовы готовы, во всяком случае на словах, идти чуть ли не на смерть, соблазняясь и соблазняя не утвердившиеся в вере души.

Еще тысячу лет назад, кажется безболезненно, Русь избавилась от своего официального язычества, но то, что называется магическим сознанием, живо и по сей день. Известный московский протоиерей в своей проповеди как-то упомянул о собрате-священнике, которого с удивлением застал за вычитыванием тайных священнических молитв, которые положено читать во время литургии, но которые тот по каким-то причинам вычитать не успел. Действительно, довольно странно видеть священника, молящегося о достойном служении и причащении после того, как он уже отслужил и причастился; как будто то, что читается и поется в церкви — магическое заклинание, некий набор текстов, которые нужно вычитать во что бы то ни стало, вне зависимости от того, что сейчас в храме происходит.

Случаи всяческих свечений и мирроточений воспринимаются уже как нечто само собой разумеющееся, причем забывается, что чудо, само по себе — не критерий истинности и святости, что и чудеса бывают разные, и антихрист придет со своими чудесами, — ложными. И как бы тут чего-нибудь не перепутать…

Еще Достоевский писал, что русский человек — широкий человек. У него все по максимуму, и порой в этом максимализме его заносит совсем не туда, куда надо: то вправо, то влево; ибо и ревность бывает небезопасна, и только тогда безусловно верна, когда направлена к стяжанию смирения. В конце концов, приходится повторять то, о чем говорили и о чем собственной жизнью свидетельствовали все святые отцы: смирение — основное, это краеугольный камень, на котором зиждется спасение души человеческой, без него вообще ничего хорошего не бывает. Его отсутствие в жизни церковной — главная причина всяческих уклонений и расколов: от старообрядчества до обновленчества. Стоит только молодому иеродиакону посчитать себя довольно-таки духовным, как для него становятся недуховными и Патриарх, и Синод, и целая богословская комиссия; о чем он и объявляет откровенно в своей обличительной книжке. Трудно смириться человеку. Попавшему в церковную среду вчерашнему борцу за светлое коммунистическое будущее, современному полуинтеллигенту или просто разгильдяю, привыкшему делать все, что ему хочется, будет казаться, что что-то в Церкви не так, что она слишком консервативна, или наоборот — слишком либеральна, что надо бы что-то переделать, добавить или напротив — урезать.

Кому-то не нравится церковно-славянский язык, кому-то — старый календарный стиль, кому-то то, что батюшка стрижет волосы, а кому-то, что он их отращивает. Вся эта несмиренность бурлит и негодует, выплескиваясь вдруг то в виде явного раскола какого-нибудь «альтернативного» православия Валентина Русанцова, то самочинием обновленческой общины священника Кочеткова, то непримиримостью искателей тайного сатанинского смысла в новых российских паспортах; и воистину великое искусство потребно, чтобы не утопить церковный корабль в этом волнующемся житейском море.

В вокальном искусстве есть такое правило: сначала предлагают совершенствоваться в тональности наиболее пригодной природному голосу, и только потом учиться «брать верха» и «низы». У нас же иные «ревнители благочестия» тщатся сразу вознестись к горе, на самые высоты духовной жизни, порой не научившись быть просто порядочными людьми. Только вряд ли получится мученик за веру из мучителя собственной невестки или престарелых родителей, а стойкий исповедник — из безответственного болтуна. Из-за обилия говоримого и говорящих все трудней бывает услышать о «едином на потребу», труднее не запутаться, не превратить стремление к духовному к стремлению к псевдодуховному.

То, что происходит сейчас в Церкви, вся эта внутрицерковная суматоха — великая беда и для тех, кто в ней непосредственно участвует, и для наблюдающих со стороны, ибо христианин всегда, а теперь особенно, по необходимости, и даже невольно несет на себе функции миссионера. Человек, впервые переступивший церковную ограду, естественно, судит о Церкви по тому, что в ней происходит, и от людей церковных во многом зависит, останется ли человек в Церкви.

В медицине, среди врачей, действует принцип: не навреди; в Церкви — подобный принцип — евангельская заповедь: не соблазни. Вера от слышанья, но для того, что бы не оттолкнуть от нее человека, не надо выдавать за веру собственное, произвольное о вере представление. Не стоит уподобляться сектантам, цепляющих на улице прохожих с тем, чтобы во что бы то ни стало сбыть свой некачественный словесный товар.

Не для того приходит человек в храм, что бы получить порцию духовной сивухи, в виде очередного пророчества о конце света или рассуждения о безблагодатности священства и причастности Патриарха к тайным масонским организациям. Не всякая женщина, приехавшая на экскурсию в знаменитую в прошлом обитель за сотни километров, и не имеющая о монастырских порядках ни малейшего понятия, без смущения наденет на себя розовый балахон на тесемках, если вдруг окажется, что она в брюках, или ее юбка, по мнению привратника из бывших военных, строгим взглядом оценивающего всякую входящую, окажется недостаточно длинной.

Стоит ли требовать многого от всех этих замороченных людей, не умеющих толком перекреститься, и приходящих в храм, может быть, с последней надеждой? Единственное, что порой нужно — не грести всех под одну гребенку. Необходимо элементарное внимание, сдержанность в оценках и наставлениях; человек не пришедший в себя в Церкви, не сделает этого уже нигде, если мы не можем ему помочь, не надо по крайней мере мешать, а лучше — предоставить Богу восполнить недостающее. Нужно постараться, что бы меньше было людей, плутающих по жизни без всякой цели, для которых и Церковь — «пройденный этап», пытающихся пристроить себя к тому, что на самом деле не имеет никакой цены. Они уже были у святыни, но ничего не рассмотрели, потому что хранители ее не смогли или не захотели показать ее, выставляя на показ свои подделки и фальшивки.

Святость места не определяется наличием колоколов и золоченых куполов, и даже тем, что на нем звучит Слово Божие, — важно, что бы Оно исходило не из холодного сердца и самовлюбленного ума, превращаясь из-за равнодушия произносящих в звук «меди звенящей и кимвала бряцающего» (1 Кор. 13, 1). Если нет единодушия и единомыслия, даже маленькие неправды каждого слагаются в одну большую ложь, превращая в пустое самые многообещающие и привлекательные предприятия. Церковь — не клуб по интересам, в который каждый приходит со своим частным мнением; молитвы Церкви слышны Богом тогда, когда молятся миром, то есть все вместе, объединяясь в общем намерении и стремлении искания Царствия Небесного и спасения души. Если это стремление будет искренним, Господь заполнит пустоты душ Своею благодатью, превращая особенности и своеобразия человеческие в то, что украшает, а не разрушает Церковь.

«Благодатный огонь», N 10

Опубликовано на сайте Интерент-журнала «Православие и современность»

http://www.eparhia-saratov.ru/txts/journal/articles/01church/77.html