 |
| Правая.Ru | Владимир Карпец | 09.09.2005 |
Борис Ельцин, бывший первый секретарь Свердловского обкома, бывший секретарь ЦК КПСС, был еще в начале горбачевской «перестройки» отправлен в отставку из-за своих разногласий с большинством Политбюро ЦК, а точнее, с самим Генеральным секретарем Михаилом Горбачевым и секретарем по идеологии Егором Лигачевым. Основной мотив разногласий — льготы номенклатуры, на отмене которых настаивал Ельцин, ратовавший за более скорое «возвращение к ленинским нормам». Отметим, что вначале ничего принципиально антисоветского и антикоммунистического в позиции Бориса Ельцина не было — скорее наоборот, «идеологически подозрительным» с точки зрения ленинизма казался тогда Лигачев с его активной защитой остатков крестьянства и поддержкой недоразгромленной «русской партии». Отставной секретарь ЦК и заместитель Председателя Госстроя Борис Ельцин тем временем приобретает все большую популярность в народе как сторонник «истинного социализма» и справедливости, а затем и в партийно-комсомольских и научных кругах как сторонник «демократического социализма», мечту о котором, раздуваемую Международным отделом ЦК, они всегда тайно лелеяли, начиная со времен «пражской весны». Однако вскоре в многочисленных выступлениях Ельцина появляются уже и явно «несоветские» мотивы «свободы»: бывший секретарь ЦК и либеральная интеллигенция начинают взаимно зондировать друг друга, знаком чего становится нашумевший — и якобы запрещенный — фильм Александра Сокурова «Советская элегия». Ельцин заявляет о выходе из КПСС и баллотируется в Верховный Совет СССР как «независимый кандидат» от Москвы. В столице организована безпрецедентная поддержка «народного кандидата» с одной стороны и для одной части жителей, «жертвы режима» — с другой и для другой. Прошедший «на ура» при нарочито вялом сопротивлении коммунистов в Верховный Совет Ельцин становится формальным — ибо реально таковыми были совсем иные структуры — лидером т.н. «Межрегиональной группы», откровенно «антисоюзной» (т.е. антиимперской) и антикоммунистической (в тот момент это означало прежде всего «антихолистской», т. е. нацеленной против «целостного», «тоталитарного», «единого» общества) направленности, куда вместе с ним входят такие деятели, как академик Андрей Сахаров, Анатолий Собчак, Гавриил Попов, Виктор Шейнис, Юрий Афанасьев и некоторые другие. Одновременно в выступлениях Бориса Ельцина появляются еще и мотивы «независимости России от СССР», обезпечивающими ему молчаливую поддержку в целом осторожно относившихся к нему остатков «русской партии»: ее представители в Верховном Совете писатели Валентин Распутин и Василий Белов, еще в советские времена симпатизировавшие такой позиции («суверенитет России», «Российский ЦК», отдельная компартия и т. д.), тоже готовы теперь более критиковать Горбачева, нежели Ельцина. Вскоре Ельцин становится — с таким же триумфом «народного лидера» — Президентом РСФСР, и вокруг него формируется штаб сопротивления «союзному центру» в составе все тех же лиц плюс тайно (и уже не очень) готовивших свое отступление от Горбачева идеологов перестройки Александра Яковлева и Эдуарда Шеварднадзе. На стороне Ельцина — всеобщая народная поддержка, особенно в крупных городах, а в его штабе решающий голос приобретает либеральная интеллигенция, навязчиво корректирующая чрезмерный популизм своего патрона, его очевидную «инаковость» по отношению к «международным стандартам», его «русско-советские» привычки. Только тогда начинают появляться признаки понимания уже уходящим слоем партноменклатуры необходимости сопротивления Ельцину, однако уже поздно. Дальнейшее известно.
Здесь следует напомнить о некоторых особенностях советского государственного устройства, сохраняющегося в целом — хотя и в редуцированном виде — со времен Сталина. Советское государство в известном смысле можно называть «опричным». Механизм собственно «Советской власти», закрепленный в Конституции и в целом соответствовавший, хотя и с некоторыми особенностями, либерально-просвещенческим доктринам, носил в значительной степени внешний, «направленный в сторону Запада» — кстати, до определенного момента делавшего вид, что так и есть, — характер, в то время как истинной, «юридически неуловимой» властью была централизованно-разветвленная власть КПСС в ее целом, «замещавшей» сломанную имперскую монархическую вертикаль. Советы и партию смело можно назвать «земщиной» и «опричниной» советского строя, причем юридическая незакрепленность (до 1976 г.) роли партии в точности соответствовала тому, что говорил Иоанн Васильевич Грозный иностранным послам — «опричнины у нас нет». Поэтому удары по партии как структуре реально означали удары по государственности, даже если — и особенно если — осуществлялись «от имени» государственных институтов, вроде требований диссидентов 60-х-начала 70-х годов «Соблюдайте свою Конституцию!». Формальное закрепление «руководящей роли КПСС» в Конституции 1976 года оказалось — не могло не оказаться — роковым для страны: партия стала «уловимой», и требования Межрегиональной группы об отказе от «6-й статьи», что и произошло в 1989 году, привели к самоупразднению государственности как таковой. В отстаивании принципов формальной государственности («земщины») против реальной («опричнины») Борису Ельцину принадлежат особые «заслуги».
Далее взятие Ельциным всей полноты Верховной власти приводит с одной стороны — к распаду Советского Союза, то есть, на самом деле исторической России в ее имперских границах, с другой — к началу «экономических реформ» по либеральному рецепту, абсолютно невозможных для российского «месторазвития» (они пригодны лишь для малых стран восточноевропейского типа) и реально означавших — вне зависимости от того, хотел этого Ельцин лично или нет; мы полагаем, что все же нет — геноцид русского народа. Именно русского, поскольку в «отделившейся» России — в отличие от СССР — русские составляли теперь 80% населения. Начинается освобождение русского пространства от русских для его будущего освоения евроатлантическим сообществом во исполнение указаний Римского клуба о формировании «золотого миллиарда».
Совершенно очевидно, что перед нами долгосрочно спланированная операция, при которой Михаилу Горбачеву была отдала роль вяло сопротивляющегося статиста, а Борису Ельцину — «тарана», направленного на разрушение Советского Союза как «катехона», «града ограждения» на пути мировой власти транснационального капитала и «Планетарного Сверхмогущества Соединенных Штатов». В дальнейшем предполагалось и разрушение собственно Российской Федерации: отсюда знаменитое ельцинское «берите суверенитета сколько сможете», без сомнения, «надиктованное» ему. Сам Ельцин, конечно, не имел к этому осознанного стремления: это был человек, болезненно одержимый идеей личной власти любой ценой, в силу своей ограниченности не видевший или не хотевший видеть иллюзорности этой власти в уже односторонне управляемом мире.
Тем не менее, в 1995−96 гг. евроатлантическая программа неожиданно дает сбой. Опять-таки по чисто личным соображениям — а Ельцин всегда руководствовался только ими — в условиях начавшихся чеченских войн и предвыборной борьбы с Геннадием Зюгановым в его деятельности появляются государственно-патриотические мотивы, достигшие кульминации во время евроамериканской интервенции на Балканах в 1998 году (линия Примакова). Однако несовместимость этих попыток со всей предшествующей деятельностью Ельцина — и соответственно утратой им поддержки тех, на кого он всегда опирался, то есть Запада и либеральной интеллигенции — с одной стороны, обостряющееся физическое недомогание и давление обретающих силу спецслужб с другой приводят к тому, что Ельцин уходит, передав свою власть силовым группировкам, выдвинувшим Владимира Путина.
На данный момент шесть лет примерного властного равновесия между группировкой спецслужб, бюрократией и «либеральными экономистами» (и интеллигенцией) привели к тому, что Россия как государство удерживается в своих границах, но не может сделать решительного рывка в сторону развития (концепция спецслужб) или самоуничтожения (концепция либералов и интеллигенции). Пояснять, почему именно концепция спецслужб означает развитие, а концепция либералов — самоуничтожение, мы здесь не будем, так как неоднократно делали это, в том числе на «Правой.ру». Заметим лишь, что сегодня спецслужбы играют — или хотя бы пытаются играть — ту роль, которую в советское время играла КПСС (и которую они всегда пытались у КПСС оспорить): роль юридически незафиксированной, но, тем не менее, истинной, то есть, «опричной», власти. И, как прежде против КПСС, все антигосударственные удары в сегодняшней России направлены против них. Естественно, против них направлена и защита «свободы» и «суверенитета власти» как формы противопоставления формальной государственности и реальной. Под этим углом зрения следует рассматривать и «дело Ходорковского», приобретшее теперь общероссийское политическое значение.
Арестованный более полутора лет назад и формально до сих пор находящийся под следствием глава нефтяной компании «ЮКОС» Михаил Ходорковский был одним из самых влиятельных фигур политического режима, одним из основных участников дележа собственности в 1991—1993 годах, причем ему достались именно деньги КПСС, поскольку до этого Ходорковский работал в комсомоле и был «доверенным лицом» партноменклатуры, «менявшей вехи». Один из создателей знаменитого тогда «Менатепа», Ходорковский быстро вошел в число самых богатых людей не только России, но и мира, и даже попал в «Книгу рекордов Гиннеса». В 1996 году он был в числе девяти олигархов, призывавших к созданию политического тандема «Ельцин — Зюганов», призванного, по мысли создателей, нейтрализовать коммунистическую оппозицию и легализовать итоги приватизации начала 90-х. После этого вплоть до 2003 года Ходорковский формально не участвовал в политической жизни. Его молчание было прервано выступлениями против «путинского авторитаризма», за ограничение президентской власти и создание парламентской республики. Одновременно Ходорковский активно выступает в пользу участия России в «западном сообществе», за соблюдение «прав человека», реальное — а не провозглашаемое, как это предусматривается «линией спецслужб», — развитие «гражданского общества» и «правового государства». Осторожно, но отчетливо звучали у Ходорковского и мотивы об отстранении самих российских спецслужб от властного механизма. Ходорковского поддержал почти весь спектр оппозиционных политических сил — от Ирины Хакамады до Геннадия Зюганова, уже фактически объединенных в стремлении добиться смещения полюса власти к парламентским институтам (разумеется, конечный итог этого процесса разные силы видели по-разному — от «чистой» западной демократии до восстановления Советов).
Реальное установление парламентской республики, в особенности в ее «чистом», демократическом, виде означало бы уничтожение связующей властной вертикали — каковой на протяжении последних столетий была монархическая, затем партийно-идеократическая, а ныне президентская — единственно способной удерживать большие пространства, и неизбежный распад страны примерно по тем линиям, которые очерчены Збигневом Бжезинским в его книге «Великая шахматная доска». Потенциально единственной жизнеспособной формой парламентской республики в России могла бы стать республика советского типа с руководящей ролью идеократической (только не марксистской) партии, однако нынешняя КПРФ настолько ослаблена и неспособна быть «орденом меченосцев», что справиться с этой миссией она не сможет, и Геннадий Зюганов это прекрасно понимает еще с 1996 года, когда он фактически «сдал» свою предвыборную кампанию Ельцину. В то же время логика оппозиционности — при невозможности и неспособности осуществить социалистическую революцию — со всей неизбежностью толкает коммунистов в сторону оппозиции буржуазно- и социал-демократической, делает их составной частью этой оппозиции без перспективы какой-либо «руководящей роли». Более того, «руководящая роль» в этой игре заведомо отдана либералам, восстающим на саму целостность России (поскольку единая целостная Россия с ее огромной территорией и тяжелыми природными условиями не может не быть по меньшей мере авторитарной).
Михаил Ходорковский не только устно выступал за парламентскую республику, но и начал финансирование практически всех оппозиционных партий и движений — от СПС и «Яблока» до КПРФ, причем часть видных коммунистов работала в его компании «ЮКОС». На вопросы о своих связях с коммунистами Ходорковский отвечал, что его цель — реальная демократия, а на Западе коммунисты являются ее составной частью. Для самих коммунистов связи с Ходорковским явились тяжелыми испытанием: по сути дела перед ними встал выбор между исконным стремлением к бытности «партией нового типа» и ролью обычной политической партии в условиях «гражданского общества». В конечном счете коммунисты выбрали второе, и это стало, по сути, самоупразднением КПРФ. На самом деле Михаил Ходорковский своими деньгами «приручил» российский коммунизм, сделал его частью демократии, и это, по-видимому, также входило в его — и тех, кто стоял за ним, — планы.
Деятельность Ходорковского не могла не вызвать решительного отпора в Кремле, поскольку изначально была направлена против «группировки спецслужб» и лично Владимира Путина, которые к этому времени уже начинают очевидно мешать геополитическим противникам России на Западе, прозападным кругам в самой России и олигархическим структурам («дело Гусинского» было первым звонком). Арест Ходорковского и заведение на него уголовного дела по обвинению в неуплате налогов стали кульминацией и развязкой политико-экономического противостояния Ходорковского и Путина, в котором первый пытался использовать свои экономические возможности, а второй реально использовал возможности властные.
После ареста Михаила Ходорковского все ресурсы и возможности либеральных СМИ — к которым присоединились и коммунистические — были брошены на его защиту, а Запад стал откровенно использовать «дело Ходорковского» в давлении на Россию. Сам же Ходорковский неожиданно начал — уже из тюрьмы — кампанию по «смене имиджа». В своих многочисленных письмах, присылаемых на «волю», прежний жесткий монетарист и сторонник «западных ценностей» вдруг предстал рефлексирующим русским интеллигентом, этаким «Бердяем Булгаковичем Струве-Милюковым» (по выражению Ивана Солоневича). Ходорковский не жалел слов для выражения сожаления о своем участии в разграблении страны, о былой недооценке особенностей русской истории и даже о собственном «нежелании более быть олигархом». Тем не менее, сквозным мотивом писем Ходорковского было утверждение необходимости прежних реформ — и своей былой деятельности — в части того, что связано с «правами человека» и «либеральными ценностями», которые будто бы возможно соединить с «историческим путем России». Тюремные сочинения Михаила Ходорковского всячески тиражировались и тиражируются как в России, так и на Западе.
Одновременно живущий в Израиле бывший совладелец ЮКОСа Леонид Невзлин, скрывающийся от российского правосудия из-за обвинений в заказных убийствах, играет роль «злого следователя», всячески угрожая Президенту Путину и его сторонникам.
Кульминацией «публицистики» Михаила Ходорковского стала опубликованная газетой «Ведомости» его статья «Левый поворот», в которой автор провозглашает «особую миссию» России — «соединение идей справедливости и идей свободы». То есть — в применении к актуальной политике — объединение коммуно-социалистической (т.е. прежде всего КПРФ и «Родины») и либеральной («Яблоко», СПС и проч.) оппозиции против нынешней политической власти.
Несмотря на то, что приговор Михаилу Ходорковскому и его партнеру Платону Лебедеву уже вынесен, он так и не вступил в действие, поскольку до сих пор не получен ответ по кассационным жалобам их адвокатов, что позволяет Михаилу Ходорковскому находиться в «подвешенном» состоянии и заниматься общественно-политической деятельностью.
Вопрос о преступлениях, совершенных Михаилом Ходорковским, находится, разумеется, на втором плане (хотя они, без сомнения, имели место, как и у всех, участвовавших в фактически беззаконной приватизации 1991−1993 гг.). Дело Ходорковского, безусловно, политическое и аргументы, приводимые против него, вроде того, что «надо было платить налоги», конечно же, «не работают». Вопрос на самом деле стоит предельно жестко: распадется Россия, подобно Советскому Союзу, «освободив» свое пространство, или, сохранив пространство, встанет и поднимется. Поддерживаемый из-за океана Михаил Ходорковский однозначно стремится к первому и, самое главное, имел возможность это осуществить, а, значит, остановить его следовало любой ценой. Право в России всегда было вторично по отношению к политике, и это следует принять как факт. Или «выбрать свободу», чего не захотел сделать Ходорковский, хотя это было ему предложено.
Впрочем, сегодня, наконец, стало понятно, почему Михаил Ходорковский отказался уехать из России, равно как и с чем были связаны его многочисленные тюремные сочинения. Несколько дней назад было объявлено о создании инициативной группы по выдвижению Михаила Ходорковского кандидатом в депутаты Государственной Думы РФ по 201-му Университетскому избирательному округу г. Москвы. Депутатское место было освобождено Михаилом Задорновым, членом партии «Яблоко» (но независимым депутатом-одномандатником), которому только что была предложена высокая должность в одном из коммерческих банков: подоплека «отставки» Задорнова и его устройство на «хлебное» место в банк совершенно очевидна. В инициативную группу по выдвижению Ходорковского, которую возглавил Иван Стариков, вошли Ирина Хакамада, Эдуард Лимонов, Андрей Пионтковский («Яблоко»), Михаил Делягин, Борис Надеждин и Сергей Доренко. Присутствие, наряду с либералами, главы НБП, заместителя Дмитрия Рогозина по идеологии Делягина («Родина») и члена КПРФ Доренко говорит само за себя. Утверждение бывшего соучредителя НБП Александра Дугина о том, что партия «куплена Невзлиным» (см. интервью А. Дугина «НБП не может существовать. Лимонов — вампир») получает свое полное подтверждение. Более того, оказывается, что «куплена Невзлиным» отнюдь не только НБП. И, конечно же, дело не только и не столько в Невзлине, который лишь одно звено в очень длинной и долгосрочно выстроенной цепи.
На первый взгляд совершенно неожиданной и поразительной была реакция на происшедшее Председателя Избиркома Александра Вешнякова, сказавшего, что, как всякий гражданин, Михаил Ходорковский имеет право выдвигать свою кандидатуру, после чего — на следующий день — сам Ходорковский заявил о своем согласии и о том, что в центре его кампании будет «единство свободы и справедливости». А Иван Стариков, указавший, будто статистика уже сейчас однозначно указывает на победу Ходорковского, обещал собрать требуемые подписи по Университетскому округу до рассмотрения кассационных жалоб адвокатов и повторного вынесения вердикта о виновности. «В глазах народа Ходорковский ныне не олигарх, а узник совести», — добавил Иван Стариков.
Вполне возможно, что число сторонников Ходорковского в Университетском округе (Юго-Запад) действительно больше, чем, скажем, в Люберцах или Капотне. Не на этом основана уверенность Ивана Старикова. Своей реакцией Председатель Центризбиркома Александр Вешняков фактически указал на то, что Кремль — или его часть — занимает по меньше мере пассивную позицию в этом вопросе. Для тех, кто понимает, что такое Александр Вешняков на кремлевской политической кухне, все достаточно очевидно.
Не есть ли выступление Александра Вешнякова репетиция «нового 2 марта 1917 г.»? Не он ли «новый Гучков»? Этого мы не знаем. Однако поразительно, что Станислав Белковский тут же заявляет о необходимости созыва Учредительного Собрания (именно так, а не иначе, и сказано, см. «Завтра», 1.09.05).
Но тогда возникает еще один вопрос: не остановилась ли 2 марта 1917 г. вся русская история, образовав огромную, почти в столетие, синкопу перед…?
Пока что просто перед тем, что уже было отрепетировано восхождением к верховной власти Бориса Ельцина. Параллели поразительны, начиная с почти тождественной политической позиции — «соединения свободы и справедливости». При том, что и Ельцин, и Ходорковский — выходцы, причем весьма успешные, из господствующей элиты. И тот, и другой вступают в конфликт с определенными кругами этой элиты и, прежде всего, с тем, кого в России всегда называют Первым Лицом. И тот, и другой формально изгоняются из нее (в случае Ходорковского более жестким образом; это связано с тем, что криминал и пенитенциарная система сегодня гораздо «ближе к телу», чем при относительно мягком позднесоветском режиме). И тот, и другой продолжают оставаться «VIP-персонами» на самом верху и героями средств массовой информации — в России и за ее пределами. Более того, и тот, и другой, обретя статус «гонимого», начинают приобретать даже в народе всемерно раздуваемую популярность по мере падения популярности «Первого Лица». Не просто популярность — статус «моральной власти», каковой не только не препятствует, но во многом способствует ненавидимое в советское время положение «номенклатурщика» и ненавидимое сегодня положение «олигарха».
Впрочем, как с помощью Ельцина свое положение в целом удалось сохранить номенклатуре, так и с помощью Ходорковского надеется сохранить позиции олигархия: отсюда слова из «Левого поворота» о том, что только такой поворот позволит «легализовать итоги приватизации». Понимают ли Делягин и Доренко, как ими «крутят», или они просто готовы на все — «лишь бы не Путин»? О Лимонове не говорю: Александр Дугин сказал все, и добавить к этому нечего.
Еще одно важнейшее обстоятельство, объединяющее Бориса Ельцина и Михаила Ходорковского. Как в свое время сомневавшийся в Ельцине оказывался отстранен от «приличного общества» — противники свердловского обкомовского секретаря говорили между собой «шепотом», даже если возражения против него носили модный тогда антисоветский оттенок («он такой же коммунист», «он разрушил Ипатьевский дом» и т. п.) — так теперь будет происходить и с Ходорковским: всякий, кто посмеет указать на опасность его личности для будущего России, неизбежно будет оказываться «скрытым гэбэшником», «фашистом», «коррупционером», «нерукопожатым» (последнее определение особо любимо интеллигентами). Над таким человеком будет простерта тень остракизма. Еще бы — ведь перед нами узник совести! Сама совесть страны! Лев Толстой! Академик Сахаров! Да как посмели?!…
На самом деле разница между Ельциным и Ходорковским разве что в том, что первый — «забулдыга», «синяк», а второй — «вполне джентльмен» и, право же, даже с манерами. Почти как в Европе… А если честно, то на фоне второго первый как-то даже выигрывает. В конце концов мужик.
Но, конечно, не это главное. Став депутатом Государственной Думы, Ходорковский обретает в борьбе с Владимиром Путиным тот же статус, каким обладал Борис Ельцин в борьбе с Михаилом Горбачевым. Он может сидеть или не сидеть — это уже не имеет значения. Перемещение центра власти — пусть даже моральной — в тюремную камеру будет работать только на этот второй центр.
Легко просматривается следующий сценарий (возможны варианты):
Избрание Ходорковского, подлинное или сфальсифицированное — неважно. Невероятный рост его популярности, выход на свободу. Отъезд Президента Путина «на отдых», например, в Бочаров Ручей. Объявление группой силовиков (лица известны, называть не стоит) чрезвычайного положения. Попытка — неудачная — ареста Ходорковского. На фоне нового витка обнищания народа коммунисты и «Родина» призывают поддержать Ходорковского и присоединяются к уже вставшему на его защиту «гражданскому обществу». «ГКЧП-2» капитулирует. Ходорковский въезжает в Кремль, объявляет президентские выборы, на которых побеждает абсолютным большинством в первом туре. После инаугурации — референдум по изменению Конституции: парламентская республика, конфедеративное устройство, отмена всеобщей воинской повинности, роспуск ФСБ, полная «швабода» и всеобщая эйфория… Россия как единое государство перестает существовать. То, что не удалось сделать при Ельцине, сделает «Ельцин-II».
Как прежде Борис Ельцин, так сегодня Михаил Ходорковский — таран, но бьющий уже по последним остаткам российской государственности.
Этому следует поставить преграду. Любой ценой.
