 |
| Агентство политических новостей | Юрий Тюрин | 08.09.2005 |
В результате революции 1917 года и её последствий с Церковью произошли странные события: уничтожая дворянство, купечество и вполне лояльную интеллигенцию, богоборческая власть вернула Патриаршество Церкви. По сути, это никак не вписывалась в логику событий революции. Массовый геноцид священников в эпоху межвоенных репрессий нанёс, конечно, колоссальный удар административной структуре Церкви. Но ведь так сложилась церковная история, что массовое мученичество всегда становилось краеугольным камнем внутреннего усиления церкви — так было всегда, с самого основания Церкви, со дней мученической смерти апостолов Петра и Павла, со дня Распятия Самого Христа.
Таким образом, несмотря на все «сергианские декларации», массовые, невиданные репрессии властей нашли точное понимание среди церковных людей как «новые гонения». Поэтому эти гонения, многочисленные соответствия которым лежали на поверхности в Ветхом и Новом Заветах, не застали остаток Церкви врасплох — ибо ясно сказано, что «последние времена приблизились» и верующим известно, что лишь «остаток спасётся». Церковь завороженно застыла в очищающем огне гонений и, осенённая внезапным чудом святости первых христианских столетий, стала чем-то, чем не вполне была до этого на протяжении нескольких последних веков в России.
И вот, времена поменялись. Гнев сменился ленивой немилостью: советская система послевоенных десятилетий, после общенационального компромисса, достигнутого кровью и жизнью погибших за Родину 20 миллионов, больше не уничтожала физически Русскую Православную Церковь. Десятилетия стабильности и экономического подъёма укрепили этот неравноправный, но относительно мирный статус-кво. С одной стороны, советская партократия пыталась прагматично использовать структуры Церкви и её международный авторитет в делах «борьбы за мир» и других политических начинаниях на мировой арене. С другой стороны, советская интеллигенция, мучительно вглядывалась в дивные для неё, туманно-дымчатые контуры и ночные огоньки свечей «исконной» Церкви, пытаясь найти для себя ответы на какие-то невнятные вопросы и позывы, которые никогда не возникали у неё раньше.
Но «в синем небе, колокольнями проколотом» не находилось этих ответов, поскольку «дороги, давно как асфальтом покрытые» шли всё «мимо храмов Господних, что стоят позабытые, словно вечный поклон золочёным крестам"… И тогда пост-советская «полу-партократия, полу-интеллигенция», уже начавшая выделять из всей среды новую «перестроечно-приватизационную» элиту, пожав плечами, спросила риторически самоё себя: «Я не знаю, в кого ты стреляешь — кроме Бога здесь никого нет"… Так было решено, что государство больше не будет противодействовать Церкви. Случилось чудо.
Развал страны совпал с массовым возрождением и ростом Церкви — ростом зачастую хаотическим, не всегда в нужных направлениях и пропорциях, но всё же, впервые за многие десятилетия, если не века, это были не стагнация и не упадок — это был подъём! Государство — «демократическое», «реформаторское», «мафиозное», «коррумпированное», «прозападное» и «либеральное», вполне «антинародное» и абсолютно «нехристианское» по своим ценностям и методам — это государство по прежнему сохранило за собой все рычаги власти, но начало время от времени идти навстречу просьбам Церкви. Да, по-прежнему нельзя преподавать Православие в школах или однозначно запретить деятельность антихристианских сект — но зато приходы растут как грибы в российской провинции, и коммерческая деятельность Церкви не считается чем-то более зазорным, чем, скажем, коммерческая деятельность больницы или университета…
Казалось бы, борьба за образ будущего почти выиграна — честностью и терпением, служением и молитвой… Однако на сегодняшний день Русская Православная Церковь — быстро выросшая количественно, от этого несколько рыхлая и чисто статистически состоящая в основном из «неофитов» — вновь плавно подводится (самой сложившейся в стране ситуацией, как и играми политтехнологов) к некоей критической черте. Это связано в первую очередь с тем, что российская власть, внешне поддерживающая Церковь, действует, по никак не зависящим от Церкви причинам, вопреки воле и в разрез с интересами русского народа — а значит, большинства членов Церкви, большинства православных людей.
Для Церкви сегодня встаёт вопрос: как сохранить стабильные, беспроблемные отношения с «антинародно-реформаторским» государством — и при этом действовать в согласии со своим внутренним многовековым духовным компасом, защищая интересы русского народа? На этот вопрос Церкви предстоит ещё ответить. Но нет сомнений, что некая «щель», окно для компромисса здесь имеется. И в руководстве России, и в Парламенте страны есть отдельные деятели и целые группы, которые жёстко критикуют нынешнюю политику страны с разных позиций. Вопрос позиции Церкви по отдельным вопросам и направлениям деятельности государства может быть решён — и будет решён — в рабочем порядке.
Однако теперь в адрес РПЦ звучит и другая критика. «Реформа Русской Православной Церкви — давно назревшая необходимость!» Потому что Россию захватывают «другие конфессии и секты», которым Православие — уже не конкурент. «И если эта религия перестала быть доминантой для большинства подданных империи, то она нуждается в существенной модернизации"… Поэтому России нужен «протестантский проект"… «Суть реформации РПЦ проста: сделать религию удобной, а церковь — необременительной». Вот так. И это — «не провокация», как утверждает сам автор текста. То есть сам факт появления такого рода суждений в СМИ уже указывает на то, что фундаментальная атака на Церковь либеральной идеологии, господствующей над Россией, уже не за горами. Таким образом, всё встаёт на свои места: царящий реформаторский либерализм, начинает искоса поглядывать, приподняв бровь, на молчаливо приживающую и прирастающую рядом с ним Церковь: «уж больно мы не похожи!» В общем, этого давно следовало ожидать.
Надо сказать, что Русской Православной Церкви крупно повезло с нынешним Патриархом. Избрание Алексия II на Патриаший престол на рубеже наступления нового смутного времени должно бы было расцениваться мыслящими православными людьми как ещё одно чудо в истории Церкви. Не смысла умалчивать, что, с момента избрания Алексия II, Церковь прошла огромный путь модернизации и реформ. Дело, конечно, не в реформах вероучения или обрядов, которые составляют если не суть, то материальную основу Церкви и не меняются (как и вообще не должны меняться) на протяжении многих столетий. Как всегда бывает в Церкви, реформирование шло тихо, под искренними лозунгами «преодоления временных искажений» и «возвращения к истокам». И в самом деле — можно ли было назвать РПЦ советских времён адекватной своему назначению и историческому образу — это большой вопрос. Вот от этой неадекватности Церковь и пыталась уйти — и успешно уходила — на протяжении последних 15 лет, постепенно возвращаясь к своим историческим формам, снова становясь самой собой.
Кажется, словосочетание «Церковь и реформы» старо как мир. На самом деле, также тема опыта протестантизма в деле преобразования Русской Православной Церкви отнюдь не нова. Ещё выдающийся богослов современности отец Андрей Кураев лет пять-шесть назад говорил в своих статьях о необходимости привлечения миссионерских практик и других позитивных вещей, не противоречащих вероучению и традициям Православия, в практическую жизнь Церкви. И первым начал делать это сам. Отношения отца Андрея с государством — это прежде всего жёсткая дискуссия на уровне министров о необходимости преподавания Православия в школе. Жёсткая — но до сих пор не давшая результатов. Зато к обычным людям он обращается почти ежедневно с пламенными словами своей проповеди, со своей всегда молодой, открытой нараспашку душой…
Однако деятельность о. Андрея встречает критику внутри наиболее консервативной части Церкви. Иерархи, отвечающие сегодня за развитие и преобразование Церкви, наиболее либеральны, чтобы не сказать «максимально либеральны» для классического, традиционного русского церковного Православия. Нетрудно заметить, что в руководстве Русской Православной Церкви сейчас находятся люди, которые знакомы не понаслышке с культурой Запада и опытом протестантизма: сам Патриарх имеет балтийские корни, он вырос и сформировался в западном обществе. То же самое можно сказать и про Митрополита Кирилла, который много лет жил и работал в Западной Европе, да и про самого отца Андрея, который свободно владеет французским.
Лучшие представители русской ли, советской ли интеллигенции, (пусть даже с английскими фамилиями, подобно отцу о. Вс. Чаплину), став священниками, пытаются сегодня направить развитие Церкви (большинство в которой, хочу повторить, составляют сегодня не имеющие нужного духовного опыта священники-неофиты), в наиболее верное русло. Но видимо, не всегда получается сделать всё так, как больше всего хотелось бы… Да, существует проблема «молодых мордатых батюшек в Мерседесах», дружески принимающих подаяния на строительство нового храма от представителей местных полу-криминальных структур и легко отпускающих «спонсорам» грехи — увы. Но не стоило бы принимать признаки этой «болезни бурного роста» за неисправимо «катастрофическое положение» Церкви.
Тема же реального протестантизма «внутри Церкви» по сути дела крайне опасна тем, что она связана с темой возможного раскола Церкви изнутри. Для современных политтехнологий сделать это не составляет слишком большого труда — «если бы не было Бога». Эта угроза — не надуманная. В России как-то прошло почти незамеченным, затемнённым незримыми, но ощутимыми вихрями дыма и пепла от развала Союза, катастрофическое событие «второго великого раскола» — отделение Украинской Православной Церкви. Неканоничное, скандально противоречащее всем традициям цивилизованных церковных автокефалий и разделений. Масштабы этой катастрофы, кажется, ещё не осознаны ни в РПЦ, ни среди православных на Украине… И совершенно напрасно: угроза новых расколов не исчезла.
Но и это не всё. Сегодня слышны и совсем иные обвинения в адрес Русской Православной Церкви. От Церкви сегодня требуют «стать лидером русского народа». Такое требование на первый взгляд вполне понятно: «У России сейчас нет национальной идеи, наша идентичность размыта и само государство не справляется с этим. Чиновники и госаппарат не могут сформулировать эту идею. И инициатива по такой формулировке переходит постепенно к Православной церкви. В зависимости от того, как Православная церковь будет осознавать свою миссию в мире, какие приоритеты выделит, кого назначит врагом на современном этапе, а кого союзником, от этого, возможно, в какой-то степени будет зависеть та более последовательная и более системная политика России, которая сменит нынешний прагматический курс, потому что сейчас большинство политологов смотрит уже после 2008 года.» — утверждает в беседе с отцом Всеволодом Чаплиным философ Александр Дугин, кстати, старообрядец по вероисповеданию. Что ж — волне достойная задача для Церкви… Но действительно ли хочет нынешнее государство в лице его «православного» руководства, услышать от Русской Православной Церкви, какой она хочет видеть сегодняшнюю Россию? Открытый вопрос.
Но ведь все мы знаем, что Церковь — очень древний и достаточно медлительный организм, и простым требованием «масштабных немедленных действий» ничего нельзя изменить — да, пожалуй, наверное, и не стоит. Церковь, несомненно, могла бы начать всерьёз претендовать на роль «национального народного лидера» — но я лично априорно (так сложилось), «по-православному», доверяю Церкви, и думаю, что Церковь, скорее всего, сегодня пытается честно взвесить и оценить свои ресурсы, возможности и силы, — которых, возможно, далеко не так много, как может показаться светскому человеку.
Тем не менее, я считаю, что у руководства Русской Православной Церкви хватит мудрости и исторического опыта не ввязываться в политику и не делать никаких «публичных заявлений», особенно в направлении «осуждения антинародного режима», беспринципно и беспощадно правящего-таки нами. Возможные требования такого рода к Церкви по сути своей консеквентно-провокационны и означают ничто иное, как требование перехода Церкви в некий радикальный политический лагерь и претензию на создание условий для масштабного социального конфликта. Церковь, безусловно, должна снова научиться заступаться перед властью за свой народ. Безусловно. Но в условиях сиюминутных ожиданий «революции» и нарастающей неприязни элиты к обессиленному режиму, мобилизация православных на конфликт с государством не принесёт никаких позитивных результатов.
Другое дело, если хотя бы удастся каким-то образом создать ситуацию, при которой русский народ, вновь «обученный» Церковью своим исконным ценностям и принципам быта и мировосприятия, будет иметь возможность жить своей собственной, цельной, полноценной и осмысленной, жизнью, — а всевозможные «демократические институты», «либеральные реформаторы», «коррумпированные чиновники», «олигархические структуры» и прочие «управляющие оккупационного режима» не будут этому мешать, занимаясь решением своих проблем. Это уже будет огромным достижением и для народа, и для страны, и для Церкви…
О большем же, при трезвом, «светском» взгляде на нынешнее положение вещей, можно разве что только мечтать — во всяком случае, если всерьёз ставить вопрос о подлинно православной, то есть реально православно-национально-мыслящей, и так же поступающей на деле, власти в России… Впрочем, как любил говорить мой бывший духовник — «Вы всё время повторяете ошибку, пытаясь мыслить так, как будто нет Бога». Действительно, ведь естественное свойство православных верующих — уповать и призывать то, что называется чудом. Чудо тем и характерно, что происходит в нарушение естественных законов природы и выверенной экспертами логики событий. Но чудо, согласно православному учению, не есть явление одностороннее и однонаправленное: почти всегда непременное условие для соверешения чуда — активная, деятельная вера людей.
Можно только предположить, что в недрах Церкви наверняка уже есть эта вопрошаемая обществом новая (то есть, как это бывает, «хорошо забытая старая»), и при этом современная и актуальная концепция национальной идеи — как и осознанное понятие о том, как её реализовать на деле. Но Русская Православная Церковь — пусть не слишком могущественная, однако бесконечно более опытная и мудрая, чем сегодняшние руководители государства и их враги, сила — вполне вероятно, терпеливо ждёт момента, чтобы сказать, — может быть, в самый крайний, в самый критический исторический момент, — своё веское слово.
Впрочем, РПЦ могла бы для начала как-либо поддержать верующих православных политиков. А такими, по моим сведениям, на сегодняшний день являются «альтернативный» лидер «Родины» Сергей Глазьев и его соратница по блоку Наталья Нарочницкая. Создание устойчивого треугольника: «РПЦ — православный бизнес — православные политики» — остро необходимая задача даже не столько для руководства Православной Церкви, сколько для рассеянной в обществе церковной, то есть находящейся во всей сугубой полноте церковного общения, формирующейся православной «элиты». Церковным же иерархам вряд ли имеет смысл шумно вмешиваться в политику. Православие — не католичество, посему оно свободно от комплексов непогрешимости и вождизма, и поэтому принципиально не претендует на верховную государственную власть. Об этом хорошо сказано в религиозно-историческом трактате талантливого публициста Аркадия Малера «Возвращение к Симфонии».
Но есть и другой путь. Этот путь прост, как всё гениальное — пусть каждый православный старается быть самым лучшим на своём месте. Вот и всё. Об этом пишет о. Андрей Кураев в своей крайне актуальной, на мой взгляд, статье: «О пути не-монашеском». Выступая недавно перед православными в Хельсинки, отец Андрей так сам рассказал об этой своей статье: «А тезис там скандальный. Я считаю, что беда нашей церковной жизни в том, что мы не умеем нашим молодым прихожанам прививать вкус к карьере. Церкви нужны карьеристы… Но карьеристы, которые делают свою карьеру не ради денег, а ради служения. Молодым людям нужно пояснить, что вот ты уверовал — и не сразу иди в монастырь. Получи хорошее образование. Вот ты православный — ты должен стать лучшим педагогом в своей школе, лучшим пером в своей газете, и так далее.»
Цель этой новой концепции не представляет из себя никакой тайны: «Русская Церковь не хочет становиться сектой в России. Мы не хотим быть маргинальным кружком по интересам, не хотим превращаться в этнографический заповедник. Мы хотим активно влиять на судьбу нашей страны. А не может Россия быть православной страной, если в ней не будет православных элит. Элиты политической, научной, журналистской, бизнес-элиты». Что можно добавить к сказанному отцом Андреем? Полезно в дискуссиях «о роли и состоянии» Церкви иногда иметь возможность выслушать представителей самой Церкви.
При всей разносторонней критике, звучащей в адрес Русской Православной Церкви, трудно отрицать, что Церковь — это, пожалуй, самое лучшее, что есть сегодня в российском обществе. Но Церковь — не идеальное собрание ангелов, она состоит из реальных людей, и зла в Церкви несколько меньше, чем в обществе лишь потому, что учение и структура Церкви созданы и развиты долгими веками в трудах, вере и молитвах, именно для борьбы с этим злом. При этом духовный опыт Церкви открыт для использования всем, кто этого пожелает.
Но, с другой стороны — не обязательно быть православным, чтобы успешно функционировать и приносить пользу себе и обществу, в котором господствуют православные моральные и поведенческие установки. Аркадий Малер прав: только господство в нашей стране среди населения и среди элиты, формирующей лидеров государств, комплекса мировоззренческих принципов, присущих самой Русской Православной Церкви — является фундаментальным условием для становления и благополучного функционирования любого общественного-политического строя в России. Вот только любой ли строй, консенсус, и любые ли «правила игры» будут соответствовать принципам православно-христианской общественной жизни?
Хочется верить, что Церковь уже получила этот общенациональный «социальный заказ», уже вняла этим мольбам воющего, изнывающего от нелепости и несправедливости бытия бывшего «народа-Богоносца», ставшего сегодня «народом-Ацефалом"… Это моление, обращённое через все шпили, купола и колокольни Русской Православной Церкви прямо к Богу, моление о чуде благодати духовного прозрения, интеллектуального пробуждения, обретения сломанного душевного стержня — молитва о ниспослании, нахождении, артикуляции той яви, которую приято называть «национальной идеей», системообразущим принципом жизни страны, её власти и народа. К этой молитве, наверное, присоединятся и простые православные миряне, и высшие церковные иерархи… И никто не лишён права надеяться, что решение будет найдено.
http://www.apn.ru/?chapter_name=impres&data_id=452&do=view_single
