Достойная

— Читала я одну вашу книжечку и нашла там просьбу молиться о упокоении души вашей мамы Веры. Вот и молюсь теперь, и в помянник ее записала. А как записала? — не просто так, а Господь направил. Я ведь сперва и не думала, что буду записывать: думала, что просто помолюсь о ней. Но вот взяла помянник, стала его листать и — что такое! — не вижу там имени своей бабушки. Неужели я бабушку в помянник не внесла?! А бабушку у меня тоже Верой звали. Вот я и записала ее — рабу Божию Веру. В другой раз снова листаю помянник и вижу: бабушка-то у меня давно записана, но на другой странице, просто я проглядела эту запись. Выходит, у меня теперь две Веры в помяннике. Вот и получилось, что одна-то — бабушка моя, а другая — ваша мама! Вот, как интересно вышло!

— Спаси Господи, матушка!.. Но мы вас не представили нашим читателям. Расскажите немного о себе.

— Я человек деревенский, жила в Орловской области… Семья наша большая — всего было одиннадцать детей, да поумирали все в детстве, осталось пятеро. Тогда-то мама и стала молиться, чтобы не рождались больше дети… Во-первых, измучалась она хоронить; а во-вторых, такая еще причина была: не хотела она получать пособие за многодетность. Говорила: почему это, мол, за моих детей деньги мне будут платить? Выкупить их у меня хотят, что ли? А крестили меня сразу, как родилась. Долго не могли договориться, как назвать меня: семья большая, у всех свое мнение. Решили так: пусть батюшка сам назовет, по Святцам. Принесли меня в храм… А был праздник Воздвижения Честного Животворящего Креста. Батюшка говорит: «Назовем Еленой!» — «Почему? Ведь нет на сегодня такого имени в Святцах!» — «А кто Крест-то нашел? Царица Елена!» Так и окрестили.

— Так значит, семья ваша церковная была?

— Да, церковная! Мама в Бога верила и в церковь любила ходить. И меня водила. Я родилась в 1930 году, и не помню, как мы до войны в храм ходили. И самого храма не помню. Запомнилась мне только большая картина, нарисованная на стене: Христос благословляет детей. Когда вернулись в родную деревню из эвакуации, смотрим: храм разрушенный стоит, а та стена, на которой моя любимая картина была, — уцелела! Вот еще что вспомнила: году в 43-м, в эвакуации, у нас тоже церковь была. И что меня удивляло: придешь в храм, там женщины часы читают. Мне говорят: садись, девочка! А одна из женщин: «Нет, ты иди погуляй! Когда петь начнем, тогда и придешь». Я погуляю, потом приду — пою со всеми. Начинают читать заздравные записки, — она опять: «Иди, девочка, на улицу! Попозже придешь». Что, думаю, эта тетя меня из церкви гонит? А потом она и объяснила все: «Нельзя, чтобы дети в церкви скучали! Они потом не будут службу любить!» А мама моя… Она и сама молиться любила, и нас приучала. Мне в школе очень нравились книги про войну: про битвы, про подвиги. Мама посмотрит, что я читаю, и скажет: «Ну чем ты голову забиваешь? Евангелие бы почитала!» Я и начала читать Евангелие — по три главки в день. И как же это мне помогло! Я на уроках отвечала плохо: все выучу, все знаю, а отвечать боюсь — встану и молчу. А как начала Евангелие читать — все сразу переменилось: просто как оратор стала говорить!

— Как же вы в монастырь-то пришли, матушка?

— Это, если с самого начала рассказывать, то вот какая история. Как-то на Троицу собралась идти в церковь — за 35 километров от нашей деревни. Отпросилась у родителей, пошла… Прихожу — солнце уже село, служба давно кончилась… Ну, думаю, останусь на Духов день, только бы найти, где переночевать. Подхожу к одной тетеньке в храме: «Можно мне у вас остановиться?» — «Нет, нельзя!» Постояла-постояла, высмотрела другую женщину: «Пустите переночевать!..» — «Нет, не могу!» Еще постояла, в третий раз стала проситься у кого-то: «Тетенька, не пустите ли на ночь?» И тут женщина эта поворачивается ко мне: «Ну, девочка! Видно воля Божья, чтобы ты у меня ночевала. Ведь ты в третий раз ко мне просишься!» Вот как! Выходит, я в полутемном храме все три раза к одной и той же тете подходила! Думала я поговорить с ней, чтобы она что-то полезное мне рассказала о вере, о церкви, но вышло немного иначе. Она поставила меня читать Псалтирь, а сама говорит: «Завтра надо в Достойную церковь сходить!» («Достойная» — так матушка называет икону Божией Матери «Достойно Есть»). «Надо, — говорит, — к Достойной сходить!» И эти ее слова мне в память запали, а вскоре вышло так, что они оказались пророческими. Несколько лет спустя, когда я уже в Ростове-на-Дону жила, мама прислала мне Достойную икону с таким письмом: «Вот, посылаю тебе икону: благословение, если замуж соберешься. Ты замуж-то выйдешь или нет?» Я ей отвечаю: «За икону — спаси Господи, а замуж я и не думаю!» И получив Достойную, я очень быстро, почти без затруднений пришла в монастырь. Вот так-то! Достойной иконой, думаю я, замуж не благословляют: эта икона афонская, монашеская, с нею — путь в монастырь. А впервые мне этот путь указала та женщина, которая сказала: «Надо к Достойной идти!»

— Вы сразу в Пюхтицу попали?

— Да, сразу. Как благословил меня сюда владыка Вениамин (Федченков), так я с тех пор и здесь. Старица у меня была — мать Варсонофия, схимница, экономка… Она мне всегда говорила: запомни день своего пострига, и всегда молитвенно отмечай его. А мой день пострига — на Троицу. Но Троица — праздник переходящий, значит, надо по святым запоминать. А святые в тот день праздновались Варфоломей и Варнава, и — Достойная икона!

— Это в каком же году было?

— В 1955-м.

— Так значит, недавно 50 лет исполнилось, как вы в монашестве? Примите, матушка, наши запоздалые поздравления! Но вы начали говорить о своей старице… Расскажите, чему она вас учила, поделитесь ее духовным опытом.

— Чему она учила… Ну вот ее совет — когда одеваешься, про себя говори: «Ризу светлую подаждь мне, Господи!» И сама она всегда так делала. А вообще-то она учила больше примером своим. Пример она очень хороший давала. При ней у нас висело полотенце, чтобы все вытирали руки. И я обратила внимание: два дня висит полотенце, потом уже меняется другим, опять висит чистое. Я и думаю: кто же полотенце стирает? Как-то пришла с послушания пораньше и вижу: мать сама и стирает!.. А когда она умерла и полотенца не стало — некому было его стирать. Однажды я своей стиркой занялась. У меня была юбка рабочая — от грязи, как лакированная! Я ее намыливаю, а к ней и мыло не пристает. Ну, отложила ее в сторону… Потом прихожу, смотрю — юбка-то чистая! Я у матери с глазу на глаз спрашиваю: ты юбку мою постирала? — «Ну, так не грязной же ее оставлять!»

— Она строгая была?

— Строгая! Она всех ругала! Меня как привели на кухню-то в первый раз, а мне повариха говорит: «Ну и будет тебе попадать от мать-Варнавы!» Я думаю: «Ну и что?.. Провинюсь, так попадет… Это как награда». Походит сколько-то времени, повариха мне: «Ишь ты какая: тебя и мать Варнава не ругает!» А она и вправду никогда меня не ругала.

— Значит, послушничали хорошо!

— Я б не сказала! Просто мне жалко было кухонных наших работниц: они встают очень рано, ложатся поздно, и все время работают без отдыха, на совесть… И мне хотелось облегчить их труд…

— Я сегодня от одной монахини слышал фразу: «Раньше было послушание Богу, а сейчас у нас в монастыре дисциплина». Правда это или нет?

— Я считаю: и тогда было послушание, и теперь послушание. Но как кто к нему относится! Я вот тоже слышала, когда впервые попала в монастырь: «В монастыре теперь как в миру, а в миру, как в аду». А я и в монастыре живу как в монастыре, и когда в миру жила, так не видела там ада никакого.

— А все же, матушка, 50 лет — срок огромный, по сути, вся человеческая жизнь. Как вы считаете — только честно! — лучше стала духовная жизнь в монастыре или нет?

— Видите, тогда попроще была жизнь. А теперь, как это сказать, — комфорту больше. Но, с другой стороны, раньше работали до 6 часов вечера, а как окончится работа, так все идут в церковь или на ужин — кто как может. А сейчас и до девяти, и до десяти, и до одиннадцати работают.

— Сестры не жаловались мне прямо, но я слышал разговоры, что непосильно тяжело стало физически. Ведь монах должен молиться в первую очередь, а все забито работой, работой, работой. Может быть, это не совсем правильно?

-…Я так считаю еще: которые молятся на послушании, тем лучше. Легче им. А которые глядят на часы: скоро ли обед, да скоро ли чай… Я вот слышала такое. Одна сестра говорит батюшке: «Батюшка, у нас было две бригады, мы косили сено. Одни косили и в праздники, в церковь не ходили… А у нас в бригаде мало было народу, и мы в праздник не работали — ходили в церковь, молились. А когда начали убирать, у нас сена оказалось больше, чем у них».

— Матушка… Я не спрашиваю, где легче спастись: в миру или в монастыре, но все же, монастырь — хоть и очень тяжелая здесь жизнь, — но он ближе к небу…

— Конечно! Я бы сказала: в монастыре легче спастись, чем в миру. Ведь и апостол пишет, что замужние думают о муже, а незамужние думают, как Господу угодить. Это одно. Второе: и в Евангелии Господь говорит, что иго Его благо и бремя Его легко. Тяжело в монастыре — надо и помолиться, надо и дело делать, но владыка Вениамин сколько раз говаривал: не сравняешь плохую лошадь с хорошим ослом — хоть плохая лошадь, а все равно больше довезет, нежели хороший осел. Так не сравняешь и плохого монаха с хорошим мирянином.

— А вы с владыкой Вениамином часто разговаривали?

— Да нет… В храме его видела часто — вот и все. Однажды, когда я была еще послушницей, одна наша мать собралась к владыке и говорит мне: «Напиши ему письмо!» Я, конечно, не написала, а про себя подумала: вот бы матушка рассказала владыке обо мне, какая я хорошая, какая смиренная, молитвенная… Вот возвращается матушка — и привозит мне письмо от Владыки! И первым долгом там написано: «Радуюсь, что вы в святой обители! Хорошая послушница отличается только безотказным послушанием и молитвой — хотя бы молиться ей приходилось во время работы».

— Матушка, что бы вы сказали тем девушкам, которые собираются идти в монастырь?

— Пускай молятся св. благоверной княгине Анне Кашинской. Я когда ходила в собор в Ростове-на-Дону, там одна женщина дала мне почитать ее житие. А в конце книги было написано: желающие поступить в монастырь должны Анне Кашинской молиться. Я молилась и очень быстро стала монахиней.

— А вы никуда не уезжали отсюда в паломничество?

— Нет, никогда! Но вот я вам расскажу про паломничество, которое совершила одна моя родственница из-под Курска. Ей было лет пятнадцать, и она решила вместе со старушками отправиться в Курск к иконе Матери Божией «Коренная», — это было еще до революции. Но накануне у нее заболела нога, и она не пошла. Нога болела целый год. На следующий год старушки снова собираются. Она говорит: «Теперь, нога, как хочешь, а я пойду!» И пошла. Первый день отставала от бабушек: идет, ковыляет, отстает… Бабушки забегут вперед, посидят, отдохнут, а когда она подоспеет, они встают: «Ну, теперь пойдем!» На следующий день ей уже легче стало, сама начала вперед забегать… В общем, пока она туда шла, у нее нога вылечилась.

— Матушка, вот я вижу на вашей полочке книги, брошюрки… Значит вы все же читаете… Я вот мирянин, хотя и редактор православных газет, и пишу книжки. Но иногда меня упрекают: имею ли я право, — я, грешный мирянин, — назидать людей. Меня это смущает немножко.

— Это вас смущает, я бы сказала, лукавый. Как нам святые отцы говорят: сейте, сейте! На доброй земле сейте, на камне сейте, при дороге сейте — авось что-нибудь да прозябнет. Так что, сей!

— Теперь я пожалуюсь: страдаю много лет безсонницей. Всех врачей обошел, и никто не знает, что делать. Лекарства глотаю…

— А я два яйца приготовила тебе: голову намажу ими — и все пройдет.

— Это вы мне однажды советовали. Я не решился.

— Очень жалко. А вот вспоминаю одну нашу матушку — Царство ей Небесное! Как-то прихожу к ней, а она говорит: «У меня в голове целая фабрика: молотки стучат, моторы гудят!..» Один день так жаловалась, второй день, а потом ее очень скоро парализовало. Теперь я, когда у меня голова шумит, молотки стучат и моторы гудят, я разбиваю яйцо, намазываю себе и белок и желток, посолив прежде… Это хорошее средство. Оно от многих болезней помогает — и от опухолей, и от ран…

— Вот еще вопрос, — даже неловко его задавать. У меня с молитвенным правилом дело совсем плохо обстоит. Утром я еще читаю, а вечером очень трудно могу на молитву встать. И знаю, что это постыдно, что это не хорошо, а все равно… Как тут быть?

— Так поэтому у вас и сон плохой. Я как-то приехала к матери в гости… Приходит соседка и ко мне: «Переночуй у меня! У меня сон очень плохой, — всю ночь маюсь. Я одна живу, я тебя угощу и накормлю, только побудь со мною ночью!» Ну, уговорила. Прихожу к ней — она меня спать укладывает, а сама бегает по дому… А мне надо правило прочитать. Я начинаю молиться. Она: «Ты читай, а я буду слушать на кровати!» — «Ну, лежи, слушай!» Не знаю, наверное, только половину правила я успела прочесть, как она уснула и спала всю ночь… Так что пускай жена читает вечером молитвы, а ты лежи, слушай и засыпай.

Вопросы задавал Александр РАКОВ

http://www.piter.orthodoxy.ru/pspb/n164/ta011.htm