Сохраним русский язык — сохраним Россию

— Людмила Алексеевна, российской общественности хорошо известно, что совсем недавно именно вам удалось остановить так называемую реформу русского языка, а говоря профессиональным языком — изменение свода правил функционирования и преподавания, за что глубочайшее вам спасибо…

— И надеюсь, что буду останавливать и дальше (улыбается)…

— В этой связи у нас вопрос: проблема сохранения национальной идентичности русского языка — она действительно существует? Или можно не сопротивляться процессам глобализации в этом плане и спокойно принимать в лоно нашей лексики все то, что сейчас в наш язык внедряется из других языков? Может быть, это действительно, как нас пытаются убедить, прогресс в нашем цивилизационном развитии?

— Видите ли, когда люди затрагивают проблему сохранения национальной идентичности русского языка, то, мне кажется, упускают из виду, что проблема эта не носит однозначного характера. Есть аспект лексики, а есть и орфографии.

Если речь идет просто о том, должны ли мы делать все для сохранения русского литературного нормативного языка, то тут, мне кажется, ответ совершенно определенный: должны. Хотя русский язык, как любой, организм удивительный. Все процессы, происходящие по языковым законам, как бы внутри языка, очень разумны. Он очень стройно организован, с четкой системой функционирования, структурой выражения. Поэтому можно сказать, что и сам язык, и языковая система способны сами себя защитить.

Но одновременно с этим мы должны отдавать себе отчет в том, что опасность для русского языка все-таки существует. А значит, она существует и для общества, в котором мы живем. Ведь русский язык на протяжении многих веков выступал в качестве важнейшего средства консолидации российского общества на всех его уровнях и во всех средах. В том числе и этнических.

Но не только в этом его роль. Давно известно: как человек думает, так он и действует. Все поступки человека (ну, или абсолютное их большинство) вначале проговариваются во внутреннем монологе. Русский человек думает по-русски. Следовательно, изменение языковых форм влечет за собой и изменение в поведении, идет ли речь о простом человеке или же о государственном или политическом деятеле.

Мы должны трезво отдавать себе отчет в том, что влияния на язык извне всяких экстралингвистических факторов отрицать, конечно, нельзя. И вот тут в каких-то ситуациях наша задача состоит в том, чтобы действие этих факторов ослабить. Или, во всяком случае, каким-то образом помочь языку самому с этим справиться.

Дело в том, что изменяются исторические условия, в которых язык существует, и это обстоятельство оказывает существенное воздействие на развитие языка. Между тем мы долгое время считали вслед за такими лингвистами, как Лев Владимирович Щерба, например, что языковые изменения за короткий отрезок времени проследить очень трудно. Но на самом-то деле оказалось, что это не так. Щерба говорил, что период, когда можно говорить о каких-то изменениях в языке, насчитывает минимум 50 лет.

Но ХХ век воочию показал, что, оказывается, и период в 30 лет может привести к образованию, по существу, совершенно разных языков благодаря воздействию внешних по отношению к нему факторов. Таких примеров много.

Давайте возьмем только один — конкретный язык — ГДР и ФРГ. За те 30 лет, когда немецкий язык существовал в условиях разделения двух государств, на лексическом уровне появились такие существенные различия между языками, что лингвисты стали говорить о языке ГДР и языке ФРГ. В первую очередь речь, конечно, идет о лексике. Ясно, что ведущую роль в этих различиях в языке играли советизмы в ГДР и американизмы в ФРГ. И буквально пяти лет оказалось достаточно после объединения Германии для того, чтобы языковые различия сгладились.

— Может быть, даже и 30 лет в современных условиях слишком большой срок? У нас в России разве за последние 20 лет не наступили изменения?

— Да, вы правы, за эти 15 — 20 лет под влиянием факторов разного рода, преимущественно экстралингвистического характера, в нашем современном русском языке произошли существенные изменения.

Хотела бы обратить внимание на то, что мы опять же в первую очередь говорим о лексике. Сейчас появилось огромное количество заимствованных слов. Но, с моей точки зрения, это не самая страшная проблема.

Русский язык на всем протяжении своего развития такие периоды переживал неоднократно. Возьмите хотя бы Петровскую эпоху. Это пример гораздо более интенсивного внедрения заимствованных слов по сравнению с нынешней ситуацией.

— Прошу прощения, но в Петровскую эпоху речь шла о действительно внешнем заимствовании. В русскую речь с подачи царя активно внедрялись иноземные слова. У нас же, как мне кажется, все гораздо сложнее. Согласен, речь и здесь идет о лексике, но о какой? О нашей внутренней, которая долгие годы существовала, имела собственные очень устойчивые формы, но при этом пребывала как бы на подпольном уровне, то есть не выходила на поверхность.

Вот читаю Бориса Акунина. По оценке Сергея Александровича Кузнецова, автора самого ныне совершенного, на мой взгляд, «Большого толкового словаря русского языка», у Акунина настоящий русский язык. Так вот в его романах встречаются слова и фразы, которыми говорят представители уголовного мира середины XIX века («баклан», «тырить», «рыжье», «лягавый», «хлюздить» и пр.). Специалисты говорят, что этот лексический массив прошлых веков совершенно не изменился до наших дней. И вышел из подполья, стал чуть ли не нормой нынешнего русского разговорного языка. То же можно сказать и о нынешней молодежной лексике, которая сейчас активно внедряется в разговорный язык огромной массы населения, не только молодежной. Как квалифицировать эти изменения?

— И все-таки страшно не это. Когда началась перестройка, произошла прекрасная вещь — мы оторвались от письменного текста. Ведь до этого у нас устной формы, спонтанной формы речи не было. Я не говорю о разговорах на кухне, они всегда были спонтанными. Я говорю об официальном языке. И вот когда со времени перестройки человек получил возможность говорить то, что он думает, а не читать заранее написанный текст, появилось огромное количество блестящих, ярких ораторов, среди которых был и наш Анатолий Александрович Собчак. Но это привело к тому, что все просторечные пласты лексики вошли в литературный язык.

Когда-то Владимир Соловьев, блестящий философ и не менее интересный лингвист, говорил о том, что каждый человек должен обязательно владеть тремя стилями речи: высоким, которым он может обращаться только к Богу; средним, который он использует в общении с собеседником, и низким, который он может себе позволить иногда реализовать в каком-то внутреннем диалоге с собой или внутреннем монологе, но чтобы никто этого не слышал.

Так вот сейчас у нас не стало высокого стиля, средний занял место высокого. А вот то, о чем вы говорите, все пласты лексики, разные стилевые, но главное — просторечные пласты заняли место вот этого самого среднего стиля. Низший пласт стал средним.

И ведь вы посмотрите, что происходит. Даже в совершенно официальных передачах, я не имею в виду какую-то дискуссию на улице, в компании или на кухне, на тех же телевизионных «круглых столах» вы можете услышать все что угодно.

— Кстати сказать, в отличие от этих «высоколобых» участников «круглых столов» самое высокое руководство страны говорит на безупречном русском языке. Позвольте процитировать на этот счет образчик западной прессы. Вот итальянская газета La Stampa в статье «Агонизирующий русский язык требует интенсивной терапии» пишет: «Первая леди России, имеющая диплом по испанской филологии (к тому же знающая немецкий), и жена политика, обладающего безупречно грамотной речью, возглавляет Совет по защите русского языка».

— Можно согласиться с итальянцами, у нас в этом плане сейчас ситуация зеркальная в сравнении с началом перестройки: высшее руководство страны говорит хоть и не по писаному, как любил повторять Петр Великий, но на безупречном русском языке в отличие от М.С.Горбачева. А вот «высоколобые», или мнящие себя таковыми, в массе своей опустились до низшего пласта русского разговорного языка.

Ситуация в этом плане показалась нам настолько катастрофической, что наш университет предложил составить специальный словарь произношения на 800 слов с указанием правильного ударения, который помог бы политикам говорить в соответствии с нормами языка. Но бывший тогда министром образования Владимир Филиппов, который поддержал это предложение, скептически заметил: «Может быть, достаточно 200 слов, 800 слишком трудно запомнить».

— И что же, составили вы такой словарь?

— Составили, конечно. Вот только помогает мало.

Но вернемся к вашему вопросу. Даже не столько молодежный жаргон опасен. Такой жаргон присутствует во всех языках мира, ничего тут не поделаешь. Это — жизнь. Молодежь какой-то период времени пользуется этим языком. Слава Богу, если бы они только этим языком и пользовались. Но любые новые молодежные выражения («тусоваться», «оттянуться», «заказать стрелку» и прочее) начинают входить в литературный язык. И вот это, мне кажется, самое опасное. Мы считаем, что спонтанная устная речь должна быть нормативной.

Но есть и другая проблема — как быть с изменением правил орфографии? Нужны ли сегодня эти изменения? Мы считаем, что нужно видеть различия между письменной формой языка и устной.

Да, какие-то изменения здесь произошли. Мы не очень хорошо знаем, как надо писать огромное количество слов, заимствованных из других языков. Проблемы такого рода иногда возникают.

Но! Я категорически против того, чтобы сегодня изменять правила орфографии. Те предложения, которые были сформулированы московским Институтом русского языка (а главным инициатором этого дела был Владимир Владимирович Лопатин), на мой взгляд, неприемлемы. В противном случае нам придется перепечатывать все, что напечатано до сих пор. Не только словари и справочники, но и всю литературу, потому что те изменения, которые предполагаются, очень существенны.

Я считаю, что сегодня адекватному пониманию письменного текста не мешают те нормы 1956 года, которые были приняты после той орфографической реформы. И оттого, что слова «цыц», «на цыпочках», «цыган», «цыпленок», которые сегодня как исключение пишутся через «ы», будут писаться через «и», экономика нашей страны не изменится.

Сегодня, думая о любом решении, которое может привести к серьезным последствиям для всей страны, нужно очень тщательно взвешивать, что необходимо сделать, а с чем можно и подождать.

Ведь что сделала Академия наук, а по существу В.В. Лопатин? Они опубликовали академический словарь, включив в него то написание слов, которое, как они предполагают, будет после того, как эти правила будут утверждены.

Нам этот казус принес большие сложности. Во время вступительных экзаменов в СПбГУ некоторые абитуриенты подавали апелляцию и приходили с этим вот словарем, где были помещены пред-по-ла-га-е-мы-е изменения в написании слов, и требовали признать их правильность и, соответственно, изменения оценок на вступительных экзаменах. Но по сегодняшним нормам — это ошибка.

— Людмила Алексеевна, как вы считаете, связаны ли между собой язык и менталитет народа?

— Безусловно, связаны. Я уже говорила об этом в начале нашей беседы. Но менталитет ведь тоже вещь подвижная. И на него оказывает воздействие языковая политика. В частности, я бы хотела обратить внимание на то, что мы не очень бережно относимся к тем национальным традициям в нашем языке, которые связаны с конкретным названием тех новых стран, которые после 1991 года образовались и которые стали называть себя новыми именами, да и наши российские республики тоже.

Я с уважением отношусь к их национальным языкам и совсем не возражаю, чтобы они сами себя называли Молдовой, Кыргызстаном, Туркменистаном, да и у нас — Татарстан, Башкортостан и так далее. Но с точки зрения норм и требований русского языка это абсолютно неправильно. Для нас это всегда была Киргизия, Молдавия, Туркмения, Башкирия и так далее. И такое написание должно сохраняться в русском языке.

Причем кто и где, на каком уровне определил, что по-русски надо писать именно так? Мне кажется, мы не должны идти на поводу у этих веяний. Я глубоко убеждена, сохранить русский язык — это не просто сохранить язык, по существу это означает сохранить Россию. Проблемы сохранения, сбережения (воспользуюсь таким не мне принадлежащим словом) русского языка — это проблемы безопасности России.

Русский народ, русская нация — это великий народ, великая нация, и язык у нас великий. С сознанием этого мы и должны жить.

Я тем более надеюсь, что мы сохраним и свою страну, и свое государство, потому что те, кто идет за нами, мои студенты, получили блестящие возможности самим решать, как им жить, и в последнее время многие из них поняли, что им совсем не надо ездить в те зарубежные университеты, куда так называемые олигархи сначала посылали своих детей. Теперь-то и они поняли, что учиться надо здесь, дома, в России. Меня греет, что мои студенты пришли к этим выводам самостоятельно, когда они поездили, они сами решили для себя эту задачу. И сейчас говорят мне: Людмила Алексеевна, получать образование надо только в Петербургском университете, а потом его можно совершенствовать и дальше.

Вот это чувство великого народа и великого языка — оно должно быть присуще всем.

Владимир КУЗНЕЧЕВСКИЙ

http://www.gudok.ru/index.php/28 319