 |
| Вести.Ru | Сергей Пашков | 14.09.2005 |
Им позволено лишь петь псалмы. Связки, привыкшие к молчанию, дают неуверенный высокий звук под сводами неоготического собора. Два раза в день он разрушает абсолютную тишину монастыря молчальников-траппистов в Латруне — наверное, самой необычной и закрытой общины Святой Земли.
«Молчальники, которые здесь живут, прежде всего, хотят слушать Бога. И если человек слушает Бога, после он может слушать другого человека. В этом тайна призвания молчальников», — объясняет отец Ян — священник при монастыре. Он не давал обета молчания и с удовольствием практикуется в русском, выученном когда-то в пражской школе.
В пышном монастырском саду таблички, закрывающие вход праздным посетителям. У входных ворот — знак, призывающий паломников к абсолютному молчанию. Проникнуть в святая святых — удел избранных.
«Из братии разговариваю лишь я да аббат — отец Поль. Я предпочел бы молчать, но у меня иное послушание. Прошу вас не нарушать тишины в братских покоях», — говорит монах Гильом.
Тишина буквально звенит в монастырской библиотеке, где отец Августин штудирует Плутарха. Она нарушается лишь стуком посуды в небольшой монастырской столовой, где главные блюда — маслины, рис и вино. «Не спугнуть» тишину пытается и отец Поль — аббат вполголоса, почти шепотом в 5 утра по мобильному телефону решает вопросы монастырского устройства.
Этот удивительный монастырь в конце позапрошлого столетия возвели здесь последователи Святого Бенедикта на месте крепости крестоносцев, разрушенной в 1191 году Саладином и вновь возведенной Ричардом Львиное Сердце. Живописная обитель — будто бы занесенный на Ближний Восток уголок Франции. То ли восточное Бордо, то ли Перегор, то ли Оверн — то же вино, та же архитектура, та же грассирующая речь у тех служителей, кто еще не возложил на себя обет молчания.
Виноделие не терпит молчания, и для работы на виноградниках нанимают палестинцев из соседних деревень. «47 лет моя семья собирает этот виноград. Мой дед, мой отец, теперь я. Лучшего винограда в Палестине нет», — рассказывает винодел Адид Абуль-Азам.
Монастырь живет вином, но спасается молчанием. Ибо молчание может оказаться спасением в трудной политической ситуации. «Молчание — лучшая форма нейтралитета, — объясняет монах Гильом. — Мы молчали при турках, при англичанах, при иорданцах и израильтянах. Какой прок тянуть в политику молчальника. Поэтому тишина для нас — залог стабильности».
Таких монастырей ничтожно мало. Невозможность услышать Бога за разговорами ощущают лишь в этой обители да еще в двух монастырях траппистов в Европе.
