«Надо быть Неопалимой купиной, чтоб гореть и не сгорать»

Скажите, откуда Вы родом, отец Гермоген?

Родом я из Татарии.

И фамилия у Вас татарская — Муртазов.

Но только я чисто русский, потому что татарская фамилия заканчивается на ин — Муртазин, а окончание ов — это русские. У меня все русские: и папа, и мама, в роду у нас не было татар. Но и среди татар могли быть люди с фамилией Волков, например.

Все смешалось в Советском Союзе.

Да. У нас район, где я родился, называется Ново — Шешминский — там река такая есть Шешма, она впадает в Каму, а недалеко от нас город Чистополь. Возникали такие поселения, как наше, со времен Ивана Грозного, когда он завоевал Татарию и, чтобы держать завоеванные земли под контролем, переселял целые русские селения в пустынные татарские земли. Наш район переселен из Смоленска, наши корни оттуда. И центральная улица в Ново — Шешминске называлась Свободка, где жили служилые люди, освобожденные от податей. Другая улица называлась Попушкина — там пушки стояли, третья — Мишеней, где стояли мишени, прицеливались, стреляли в них.

Военная слобода.

Да. Вокруг этого района еще несколько деревень было: Екатериновка — Екатерининский полк стоял, Михайловка — Михайловский полк…Они и не давали ходу смутам. Теперь этот район называется Чистопольским.

Чистое поле было.

Чистое поле. От Казани километров двести.

Вы из благочестивой семьи, батюшка?

У нас все в роду, мои отцы — глубоко верующие, но священства не было. Особенно бабушка была верующая, и мама. Брат мой, отец Никон, сейчас иродиакон на Карповке (Санкт — Петербург, подворье Пюхтицкого монастыря), поет, читает, служит. И сестра моя, монахиня Сергия, здесь со мной живет.

Сколько же у вас в семье детей было?

Трое. И все трое монашествующие. Мама тоже монахиня Магдалина, а папа погиб во время Великой Отечественной войны. Мы не вступали ни в партию, ни в колхоз, ни в совхоз, были единоличниками. Папа в первые дни был взят, мне было шесть лет и я помню, ему дали первому повестку, он и погиб в первые дни войны, возле Великих Лук, город Торопец.

Не собирались, отец Гермоген, служить в Церкви, просто жили и жили?

Как все. Закончил я школу, потом работал на почте, пошел в армию, служил в Баку в войсках зенитной артиллерии. Был сержантом, у меня есть много наград за службу.

Сколько говорим с батюшками, кто служил, все были хорошими солдатами, до сержантов дослуживались.

Всегда я был в армии с крестиком, хотя трудно было тогда носить. Крестили меня в церкви в честь св. Троицы, как родился. Я молитвы знал с детства «Отче наш», «Богородицу», знал «Верую», псалмы некоторые «Помилуй мя Боже» и «Живый в помощи Вышнего"… И пока я служил в армии, моя мама продала дом и купила в Чистополе. Церковь у нас была только в Чистополе. А там познакомилась с монашками из монастыря, который был закрыт, а когда-то они обслуживали окружение Патриарха Сергия, который был эвакуирован во время войны в Ульяновск. И когда вернулся из армии — я на Покров Божией Матери демобилизовался — и попал в такую среду: старенькие монашечки, одна — две, и моя мама — певчая.

Вы не рвались в молодую жизнь? Вас это не смущало?

Нет. Церковь была рядом теперь, они стали меня учить петь, читать. А потом я узнал, что есть восемь семинарий, которые во время войны открылись. Мне дали адрес, я написал в Ставропольскую семинарию и Саратовскую. В Ставропольской сказали: «Уже поздно», а из Саратовской написали: «Можете приезжать, сдать экзамены и нагнать пройденный материал». Я с удовольствием подготовил всю программу, которая была нужна, бегло читал по — славянски, пел, написал сочинение на тему о жертвоприношении Авраама — все сдал, поступил, а потом и нагнал остальных. Устроился в Саратовский Троицкий Собор иподиаконом у Владыки Вениамина (Федченкова), который сейчас в Пещерах Псково — Печерских лежит. Он тогда из Риги приехал. Вот так я иподиаконствовал, регентовал, и пошла жизнь своим чередом. Сдавал на четверки — пятерки экзамены, а летом дома ходил в храм, по дому трудился.

А сан когда приняли?

В 1959 -м.

Там же, в Семинарии?

Да, в диакона и священника сразу же. В диакона осенью, а весной на Григория Паламу — в священника был рукоположен.

Получается, Вы, отец Гермоген, сорок пять лет священствуете.

Да, получается. Потом я домой после Семинарии возвратился, служил год и пошел в Академию, в Троице — Сергиеву Лавру. И пока я учился в Академии, ездил в Псково — Печерский монастырь и нес послушание, там и познакомился с моим духовным отцом Сампсоном (Сиверсом). Он меня вел духовно. И отец Алипий тогда был наместником, и старцы тогда многие были живы, и Валаамские, а вот отца Симеона не застал, он преставился в 60- м году, а я пришел в 1962 году в монастырь. Знал и старца Никиту, человека святой жизни. Но еще я ездил и в Пюхтицы, там такой отец Петр был.

Любопытство было какое-то, или странничество по монастырям?

Ездили с братом, я свободен еще был. Отец Алипий нам тогда помог, и мы купили маленький домик в Печерах, около монастыря. Мама приехала и все мои. Я так и думал, что закончу Академию и где-нибудь устроюсь в Печерах, на приходе. Ничего себе не искал. А учебный комитет Академии мне назначил в Эстонскую епархию, Владыка Алексий просил двух священников. Вот мой товарищ, с кем мы поехали в Эстонию, отец Виктор в Таллине служит до сих пор. А назначили меня в Пюхтицкий монастырь помощником отцу Петру. И с 1965 года почти тридцать лет я служил в Свято-Успенском Пюхтицком монастыре. Сначала служил с отцом Петром, лет десять, потом он ушел за штат, старенький. И духовником монастыря пришлось быть мне. Монастырь большой — тогда почти сто сестер было, сейчас сто семьдесят.

И каково в женском монастыре духовником, отец Гермоген?

Это очень специфичное служение в женском монастыре. Как в Священном Писании: надо быть Неопалимой купиной, чтоб гореть и не сгорать. Или Иерихонской стеной быть, непробиваемой. Владыка Роман говорил: «В женском монастыре одна большая игуменья, и сто маленьких». Их надо всех изучить, и каждой знать «рецепт». Еще же и служба ведется, и требы: панихиды, молебны, крестины. А монастырей всего по Союзу было восемь, и ехали в эти годы в Пюхтицы. В монастырь люди приехали — должны сказать все, что у них наболело, в своем приходе не всегда могут выговориться. Всех надо выслушать. И вот мы оказываемся в таком круге. Трудно мне было на какие-то вопросы ответить, я посылал их к отцам в Печерский монастырь. И отец Сампсон мне помогал как молитвенно, так и советами во всех моих служениях.

И сколько Вам было лет, батюшка, когда Вы начинали в Пюхтицах?

Где-то за тридцать с небольшим. Вот так мы и подвизались, трудились, испытаний всяких было много. Но, благодаря молитвам батюшки отца Самсона и его советам, я смог как-то выдержать среди рифов и подводных течений, которые там были в монастыре. Все было очень непросто. А потом стали границы меняться.

И как монастырь?

Я наперед уже знал, что будет такое положение политическое.

Вы это понимали, Вам было дано?

Да. Я понимал, что люди ко мне будут часто обращаться и волноваться, как им относиться к паспортам, кодам, а я не могу лгать, могу объяснить, как есть, а это будет против начальства, дойдет до их Департамента, что живет такой-то анти…. И я заранее все обдумал, благословился. Уже потом у меня был духовным отцом Иоанн (Крестьянкин). Все обсудили и решили, что мне надо оставить монастырь. С Божией помощью я уехал.

А когда принимали постриг, отец Гермоген?

Лет пятнадцать уже был протоиреем, все награды были за исключением митры.

А разве вы сейчас не митрофорный?

Тогда не был, когда служил в монастыре. Просил постриг у Владыки. Он мне не отказал. Сам меня Святейший стриг.

Вы говорите о Патриархе Алексии II?

Да, когда Святейший был эстонским Архиереем.

А постригались Вы где?

В Пюхтицах. Постриг был торжественный: мужчину постригали в женском монастыре.

Такого не было?

Нет, не было.

Вот как в жизни складывается, нет рамок.

В монастыре и брат мой жил. Были сложности, всех не перечесть. Архиерей приезжает на праздники к нам, и при каждом приезде уже был готов букет объяснений, жалоб, кто «за», кто «против».

То есть монастырские конфликты и враждующие лагери?

У нас были три партии: партия матушки игуменьи Ангелины (еще при ней было, до Варвары), вторая — отца Петра, а третья — нейтральная. Мне батюшка Самсон сказал: ты будь беспартийным, не вступай ни в какие партии. Я так и в политическом смысле всегда держался: не был ни пионером, ни комсомольцем, ни в партии. И здесь мне были все одинаковы. А когда отец Петр ушел за штат, затем скончался, то эти партии объединились в одну, и мне пришлось всех окормлять. С матушками мы жили дружно. Матушка Варвара деятельная: монастырь был провинциальный, а сейчас все перестроено, отопление, всем обеспечены. Как Ватикан. Своя земля, свой скотный двор, свои пастбища, своя мельница, все свое. Могут существовать автономно, независимо. А жизнь так шла, что всего не передашь, каждый день был новым.

Отец Гермоген, какой же силы нужно быть священнику, чтобы вести такой огромный женский монастырь?

Мы обеспечивали службу, служение сестер, всех приходящих паломников. Мне, когда начинал служить в Пюхтицах, наставления духовник давал: никогда, ни с кем, ни в каких закуточках не говорите, все должно быть прилюдно, открыто и чтобы тебя все видели. И я вел все беседы в храме. Никого не приглашал в келью, потому что келья священника — для молитвы. Со мной и мама жила, инвалид, и бабушка старенькая была у меня — мать Гавриила, и брат — инвалид первой группы. Я видел, как отец Петр себя вел, и от него взял навыки. Учел и недостатки, и старался держаться, как положено, с Божией помощью, чтоб никто пальцем не показывал.

Какие могут быть последствия ошибок священника?

До нас, до отца Петра, лет пятнадцать, священники держались один год — три, или женятся, или их посадят, страшные периоды были. Не заканчивалось по — доброму священническое служение, какое-то пятно оставалось.

Значит, с переменой границ, батюшка, Вам стало плохо, вы должны были уехать из монастыря в Пюхтицах? Это мешало Вашему служению?

Все хорошо было и в бытовом, и в духовном, но было и тяжеловато. Народу много, паломники. Я был еще и Наровским благочинным, у меня было тринадцать приходов, тоже было сложно. Я там сильно заболел, болел язвой.

Думается, такие батюшки не болеют никогда и не должны болеть.

Язва у меня случилась от переживаний, и дважды. Много крови потерял, чуть ли не вся вытекла. Меня в Печерах, такой хирург был Георгий Васильевич, выхаживал. И мне уже было не потянуть. Думал, уйду на пенсию. Был свой дом в Печерах, служил в Варваринской церкви в Печерах с отцом Евгением. И Святейший мне дал широкую дорогу, говорил, иди в любой монастырь, где захочешь устроиться, потом мне скажешь — где. Мы со Святейшим в хороших отношениях всегда были, я один из его домашних людей, окормлял его сестер обслуживающих, по-братски мы с ним были. Но никакой власти не хотелось, всего уже было достаточно — я был митрофорный архимандрит. Служил с отцом Евгением, помогал, чем мог. А потом приехал Владыка Евсевий в Епархию, говорит: «Надо помогать, отец Гермоген, Снетогорскому монастырю». А я был знаком еще по Ельцу с Владыкой, и с матушкой Людмилой. И на зимнего Серафима Саровского Владыка назначил меня сюда. И вот я уже здесь почти десять лет.

Сейчас не узнать монастырь.

У меня по Пюхтицам знакомых было много, и я стал привлекать, чтобы помогали. Машины купили, автобусик, трактор, то коровку, то еще чего. Стали строить, и так одно за другим, до сих пор строим. Недавно пожар был, кельи сгорели, отстраиваемся, ходим, просим. И приходиться мне не только духовно вести людей, но и все время думать, где достать копейку: гостиницу достраиваем, скотный двор. Сестер у нас семьдесят, много стареньких.

Продолжение следует.

Информационная служба Псковской епархии.

http://informpskov.ru/church/22 836.html