 |
| Фонд «Русская Цивилизация» | Михаил Бударагин | 15.09.2005 |
Саня пырнул ножом свою подружку и ее любовника (и своего — по совместительству — лучшего друга). Обычная рядовая бытовуха. Подружка отделалась легкими порезами, друган уже похоронен.
Напиши я о таком в каком-нибудь авторитетном издании, либеральная общественность закатит глаза и затянет — «Ну что ж Вы, давайте о кровавом режиме Путина, хватит гнать чернуху, давайте лучше о процессах объединения в Европе или о жизни Бориса Абрамовича в Лондоне». А общественность консервативная, с зубовным скрежетом, признает, что нация — та самая — великая и русская — деградирует. И вставит словечко о либералах, развративших страну, и Чубайса вспомнит, и Гайдара. Егора Гайдара. «При Аркадии де такого не было».
Мало кого — кроме так называемых «социальных педагогов» — интересует сам Саня. Как человек. Как — простите за громкие слова — личность. В том, что Саня — личность (в широком, а не в узко-психологическом понимании этого слова), я убедился, беседуя с оставшейся в живых и признавшей свою вину Таней. С той самой девушкой, которой нож чудом не задел правое легкое.
Самым главным Таниным признанием после откровенной неудачи стали два слова «Саня — прав». Чуть позже она объяснила мне, что вообще все знают, какая она., «ну и что, что такая, а ведь — женщина». И только Саня, кажется, полюбил девчонку искренне и даже разогнал почти всех Таниных ухажеров. Остался один. Тот, кому девушка так и не смогла отказать. Этого, последнего, Саня убил. Убил, как он сам потом признался мне, сознательно. «Хотел замочить. А на ствол денег не было. Нож вот достал».
Все «фигуранты дела» считают себя правыми. Саня отсидит свои 7 лет и выйдет на свободу 25-тилетним мужчиной. Кого еще он убьет, вопрос открытый. Но в том, что убьет, сам не сомневается — «А чего, я за дело, не так что ли? Ладно она,…, но он? Знал, что „моя“, чего лез?». С ним заочно согласна Таня: «Он — может. Но людей хороших он не трогает. А Макс был гадом». Имя убитого всплыло впервые только здесь — об этом говорить не принято. У убитого уже нет имени. Его нет — и все тут.
Во дворе Саня — несомненный герой. Джедай. Таню обходят стороной. От греха подальше.
Эта история — дело, в сущности, обычное. Бывает и пострашней, и пооригинальней, но именно в таких историях, как в дьяволовом зеркале, отражается вся наша с вами дурная сегодняшняя жизнь. Говоря, «наша с вами», я не обмолвился и не поспешил записать кого-то к себе в «союзники». Но за поступок Сани, как и за сотни тысяч точно таких же поступков ответственно все общество, каждый человек, который считает себя человеком. Конечно, не стоит посыпать себе голову пеплом и рвать рубаху на груди. Стоит всего лишь один раз задуматься и один раз заставить свою душу трудиться.
Когда все вокруг говорят «молодежь», «молодежь», «молодежь», я вспоминаю и Саню, и Таню, чтобы не впасть в благоглупость радости на чужих смертях во время страшной чумы, которая прошла по всему нашему с вами обществу и выкосила его, как острая коса в руках мастера выкашивает спелое жнивье.
Мы все, действительно, созрели. И теперь нас можно взять голыми руками. Бесу нет нужды трудиться, общество, которому дела нет ни до чего, сделает все само.
Есть такое странное определение, «молодежная культура». Я не знаю, что понимается под этим, а также под «молодежной «суб-» и «контр-» культурами. Есть уже целый полк специалистов, которые специализируются на дефинициях. Они могут отличить «панка» от «рокера», «ламера» от «ролевика», «нацбола» от «нашего» etc. Единственный, на мой взгляд, действительно важный вывод, который сделали эти специалисты, прост: все молодежные «организации», «группировки», «объединения» — назовите, как хотите — теми или иными путями сбегают из реальности.
У молодежи нет мира, нет реальности. Нет ее ни у Сани, ни Тани, которая пыталась изобразить передо мной то ли Уму Турман, то ли Лару Крофт. Есть у них reality, смена картинок, безумный и воистину адовый, потому что ад — это отрицание живой жизни, которая теперь разбилась на бренды, слоганы, sms-ки. А вот фон этого пошлого пира удручающ. Если вы найдете в России хоть один город, в котором нет детей, живущих в люках и подвалах, покажите мне его. Дети оказались самими восприимчивыми и самыми убежденными адептами этой страшной карусели, где свои же голодающие сверстники подменены «Домом-2» или политическими воззваниями «все в наших руках».
Но самое страшное — не в телевизоре, нет. Телевизор — всего лишь ретранслятор общественных чаяний. Страшны и не эти чаяния, потому что они бывают и добрыми и светлыми. Чудовищная машина масс-медиа тоже иногда дает сбои.
Страшное в том, что «если Бога нет, то все позволено». А Бога — в этом realty нет, какое молодежное сообщество не возьми. Бога нет в масс-медиа, и это понятно, ведь СМИ, как и власть, «работают с массами». Вывести на митинг 60 тысяч человек, поднять рейтинг музыкальной передачи на 30%, а продажи диска с игрой — на все 40%. Есть проценты, рейтинги, толпы, но человека — нет. А что значит «все позволено»? Значит, нет мерки, нет универсального внутреннего ограничителя. Что хочу, то и делаю. И кто сможет переломить ситуацию? Государству не до детей, родителям — тем более, я молчу о школах, в которых иногда сектанты разве что директорами не становятся (да и без сектантов там творится иногда невесть что, доходит и до почти открытой продажи наркотиков).
И именно сегодня, и именно для молодежи единственный выход из этого замкнутого круга — вера и церковь. Для Русской Православной Церкви человек всегда был не частью маргинальной группировки, а или единственным человеком, или членом соборного в своем единении общества, общества настоящего, живого, главным мерилом для которого было «како веруеши?», а не «сколько стоит?».
Ценность Церкви и единственное, что Церковь действительно может противопоставить бесовской карусели, — любовь к человеку. Ведь для любого молодежного «объединения» человек — всего лишь «штабная единица», и что там он думает и чувствует — дело десятое. Есть пространная идея, под которую подгоняется реальность, дабы, в конечном счете, превратиться все в то же reality. Основа этой псевдо-реальности была предсказана еще в Откровении: «И Ангелу Лаодикийской церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия: знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: «я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг» (Откр: 3, 14−17). «Теплота», душевная расслабленность, желание (и возможность) получить, не особо напрягаясь, «счастье» подкупает молодых людей. «Вступи к нам — и все твои проблемы решены» — знакомый слоган, не правда ли? Сектантская парадигма «все задаром» стала стержнем «общества потребления».
Церковь может и должна противопоставить этому накопленный веками опыт духовной работы, духовного познания человека и мира. Но для того, чтобы молодые невоцерковленные люди переступили порог храма, измениться должен и сам храм. Священнослужители не могут сразу стать действительно авторитетными людьми для вырванных из reality подростков. Такие бастионы с размаху не берутся. Необходима тяжелая, кропотливая, каждодневная работа, труд души — и души не только ребенка, но и самого священника.
И не стоит пугаться того, что молодой человек поначалу понимает все упрощенно, схематично, максималистки. Это пройдет. А вера — останется, потому что, поверив однажды, повернуть с пути очень сложно. И делить молодых людей на «культуры» — занятие бессмысленное и вредное, потому что они хоть и молодые, но все же — люди. Человеки. И кто он, человек, — «гот», «панк», «скинхед», «либерал» — не важно. Важно в человеке человеческое, только вот масс-медия слишком долго и рьяно отучали всех нас от этого правила. Мы о нем как-то забыли. Кажется, лишь Церковь еще помнит истинный смысл слов «по образу и подобию"…
У Церкви есть шанс хоть немного выправить ситуацию. Если истинная задача Церкви — спасение душ людских, то начинать нужно с «малых сих», с подростков, которые очень скоро вырастут, позабудут о своих «суб-» и «контр-» культурах и станут взрослыми, для которых reality будет уже настоящей жизнью, а принцип «все дозволено» — впитанной с детства ценностью.
Только вот Богу в reality места нет. Он слишком целостен для разорванного на лоскутки псевдомира.
