Имея ум, легче прийти к вере

О. Андрей Кураев, профессор Московской духовной академии. Закончил философский факультет МГУ (кафедра атеизма), Московскую духовную академию.

Симптом верующей души

— Отец Андрей, судя по вашему опыту преподавания в светских учебных заведениях, студент в вузе теряет веру или находит?

— На этот вопрос нет общего ответа, поскольку нет никаких абстрактных студентов, а есть конкретные Иван, Петр, Анна… Я знаю многих людей, которые в период учебы в светском вузе обрели веру, но знаком и с теми, кто за это время отдалился от семейной религиозности. Правда, это случается реже.

— Сама система обучения как-то может повлиять на приход человека к вере?

— Многое зависит от качества системы образования в целом. От того, какова среда, в которой помимо студенческой аудитории вращается молодой человек, и в каком именно университете и чему именно он обучается.

Студент может девяносто процентов своих интересов держать далеко от учебных аудиторий. И если с ним потом случается какая-то неудача на жизненном поприще, то это вряд ли вина преподавателей, которые читали ему лекции.

— В каком из светских вузов наиболее православная студенческая аудитория?

— Все-таки это МГУ и МГИМО. Москва — самый церковный город России, это касается и студенческой среды. Характерно, что чем лучше вуз, тем активнее у студентов интерес к православной культуре. И напротив, чем он более «пэтэушный», тем этот интерес меньше. В 90-е годы открылось слишком много псевдоуниверситетов, по сути — фирм по продаже дипломов. Конечно, у министерства образования можно купить лицензию, но университетский дух не купишь.

Особенность университетского духа в том, как человек реагирует, когда ему предлагают необычный взгляд на какую-то проблему или необычный ход ее решения. Для человека ненаучного склада ума любая новизна есть некоторая неприятность. Ему хотелось бы услышать какие-то более-менее знакомые штампы, чтобы потом пересказать их на экзамене. Но если человек радуется, когда на его глазах разбивают его штамп, то это означает нормального ученого.

Студенты МГИМО, мехмата МГУ, а также МВТУ им. Баумана — это лучшие студенты, которых я встречал. Они любознательны. Они схватывают твои слова на лету, «прозванивают» логические цепочки — общаться с ними одно удовольствие.

С МГУ я связан с 1979 года (с небольшим перерывом на учебу в Троице-Сергиевой лавре), это для меня родные стены. Я же там еще и преподаю. Когда я был семинаристом, то мечтал в рясе переступить порог Университета, хотя тогда это было совершенно немыслимо.

Из пункта, А в пункт B

— Чьи вопросы каверзнне, гуманитариев или технарей?

— Технари меньше вопросов задают. Но когда я узнаю, что у некоего человека, размышляющего на религиозные темы, техническим образование, для меня включается сигнал тревоги: внимание, надо быть осторожным. Потому что очень часто он оказывается излишне прямолинейным: нашел две точки и сразу проводит между ними прямую. Между тем гуманитарий знает: наличие точек «А» и «Б» вовсе не означает, что выйдя из «А», поезд обязательно придет в «Б». Он может придти и в пункт «Д». В этом культура чтения и понимания текста.

В то же время, качество вопросов зависит от образованности студента. Например, в Бауманском институте хороший уровень вопросов, а в каком-нибудь провинциальном политехе с этим намного хуже.

— Но все же человеку с гуманитарным складом ума легче прийти к вере, чем с техническим или аналитическим?…

— К вере легче прийти с умом, чем без ума.

— Как поступать студенту, воспитанному в духе православия, когда преподаватель откровенно настроен против веры? Насколько здесь допустим компромисс?

— В вопросах веры компромисса быть не может и не надо его искать. Вопрос в том, в чем наша вера состоит? Но это самый сложный вопрос в жизни думающего церковного человека — как узнать, в чем именно наше вера по ряду вопросов? Где голос Церкви? Если вам кажется, что возник конфликт богословских и научных убеждений, то: первое, адекватно ли здесь представлена научная позиция? Адекватно ли здесь представлена богословская позиция? И третье — действительно ли есть конфликт или это просто разговор на разных языках и разных уровнях? В своем контексте верно и то и другое.

С другой стороны у нас, у людей старой закалки, которые учились в советских университетах, будучи верующими людьми, опыт прохождения идеологических барьеров и экзаменов таков. Надо просто чуть-чуть сложнее говорить, используя вводные придаточные предложения. «Как вы, Марья Ивановна, рассказывали в своих лекциях…», «Насколько мне известно, позиция Маркса и Энгельса по этому вопросу была такой…"… То есть надо просто хорошо знать материал и не стесняться демонстрировать, кого вы цитируете и по какому вопросу.

— В начале 90-хх, конце 80-хх собирались огромные залы людей, чтобы послушать священнослужителя. Среди этих слушателей было много молодежи. Люди с живым интересом задавали самые разные вопросы, казалось они в шаге от храма. Теперь такого уже не увидишь. Это была дань времени, такое больше не повториться?

— Я думаю, что это была не дань времени, а дань души. Но действительно, ситуация изменилась. В начале 90-хх годов нам намерены были многое прощать, перетолковывая наши неумения и ляпы в лучшую для нас сторону. Мы были из незнакомого мира, в ореоле отчасти страдальцев и диссидентов. В каждом хотели видеть этакого гуру, который вышел из града Китежа и сейчас будет вещать. Сейчас установка совсем не такая. Во многих регионах, куда я приезжаю, я вижу, что приходится скорее из «минуса» вытаскивать отношение людей к Церкви. И это, возможно, следствие того, что кто-то из местных священников начал с неудачной проповеди. И у людей возникло впечатление, что Православие — это мир совершенно непробивной скуки. Человек послушает такую проповедь по телевидению и скажет: это точно не для меня.

У меня глаза, с одной стороны миссионера, с другой — университетского воспитанника. Когда я начал преподавать 15 лет назад в МГУ, я поставил для себя вопрос: а что бы мне было интересно, какие лекции, если бы я был студентом. Начал вспоминать и понял, это были именно те лекции на которых преподаватель размышлял вслух и вел полемику с некоторыми расхожими штампами. Общеобразовательными, научными и т. д. Для этого преподавателю необходимо быть немного «шизофреником» (т.е. говорить и одновременно слушать себя как бы ушами твоего слушателя). Если этой «шизофреничности» нет, то получается монолог, который исключается из контекста. По сути, очень часто у наших православных лекторов, телеведущих или авторов печатных изданий нет установки говорить с человеком, который смотрит на тебя не вполне доброжелательно.

— Часто ли вы встречаетесь с аудиторий, которой ваша лекция «до лампочки»?

— Почти всегда с этого начинается. Но чтобы привлечь к себе их внимание, в ладоши не хлопаю. Зато могу ударить по самолюбию или оскорбить. Например, заявить, что в их тьмутараканском университете не так уж часто выступают московские профессора. Напомнить, что я самый избалованный лектор России, на моих лекциях слушатели стоят и сидят на ступеньках. И сегодня — день их Страшного суда. «Что такое ваш университет? Это ПТУ, купившее вывеску «университета», или действительно учебной заведение высшего класса? Я не собираюсь тратить силы на то, чтобы заставлять вас меня слушать. Вам скучно, извольте выйти вон». Почти никто не выходит. Несколько раз приходилось выгонять тех, кто никак не мог расстаться с плеером… После такого вступления внимание как правило возрастает.

Может быть, самый интересный случай был в Брестском университете, на историческом факультете. Похоже, ребята с самого начала были настроены преподавателями устроить мне обструкцию, не соглашаться с «поповской» пропагандой. И по ходу лекции на тему о научной революции 17-го века постоянно звучали реплики из зала и перебивающие вопросы. Все это шло с явно марксистских позиций.

Я решил, что не буду являть собой пример «терпеливого христианина», резко сменил интонацию и сказал: «Значит так, ребята. Учить меня тому, что писал Маркс не надо. Окончив философский факультет МГУ с красным дипломом, я знаю Маркса лучше, чем вы».

В это время сидящий рядом декан брестского истфака вдруг меняется в лице и спрашивает:

— Да-а? А в каком году вы оканчивали МГУ?

— В 1984.

— Кто у вас был завкафедрой?

— Новиков.

— Да-а… все понятно… пожалуйста, дорогой коллега, продолжайте.

Всю оппозицию как рукой сняло. Очень важно дать понять, что я не инопланетянин. То, что знаете вы, знаю и я. Но кроме этого я знаю нечто большее и могу вам это подарить. Именно для этого я могу цитировать какие-то модные книги или фильмы, говорить о рок-музыке и прочее… Слушая об этом, люди понимают, что Православие — это мир, в котором может жить современный человек. И этот мир — для них, а не только для пенсионеров. Не надо откладывать свое знакомство с Церковью до выхода на пенсию или на инвалидность.

Взрослый ребенок

— Считаете ли вы, что преподаватели должны и воспитывать студентов?

— Я считаю, что это хорошо. Другое дело, что я сам этим не успеваю заниматься, т.к. все время в дороге. Но в любом случае, если образование достойное, оно неизбежно включает в себя элемент воспитания. Хотя бы потому, что нормальное научное мышление — это форма аскезы. То есть на свои «хотелки» уже меньше реагируешь, желания твоей левой пятки для тебя уже менее авторитетны. Во-вторых, там, где читается нормальный курс лекций у порядочного преподавателя, сознание студента дистанцируется от мира телевидения и глобальной идеологии тотального либерализма.

Сейчас по сравнению с началом 90-х стало больше молодежи, серьезно относящейся к учебе. Люди поняли, что образование — это не только объем знаний, но и деньги, карьерные перспективы.

Годы, когда казалось легче сделать жизнь, записавшись в какую-нибудь «бригаду», не обременяя себя образованием, уходят.

— Студенты сильно изменились за 20 лет?

— Изменилось их отношение к книге. Когда хороших книг было мало, появление на горизонте каждой новой было событием. Она прочитывалась от корки до корки. Сейчас, напротив, информационное перенасыщение. Поэтому нужно воспитывать вкус, в том числе и в отборе научных книг.

— Модно ли сегодня хорошо учиться и заниматься научной работой?

— Где как. Понимаете, произошло радикальное изменение понятия «студент». К нам пришла сейчас европейская модель высшего образования. В университеты заманивается избыточное количество молодых людей. Такое количество на самом деле не нужно обществу. Государство считает, что это для него дешевле, чем просто отпускать молодежь на улицу. То, что высшее образование становится всеобщим, это некая форма продления социального детства. Молодой человек находится в коллективе, за партой, под неким приглядом, а не бегает по улицам с какой-то «бригадой». В этом очень серьезное изменение статуса студента и его отношения к учебе в массе. Поэтому все время различается, где настоящий университет, а где «потемкинские деревни» с соответствующими «студентами».

— Вы допускаете шпаргалки на своих экзаменах?

— Я разрешаю пользоваться шпаргалками. Но помогает это мало. Достаточно задать один- два вопроса и становится ясно: понимает человек, что говорит или нет. Я не собираюсь ставить «автоматом» пятерки и заигрывать со студентами. Было время, сомневался, как ставить оценки? Смягчать требования, отпустить с пятеркой? Главное — это доброе впечатление студента о Церкви, от общения с православным миссионером? Потом понял, что это нечестно. На экзамене я — преподаватель, а не миссионер. С другой стороны, студенты сами очень быстро почувствуют фальшь. Получиться, что я их пытаюсь купить отметками, как туземцев бусами, заманиваю их в Церковь «пятерками». Это неправильно. Нередко у меня и православные юноши получают двойки, надеясь «выплыть» на общей богословской эрудиции…

— Какой же студент вам милей?

— Ершистый. Тот, который не соглашается. Это значит, что есть повод продолжить разговор.

Алексей РЕУТСКИЙ

http://www.nsad.ru/index.php?issue=17§ion=9999&article=300