 |
| Правая.Ru | Аркадий Малер | 26.08.2005 |
1. Симфония Властей — абсолютный императив византизма
Византизм [1] - это идеология православной государственности. Как самостоятельная политическая идеология византизм складывался в два этапа. Первый этап — это исторический генезис совершенно особенной для своего времени, уникальной официальной концепции государства в Восточной Римской Империи IV—IX вв., сформировавшее определенный концептуальный идеал православной государственности, которому в дальнейшем должна была следовать Империя Ромеев, а позже — наследующее ее миссию Московское Царство. Второй этап — это развитие определенной историософской рефлексии в отношении этой концепции, уже в поствизантийскую эпоху, и причем с сильным опозданием, только в XIX—XX вв. Собственно, сам термин «византизм» возник только в конце XIX в., прежде всего, благодаря известной работе Констанина Леонтьева «Византизм и славянство» (1875). Значительно позже в качестве идеологического ориентира он всплывает у Георгия Флоровского в его книге «Пути русского богословия» (1937). При этом, очень интересно, что если для К. Леонтьева «византизм» — это в первую очередь идеология православного партикуляризма и монархизма, который практически неразличим у него с откровенным цезаро-папизмом, то для Г. Флоровского «византизм», наоборот, предстает скорее идеологией православного универсализма и теократии. Причина такого разночтения среди самих «византистов» в отношении сущности собственной идеологии заключается в том, что ни тот, ни другой в полном и точном смысле слова «византистами» не были, но они безусловно были предшественниками современного византизма, указавшими особый путь русской государственности, забытый со времен Раскола и петровских реформ. К. Леонтьев и Г. Флоровский потому и являются предшественникаими, а даже не отцами-основателями современного византизма (или неовизантизма), [2] что они не формировали никакие политические теории, и тем более программы, в противном случае — им пришлось бы обратиться к официальной государственной доктрине Византии, которая не была ни цезаро-папистской, ни папо-цезаристской, ни националистической, ни космополитической.
Вся политическая доктрина Византии возникла в результате решения одного-единственного вопроса — как согласовать существование двух властей: церковной (патриаршьей) и государственной (императорской)? Для ответа на этот вопрос требуется ответить на еще один, более глубокий и более сложный вопрос — как вообще оправдать возможность конкретной имперской власти в рамках христианской, apriori космополитической и теократической доктрины? Ведь если бы это оправдание было бы самоочевидно, то и не требовались дискуссии на эту тему. И не следует считать, что эти проблемы волновали только имперскую сторону, — они в равной степени волновали и церковников, поскольку дальнейшее сосуществование с Империей в режиме оппозиции после 313 г. (год Медиоланского эдикта, когда христианство перестало быть запрещенным культом) стало невозможно, и тем более после 381 г. (год Второго Вселенского Собора, после которого христианство официально стало государственной религией Империи). [3] Здесь необходимо подчеркнуть, что речь идет не об историческом (эмоционально-психологическом или стратегическом) оправдании, а именно о догматическом, каноническом обосновании права Империи и Императора на существование, потому что эти задачи очень часто путают, особенно в популярной псевдоправославной литературе. [4]
Однако следует заметить, что в эпоху IV в., когда данные вопросы стали ребром, еще никакого единого корпуса православных догматов и канонов не существовало, для его выработки потребуется еще пять веков Семи Вселенских Соборов, которые и могли быть возможны только потому, что их собирал Император и, как правило, сам активно участвовал в них в качестве богослова. [5] Так что формирование внешне отвлеченных, метафизических православных догматов и особой концепции отношения Церкви и Империи проходили параллельно (и, как мог бы сказать неправославный историк, в определенной взаимосвязи). И только в VI в., в эпоху правления императора Юстиниана (527−565 гг.), самого могущественного и одновременно самого ревностного христианского императора, [6] была точно сформулирована официальная концепция отношений Церкви и Империи — это концепция «симфонии» властей (в предисловии к VI новелле Кодекса Юстиниана). В конце IX в. эта концепция подтверждается как «синергия» властей в «Эпанагоге», введении в свод законов Василия I Македонского. Там же отношения Церкви и Империи обосновываются метафизически: 1) патриарх — душа, император — тело, 2) они сосуществуют как две природы Христа: «нераздельно и неслиянно». Практически это означает, что Церковь существует не отдельно от Империи (как в католичестве), а на территории Империи. Так и душа существует не отдельно от тела, а вместе с телом, а расставание души с телом — это смерть тела, следовательно, Церковь, конечно, может отделиться от Империи, но это уже будет конец Империи, а значит и всего мира, потому что Империя — это воплощение мироздания, тем более последняя, христианская империя. Это означает, что все «земные» вопросы Церковь непосредственно согласовывает с Империей, которая, в свою очередь, все «духовные», то есть идеологические вопросы непосредственно согласовывает с Церковью. Это и есть «симфония» (буквально: со-звучие) или «синергия» (буквально: со-действие).
Конечно, Симфония Властей — это только идеал, основной ведущий идеал православной государственности, который практически всегда нарушался с обоих сторон, что и привело во многом к падению Византийской Империи в 1453 г. Этот же идеал и должна была воспринять Московская Русь после окончательного обретения статуса Третьего Рима, когда Великое Московское Княжество стало Московским Царством в 1547 г., а Московская Митрополия — Патриаршеством в 1589 г. Однако и в Московском Царстве Симфония Властей постоянно подвергалась сомнению: уже с самого первого московского царя Ивана IV начинается сильная традиция русского цезаро-папизма, которой в XVII в. активно сопротивляется временно господствующий, откровенный папо-цезарист патриарх Никон, а в 1700 г. новый царь Петр I совершает величайшее из царских преступлений — просто отменяет Патриаршество и вводит синодальное управление по протестантскому образцу.
Таким образом, если в эпоху Московского Царства Симфония Властей была скорее только идеалом, то в эпоху Петербуржской Империи ее даже в этом качестве вообще не было. Но это не значит, что Россия не была и не осталась Третьм Римом, наследником миссии «катехона», то есть «удерживающего» мир от зла (из II Послания ап. Павла к Фессалоникам). Симфония Властей — это идеал, это сфера должного, историческое наследие (культурное или мистическое) — это факт, это сфера реального. В Византии Симфония Властей могла постоянно нарушаться, но не означало, что Империя Ромеев переставала быть «катехоном», но другой вопрос, что это реально грозило концом самой Империи, что и произошло. Точно также и в России — Симфония нарушалась беспрецедентно, но Россия до сих пор несет миссию Третьего Рима, и пока нет никого, кто бы мог эту миссию оспорить. Но — это не значит, что так будет продолжаться вечно. Ведь с точки зрения православной историософии, — именно православной, а не какой-нибудь другой, Россия имеет смысл именно как Третий Рим, как новый, северный катехон. Следовательно, императив Симфонии Властей — это главный императив византистской государственности, и он должен быть утвержден в России как наследнице Византии. Этот идеал необходимо отличать от авраамической теократии (папо-цезаризма) и языческого по своему происхождению цезаризма (цезаро-папизма). [7] Россия должна реализовать этот идеал — в этом ее минимальная историческая миссия.
На практике это означает, как минимум, три условия:
1. Церковь в лице Патриарха и Архиерейского Собора является главным идеологическим центром государства. Все вопросы, входящие в сферу государственной идеологии, должны быть в компетенции Патриарха и Архиерейского Собора.
2. Патриарх как второе лицо в государстве присутствует на всех ключевых государственных мероприятиях рядом с главой государства и официально благословляет эти мероприятия.
3. Православие — это государственная религия России. В среднй общеобразовательной школе все 10 классов идет последовательный курс «Основы православной традиции». Курсы всемирной истории и истории России, а также все гуманитарные предметы ориентиованы на пропаганду православно-византистской традиции. [8] Рождество и Пасхальная седмица — официальные государственные праздники. Воскресенье не может быть рабочим днем. Церковный бюджет ежегодно дотируется из государственного бюджета.
2. Имперская демократия
Идеал византийского государства — это идеал сильного иерархического и централизованного государства, где автократия главы государства (императора) согласована с необходимыми требованиями всех социальных страт (демоса). Поэтому можно сказать, что идеал византийской (православной) государственности — это имперская демократия. [9] Концепция имперской демократии является логическим продолжением общеправославной доктрины Симфонии Властей.
Православный самодержец — это, прежде всего, глава Православной Империи, и именно поэтому он носит звание «императора». То есть не «империя» существует, потому что существует «император», а, наоборот, «император» существует только потому, что он является главой «империи». Империя — это государство, претендующее на то, чтобы воплощать собою весь мир, всю ойкумену. Поэтому в сугубо имперской эсхатологии падение империи — это падение мира, а сохранение империи — это сохранение мира. Обратите внимание, что сам термин «катехон», взятый из II Послания апостола Павла, и означающий «удерживающий», придает языческой идеи империи особый, сугубо христианский смысл. Катехон — это не просто единственно возможная последняя империя, воплощающая собой универсальный космический порядок, это именно христианская империя, смыслом которой является сохранение и экспансия христианской традиции. Следовательно, Император в византистской модели — это слишком ответственная, эсхатологически значимая фигура, о он не может и не должен быть «случайной» персоной. Поэтому Император в Византии — это должность, особая, высшая «правообязанность», а не прирожденное качество, как в языческой традиции династической монархии, где самодержец получает свою власть только по причине априорного генетического превосходства. Никакого «сакрального рода» и никакой «сакральной крови» в рамках православного мировоззрения нет и быть не может — это чисто языческие идеи, и их присутствие в реальной истории православных государств является либо неосознанным историческим пережитком, либо откровенной и сознательной ересью. [10]
Император Православной Империи не наследует власть по роду, а избирается на власть среди других претендентов. Кто выбирает Императора — это уже технический вопрос. Это может быть особая процедура избрания Собором (собранием избранных, в свою очередь, лиц), как это было в Византии, где каждый раз при избрании Императора звучала формула «с согласия и по общей воле армии, сената и народа». Или это может быть более расширенная избирательная система. Но в любом случае первый императив утверждения имперской власти — это выборность, а не наследственность. И необходимость этой выборности обосновывается той ответственностью, которая лежит на Императоре. И именно эта ответственность обосновывает другое требование к утверждению имперской власти — это выборность тех, кто выбирает, то есть избирательный ценз. Опять же критерии избирательного ценза могут обсуждаться, но в любом случае сохранияет свою силу второй императив утверждения имперской власти — императив избирательного ценза. Таким образом, византистская модель имперской власти равноудалена как от абсолютизма эпохи Просвещения, так и от всеобщего избирательного права современных либеральных демократий. Император должен избираться, но не все имеют право избирать самого императора.
Основная, априорная задача любого государства — это сохранение единства, социального и территориального, это условие существование самого государства. При этом, центробежные тенденции в любом государстве неизбежны — и основная проблема всех тоталитарных государств [11] заключалась в том, что они либо игнорировали эти тенденции, либо не могли их канализировать в правильном направлении. В Византийской Империи, а также и в Московской Руси, конечно, существовала большая идеологическая солидарность и этнокультурная гомогенность, чем в современном российском обществе, но сословные и геополитические противоречия были достаточно сильны для того, чтобы в любой момент разрушить единое государство. В основном, реальное единство государства держалось на повышенной «политтехнологической» хитрости Императора и его окружения. Отсюда ставшее расхожим представление о том, что именно эта хитрость была отличительной чертой «византийства» вплоть до того, что само «византийство» стало синонимом этой хитрости. [12] Однако на ранней стадии формирования Византийской Империи внутренние противоречия решались институциональным путем — за счет развития и взаимодействия особых византийских «партий» — дим, вокруг которых образовывались особые военно-спортивные организации — факции. Эти «партии» формировались органически — как политическое выражение интересов определенных социальных групп. Но — и это самое главное, эти «партии» на самом деле боролись друг с другом не за власть, а за влияние на власть; они не исключали друг друга из византийского общества, а предполагали и взаимодополняли друг друга как функциональные фракции одной-единственной партии, имя которой — Православная Империя. Таких партий сначала было четыре, а потом стало две — это венеты (или «синие») и прасины (или «зеленые»). [13] Партия венетов выражала интересы греко-римской земельной аристократии, ориентировалась на западные малоазийские и балканские земледельческие области, а также отстаивало официальное Православие. Партия прасинов выражала интересы торгового класса, ориентировалась на богатые города Востока империи и была склонна к монофизитской ереси. Однако уже в VII в. «партии» практически потеряли свое значение, поскольку их функции заместили фемы (военно-территориальное объединение свободных крестьян-стратиотов).
Идея партии в Византии — это идея организации, полностью разделяющей основные идеологические положения Империи, но выражающей определенные стратегические ориентации в рамках этой идеологии. В конечном счете, этих партий становится всего только две — условно «правая» (то есть более консервативная) и условно «левая» (то есть более реформаторская). Между прочим, именно эту «византийскую» партийную модель приняла англосаксонская политическая система, и как показывает исторический опыт, эта система полностью себя оправдывает. [14] Как подобная модель может быть воспроизведена в современных российских условиях? Прежде всего, необходимо точно определить общие идеологические установки Империи: [15]
1. Россия — наследник исторической миссии Византии, «катехон». Москва — Третий Рим.
2. Следовательно, главный принцип российской государственности — Симфония Властей, единство Церкви и Империи. Православие — государственная религия.
3. Следовательно, главная внешнеполитическая задача Империи — экспансия православной традиции, построение единой, евразийской планетарной Православной Империи.
Какие стратегические разногласия возможны в рамках этого идеологического консенсуса? С одной стороны, возможно настаивать на более жестком религиозном консерватизме и большем государственном централизме: это приоритеты «правой» партии. С другой стороны, возможно напоминать о необходимости большей исторической адекватности и модернизации социальных технологий: это приоритеты «левой» партии. Обе партии существуют как две команды единого государства, соревнующиеся за его внутреннее и внешнее развитие, духовное и материальное. Таким образом, регулярно (предположим, раз в четыре года) народ России выбирает не между полярными идеологиями существования России или между различными финансово-бюрократическими кланами, а между двумя стратегиями развития России на ближайшее время. [16]
Обе партии носят статус «государственных» (то есть в равной степени дотируются из государственного бюджета) и составляют законодательное собрание — Имперскую Думу. Следовательно, регулярно (каждые четыре года) граждане Российской Империи выбирают себе депутатов Имперской Думы и самого Императора, который сам является кандидатом от одной из партий. Процедура выборов Имперской Думы и Императора — это центральное политическое священнодействие государства, акт свободного волеизъявления граждан Империи, то есть народа (демоса) Империи. И вот здесь мы подступаем к самому главному положению идеальной византистской государственности — положению о статусе Гражданина: человека, обладающего правом, точнее — правообязанностью — выбора имперской власти. Прежде всего, статус Граждана получает каждый человек, который достиг 20 лет и прожил в России не менее 10 лет. Соответственно, любой иммигрант получает статус Гражданина только после 10 лет проживания в России. Люди, не обладающие статусом Гражданина, не имеют права работать в структурах имперской власти и руководить центральными СМИ. Двойное (и более) гражданство запрещено как ущемление прав государства, кроме тех случаев, когда эта норма принимается временно для геополитических целей. [17]
Демократия — это власть демоса (народа). Демос (народ) не тождественен населению, поэтому далеко не каждый представитель населения является представителем демоса (народа) и имеет право избирать себе власть. Это право (точнее — правообязанность) необходимо заслужить. Именно так обстояли дела во всех сакральных демократиях, начиная с Афинской политии. [18] Именно этим фактом, наличием избирательного ценза, любая демократия отличается от современной либеральной демократии, где принята система всеобщего избирательного права. [19] Конечно, определить этот ценз достаточно сложно, но он необходим. Любой человек с точки зрения православной догматики — это личность, свободная в своем волеизъявлении, но это не значит, что любой человек имеет право влиять на историю Империи. Следовательно, нужно точно определить, кто конкретно не должен допускаться к избирательному пункту. Наш ответ следующий — это умственно отсталые и политически безграмотные. Как их определить? — посредством элементарного теста. Перед выборами каждый гражданин Империи сдает особый «государственный экзамен» на право избрания государственной власти. На этом экзамене гражданин должен ответить на определенное количество вопросов (желательно, 10) по истории и основному закону России. Эти вопросы достаточно элементарны и ответы на них заранее распространяются по всем СМИ и поэтому не сдать этот экзамен могут только дебилы и политически абсолютно индифферентные люди, которые и отстраняются от права выбирать власть. Этот «государственный» экзамен проводит существенный водораздел между народом (демосом) и населением (лаосом). Каждый гражданин, получивший избирательное право, обязан совершить свой выбор, поэтому это не просто право, а правообязанность. В избирательном бюллетене, конечно, должна присутствовать графа «против всех кандидатов». Если получивший избирательное право гражданин не участвовал в голосовании, то он лишается статуса гражданина, которое он сможет обрести только через 10 лет проживания в России.
Таким образом, выборы имперской власти превращаются в акт всеобщего гражданского образования, а не всеобщей дебилизации, как это происходит в современных либеральных демократиях. Во-первых, реализуется ограничение одновременно на субъект и объект выборов — избирателей и избираемых. Избиратели — это только те, кто оказался способным к восприятию и воспроизведению элементарной политической информации и достаточно заинтересован в результате выборов, чтобы прийти на «государственный экзамен» и сами выборы. Избираемые — это только две партии (в Имперскую Думу) и два кандидата (на пост Императора), которые едины в своей идеологии, но лишь по-разному видят стратегию ее реализации. Поэтому можно быть уверенным, что избираемая власть 1) не угрожает распадом государства и 2) избирается сознательно и ответственно, а не бессознательно и безответственно. В итоге, все общество Империи делится на определенные уровни ответственности:
1. Император — избирается как представитель одной из имперских партий.
2. Имперские партии — команды избранных граждан.
3. Граждане — народ (демос), политически активная часть населения.
4. Население (лаос) — все остальные.
Иерархия этого общества — это иерархия ответственности, которая предполагает определенный образовательный уровень. Соответственно, все общество существует в режиме перманентного образования и, прежде всего, политического образования. Православная Империя — это государство-школа, государство-академия, государство-университет. Политически необразованные и индифферентные люди в этом обществе подвергаются презрению как «идиотес» — именно так называли в древней Греции людей, не интересующихся политикой.
3. Имперский социализм
Вся система современной либеральной государственности построена на постулате «прав человека», которые понимаются как негативная свобода человека, то есть «свобода от». В противоположность этому система нелиберальных демократий построена на идее «права» как позитивной свободы, то есть «свободы для». Более точно «права человека» в нелиберальной демократии формулируются не как «права», а как «правообязанности». Об этом говорил правовед-евразиец Николай Алексеев в своей работе «Обязанность и право», [20] где он вводит понятие «правообязанности» как преимущественное для православной государственности: «В противоположность западной жизни наше государство сложилось при преимущественном преобладании начала обязанности над началом права». [21] Причем, Н. Алексеев указывает на исторические корни европейского правосознания: «в западной государственной жизни начало „права“ преоьладало над началом „обязанности“. Западные представления о государственной власти сложились под влиянием римского права и его учения об императорской власти (imperium). По старым римским представлениям imperium есть право, перенесенное римским народом на императора». [22] С его точки зрения трансформация традиционного российского представления о правообязанности началась не с развитием буржуазного общества, а уже с эпохи петровского абсолютизма: «Петр сильно содействовал укреплению начал западного абсолютизма, который смотрит на царскую власть как на право». [23]
Правообязанность имеет универсальное значение, она относится ко всем слоям населения, и возрастает по мере увеличения иерархического статуса. Следовательно, больше всего прав у Императора и именно поэтому у него больше всего обязанностей. Император — это архетип труженника, служителя Империи, и каждый гражданин служит не Императору, а Империи. Каждый гражданин, и тем более каждый представитель «политического класса» (члены имперских партий), точно знает, каким императивам он служит. Поэтому сбои и разночтения невозможны. Поэтому первая правообязанность каждого будущего гражданина — это получение и повышение политического образования (как минимум, в средней общеобразовательной школе), и эта правообязанность сопровождает его всю жизнь, прежде всего, в периоды выборов. Поэтому если Император неограничен в своей возможности служить Империи, то он чрезвычайно ограничен в своей возможности принести ей вред.
Система правообязанностей — это система государственного долженствования. Как мы уже сказали, эта система может эффективно действовать только в том случае, если граждане государства точно знают не только то, что от них требуется, но и зачем это от них требуется, а для этого необходимо перманентное образование. [24] Из первой гражданской правообязанности образования следует вторая правообязанность каждого гражданина — это труд. Каждый гражданин с момента получения гражданства должен стать членом определенной профессиональной корпорации. Обучение на дневном отделении вуза и аспирантуры засчитывается как членство в корпорации соответствующего профессионального профиля. Профессиональные корпорации (аналог современных профсоюзов) — это государственные организации, которые отвечают за эффективное функционирование и повышение уровня жизнедеятельности представителей своей профессии. В реальности таких профкорпораций может быть бесконечное число, они могут создаваться стихийно и по частнойинициативе, но они все должны быть зарегистрированы в рамках одной государственной (имперской) профкорпорации. Руководят государственными профкорпорациями соответствующие имперские министерства, а сами они также представлены в Имперской Думе для лоббирования своих интересов.
Человек, не получивший среднего общего образования (то есть официальный неуч), а также человек, не состоящий в государственной профкорпорации (то есть официальный тунеядец), не имеют права носить статус гражданина.
Данная социально-экономическая система называется «социализмом». Во-первых, потому что ее в любом случае следует отличать от «капитализма». Во-вторых, потому что в основе ее лежат два абсолютных императива: социальная гарантийность и социальная справедливость. И если ради достижения этой гарантийности и справедливости придется несколько ограничить потребление и несколько дискриминировать благосостояние наиболее богатых слоев, то эти меры должны быть приняты. Но поскольку этот социализм основан не на экономистской, а скорее на антиэкономистской аксиологии, то его ни в коем случае нельзя путать с любыми разновидностями современного прогрессистского социализма. Данный социализм принадлежит к традиции «консервативной» или «анти-прогрессистской» экономической теории и практики, где экономика строго подчинена ценностным ориентациям общества, а не наоборот. [25] Адекватнее всего определить этот социализм как имперский социализм, потому что здесь вся экономическая система подчинена целям и ценностям имперского созидания. [26] И именно поэтому здесь, как и в любом консервативном социализме, не может быть никакой замкнутой автономной экономической доктрины: экономическая жизнь Империи развивается свободно, но ровно до той степени, когда она начинает мешать развитию самой Империи. Поэтому данную экономическую систему можно считать многоукладной: она допускает разные формы собственности и разные варианты экономической деятельности, она использует самые разные экономические теории и программы, кроме одной — либерально-капиталистической. «Святая святых» имперской экономической жизни — это государственный (имперский) бюджет, который ежегодно формируется Имперской Думой и подписывается Императором.
Основной источник финансирования государственного (имперского) бюджета — это налоговая система, которая должна отвечать следующим критериям: 1) прозрачность (декларация о налогах подается каждым гражданином ежегодно и проверяется налоговой инспекцией), 2) пропорциональность (повышение дохода на определенных уровнях предполагает повышение налога), 3) ценностная ориентированнась (проще говоря, идеологичность). Это означает, что есть формы деятельности, которые освобождают от определенных налогов, прежде всего, благотворительность. Кроме этого, существуют определенные сферы, которые не могут быть предметом частной собственности и они развиваются за счет бюджета: 1) Церковь (храмы и монастыри, и их территории), 2) здания, предметы и территории особой культурной и исторической ценности, 3) зоны полезных ископаемых (включая нефть) и вся система добычи полезных ископаемых (включая нефтедобывающую промышленность). При этом, возможны особые формы частного дохода: 1) определенные земельные участки могут сдаваться государством в аренду, 2) частные компании могут участвовать в добыче полезных ископаемых (включая нефть), но тогда они будут подвергаться особо высокому налогу («естественная рента»).
Особые статьи в имперском бюджете выделены для регулярного дотирования трех государствообразующих институций — 1) Церкви, 2) Вооруженных Сил, 3) Семьи. Это означает, что существует три категории граждан, обладающих абсолютной социальной защитой: 1) служители церкви, 2) служители Вооруженных Сил, 3) родители детей, не достигших 20 лет (то есть еще не ставших гражданами). Если данные категории граждан получат соответствующую социальную гарантию, то это само по себе будет гарантией от социального распада Империи. Вместе с этим необходимо предотвратить и другую угрозу — территориального распада Империи. Для этого следует разработать отдельную масштабную программу культурного и экономического развития регионов: каждый регион должен осознать свою геоисторическую уникальность в общей системе геосоциальных отношений Империи. Жесткий идеологический и геополитический централизм должен компенсироваться максимальным культурным и экономическим плюрализмом. Эта программа непосредственно связана с более широкой программой внешних геоэкономических отношений Империи, тематика которой выходит за рамки этой статьи, но все-таки можно обозначить ее основные положения:
1. Необходимо ввести ограничение на импорт, прежде всего, тех товаров, которые производятся в Империи. Предпочтение в международной торговле следует отдавать геополитическим союзникам — актуальным и потенциальным. В связи с этим необходимо реализовать поэтапную программу по прекращению любого экономического взаимодействия с объективными геополитическими врагами. [27]
1. Со странами, которые стоят на пути интеграции в Империю, необходимо заключить особый Геоэкономический Союз, реализация которого предполагает три этапа: 1) учреждение единого таможенного союза, проводящего общую стратегию импорта и экспорта, 2) введение единой имперской валюты, 3) запрет на внутренне использование иной валюты. [28]
Все программные положения имперского социализма могут быть реализованы только в том случае, если население Империи в своей большей части будет к этому морально и идейно подготовлено. Поэтому еще раз необходимо подчеркнуть принципиальное значение политического образования в реализации этого проекта. Как и любой подлинно социалистический проект, проект имперского социализма ориентирован идеократически, а не прагмакратически: в его основе лежит ориентация на служение сверхидее, а не на психофизический комфорт (как в либеральной программе). Поэтому этот проект можно назвать революционным: его реализация нарушает основные социально-экономические механизмы современного капиталистического общества. Но точнее его назвать — консервативно-революционным, потому что взамен этот проект предлагает ценностную ориентацию экономического сознания. Государство в данном проекте ставит перед собой предельную задачу: создать максимально удобные условия для Спасения и совершенства человеческой души. А это означает, что государство не только направляет человека на путь Спасения, но и ограждает его от возможности погубить свою душу. Но если с этой задачей государство еще не может справиться (поскольку это, во всяком случае, прерогатива Церкви), то уж другую, минимальную задачу оно должно выполнить: создать максимально удобные условия для спасения и совершенства человеческого тела. А эта задача не имеет ничего общего с обеспечением психофизического комфорта.
[2] После К. Леонтьева и Г. Флоровского византистские идеи в большей степени развивали теоретики евразийства (Н.Трубецкой, П. Савицкий, Н. Алексеев, Л. Гумилев) — идеологии, черезвычайно бликой к византизму. Существенную связующую роль в становлении современного византизма (невизантизма) сыграли последователи Г. Флоровского, представители богословской школы «неопатристического синтеза» (В.Лосский, К. Керн, И. Мейендорф) и ведущие имена отечественной византинистики — Ю. Кулаковский, Ф. Успенский, Д. Оболенский, А. Каждан и др.). В наше время к византистской идеологии ближе всего идеи неоевразийца Александра Дугина и консервативного теоретика Владимира.Махнача. Наконец, наиболее полно неовизантистская программа изложена в работах Артура Устяна «Неовизантизм как евразийская геополитическая стратегия развития России в XXI в.» (М., 2002) и «Политическая концепция неовизантизма» (М., 2003).
[3] Здесь можно провести, как минимум, две исторические параллели, ведь мы имеем дело с архетипическим сюжетом, когда изначально над-государственная (если не анти-государственная) и над-национальная (если не анти-национальная) доктрина захватывает конкретное государство и становится его идеологией. Первый пример — попытка оправдать существование сильного, имперского по природе «коммунистического государства» самими коммунистами после большевистской революции 1917 г., да еще необходимость и неизбежность именно российского государства в качестве оплота мирового коммунизма (отсюда весь конфликт между гиперрадикальными анархо-коммунистами, менее радикальными троцкистами и этатистски ориентированными сталинистами и маоистами). Второй пример — аналогичная попытка оправдать существование сильного, не менее имперского государства США радикальными либералами как исторически необходимого центра экспансии либеральной идеологии.
[4] Прежде всего, речь идет об историософском включении «христианской римской империи» в циклический ряд предшествующих сакральных империй. Сугубо иудаистическая доктрина о четырех царствах, воплощающих собой падший языческий мир — Вавилонском, Персидском, Греческом (Македонском) и Римском (толкования на II и VII главы Книги пророка Даниила) в эпоху позднего эллинистического синтеза накладывалась на сугубо римскую историософию и так возникала синкретическая идеологема Рима как «последнего», но при этом «тысячелетнего» царства, падение которого равнозначно концу мира. Поэтому, с этой точки зрения, именно на территории Римской империи должен появиться Спаситель (образ иудейского Мошиаха, отождествленного в синкретическом сознании с Мессией или Последнем Царем римской эсхатологии (Книги Сивилл)), который и рождается в «золотойвек» Августа. Во всех подобных случаях решается проблема социально-психологического или исторического оправдания «христианской империи», что само по себе безусловно заслуживает внимания, но — это оправдание не империи с точки зрения христианской традиции, а христианства с точки зрения имперской традиции.
[5] Самый известный случай — это когда первый император-хрисианин Константин Великий созвал в 325 г. первый Вселенский Собор в и предложил термин «омоусиос» (греч. «единосущный») для определения природы Христа.
[6] Именно Юстиниан поставил точку в истории языческой античности, издав в 529 г. эдикт о запрещении всех языческих культов, включая работу Платоновской Академии в Афинах, и именно при Юстиниане Византия достигла пределов своей территориальной экспансии, включив в свои границы практически все Средиезмноморье.
[7] В этом контексте очень интересно было бы обратить внимание на те философские и мистические теории, к которым обращались в России апологеты теократии и цезаризма на разных этапах. Наример, сторонники теократии (Никон и другие) чаще апеллировали к ветхозаветной традиции и наследующей ее антиохийской экзегезе (Иоанн Златоуст и др.). Сторонники цезаризма, наоборот, апеллировали к античной (эллинистичеческой или римской) традиции. То есть во всех случаях мы наблюдаем противостояние огромных концептуальных традиций.
[8] В частности, это означает, что особое внимание будет уделено истории древнего Израиля (в большей степени, чем другим древним цивилизациям), Византии (в большей степени, чем среднвековой истории Западной Европы) и Московской Руси (в большей степени, чем ей уделяется внимание в современных школьных учебниках).
[9] На этом настаивали практически все ведущие византинисты. В частности, русский историк В.Е.Вальденберг (1871−1941) определял государственное устройство Византии как «монархия демократическая, видящая свое основание во власти народа» или как «народная монархия» (ср. аналогичный идеал В. Солоневича). Причем, Вальденберг считал, что государственная система СССР может воспроизвести именно этот идеал.
[10] Как правило, эта доктрина «сакральной крови» или «сакрального рода», обращается к языческим (античным или средневековым герметическим) источникам. Однако существует и другая, более изощренная и откровенно еретическая идея «сакральности» определенных монархических родов, которая основывается не на языческих, а на пара-христианских источниках: с точки зрения этой доктрины, «сакральная кровь» — это кровь Христа. Спрашивается, каким образом Христос мог быть биологическим отцом? — ответы на этот вопрос могут быть самыми разными, но все они, конечно, за рамками христианской ортодоксии. А вы знаете, сколько дианстических монархистов верят в эту ересь?
[11] Само понятие «тоталитарного государства» достаточно размыто в силу своей тавтологичности. Но в данном случае речь идет о всех государствах, устанавливающих перед своим населением жесткие ограничения идеологического или авторитарного характера.
[12] Правды ради, надо сказать, что остальные государственные режимы Европы и Евразии были не менее хитрыми, и не надо забывать, что негативное восприятие Византии как «кровавой» и «лживой тирании» было в значительной степени сформировано католическими историками, и этот стереотип прочно вошел в новоевропейскую политическую мысль (Монтескье, Вольтер, Гиббон, Чаадаев, Герцен, Маркс и др.). Тот же стереотип был сформирован и в отношении Московской Руси, наследовавшей византийскую политтехнологическю традицию.
[13] Сначала этих партий было четыре — кроме венетов («синих») и прасинов («зеленых») были еще и левки («белые») и русии («красные»). Однако левки и русии отошли на второй план: левки объединились с венетами, а русии с прасинами.
[14] В Великобритании это «правые» тори (консерваторы) и «левые» виги (либералы). В США это «правые» республиканцы и «левые» демократы.
[15] «Империя» в неовизантистском проекте — это единственно возможное адекватное название того государства, которое реализует планетарный Православный Проект. Поскольку этим государством после Византии безальтернативно является Россия, то речь идет именно о России, то есть Российской Империи. Однако следует подчеркнуть, что в наиболее точном смысле слова Россия станет империей только тогда, когда присоединит к себе другие страны. В этом смысле присоединение Украины, Белоруссии и Казахстана еще не означает создание «империи» в строгом смысле этого слова, потому что эти территории являются частью самой России как унитарного явления. В противном случае придется согласиться с тем, что сама природа российской государственности, начиная с эпохи Великого Московского Княжества, имперская по определению, то есть не унитарная. В конечном счете необходимо точно определить границы между «унитарной» и «имперской» Россией.
[16] Что и делают регулярно граждане Великобритании и США.
[17] Например, введение такого двойного гражданства — России и Украины — обещал кандидат в президенты Украины В. Янукович, что безусловно предполагало интеграцию обеих стран. С другой стороны, совершенно очевидно, что человек с двойным гражданством не может быть полноценным гражданином России и иметь право активно участвовать в политической жизни страны. В этом смысле вопиющим и показательным примером является журналист Владимир Познер, являющийся одновременно гражданином США и России, и длительное время выступающий в качестве ведущего политобозревателя первого канала российского телевидения.
[18] Афинская полития — «родина современной демократии» по выражению многих современных «демократов», конечно, существенно отличалась от современных ей монархий, но она также существенно отличается от современной либеральной демократии, укорененной в англосаксонской политической традиции. Во-первых, демократия в Афинах была возможна, прежде всего, потому, что она была очень маленьким и очень консолидированным государством. С точки зрения Аристотеля, идеальное государство вообще должно быть обозримо с высоты акрополя (в этом вопросе его ученик Александр Македонский, конечно, был с ним не очень согласен). Во-вторых, под «демосом» в Афинах понималась очень ограниченная часть населения: 1) это только мужчины, 2) которые служили или служат в армии, 3) которые имеют семью, 4) которые, следовательно, имеют свой дом и двор, а значит, имеют свою землю (а для маленьких Афин один двор — это целая республика) и свое население (женщины, дети, слуги и т. д.). Таким образом, гражданин Афин — это человек, лично ответственный за определенную часть государства и готовый в любой момент отстаивать его честь и границы. Такой человек не может голосовать на народном собрании (на агоре) абы за кого, не думая ! Противоположностью демоса является лаос (население) — все остальные, лишенные права голосовать, включая животных.
[19] Наиболее точные работы на эту тему: Дугин А. Демократия против Системы. //.Дугин А. Консервативная Революция. — М., 1994; Махнач В. Демос и его кратия. // Махнач В. Очерки православной традиции.- М., 2000.
[20] Алексеев Н. Обязанность и право. // Русский народ и государство. — М., 1998. С. 155−168.
[21] Там же — с. 164. Подобные мысли высказывал Освальд Шпенглер в своем консервативно-революционном манифесте «Пруссачество и социализм» 1920 г., где он противопоставлял английский идеал «права» прусскому идеалу «обязанности»: «Никогда не поймет англичанин, и весь свет не понимает, что с прусским духом связана глубокая внутренняя независимость. Система социальных обязанностей обеспечивает человеку с широким кругозором суверенитет его внутреннего мира, который несоединим с системой социальных прав, воплощающих индивидуалистический идеал». См. Шпенглер О. Пруссачество и социализм. — М., 2002. С — 62.
[21] Там же — с. 164.
[22] Там же — с. 160.
[23] Там же — с. 166.
[24] В этом смысле показателен исторический пример СССР — государства, которое создавалось как сверхидеократический социальный проект, требующий от своих участников повышенной политической сознательности, но при этом воспитавшее население, которое в большинстве своем имело довольно смутные представления о конечных целях и стратегии этого проекта.
[25] Вообще, все консервативные и консервативно-революционные движения и режимы были по определению социалистическими, но не все согласны были это признать, поскольку у многих из них, и до сих пор термин «социализм» ассоциируется только с прогрессистским, атеистическим социализмом, то есть с левой фракцией Просвещения. В итоге эти движения и режимы опрометчиво соглашаются называть себя «капиталистическими» и «буржуазными», чем только отпугивают все силы, ориентированные на социальную справедливость.
[26] Имперский социализм в этом смысле следует отличать от других видов консервативного социализма, с которыми между тем у него много общего: религиозного социализма, монархического социализма, национального социализма, этнического социализма и т. д.
[27] В неовизантистской программе такими конечными врагами являются 1) США (и наиболее антироссийски ориентированные страны НАТО), 2) ваххабитская Саудовская Аравия (и наиболее антироссийски ориентированные исламские страны, включая Турцию), 3) Китай (который не является агрессором в чистом виде, но представляет серьезную геополитическую и геокультурную угрозу).
[28] В невизантистской модели данный союз выглядит как Евразийский Экономический (или Геоэкономический) Союз, прототипы которого мы можем наблюдать уже в наши дни. Его логическое развитие должно привести к проекту «евразийского таможенного союза» и «евразийского рубля» (по аналогии с евро).
http://www.pravaya.ru/govern/392/4583
