 |
| Вера-Эском | Татьяна Крупнова | 25.08.2005 |
Другой женской обители у нас, в Екатеринбурге, нет, поэтому нельзя сказать, чтобы мы долго раздумывали, куда поехать, когда решили заняться своего рода «экстримом» и при нашем дремучем новоначалии «окунуться» в монастырскую жизнь. И вот мы в скиту Ново-Тихвинского женского монастыря (на фото справа). Оказалась, что это не каменная крепость, окруженная высоким забором и глубоким рвом, но и не маленькая избушка на краю земли, в тысяче верст от железной дороги. Сестры живут в нескольких обыкновенных корпусах — в зеленой зоне, но в черте города. Рядом с монастырем останавливается рейсовый автобус, всего через две-три остановки начинается шумный город. Честно говоря, близость мегаполиса поначалу сильно смущала нас. Лично я недоумевала: как сестры могут постоянно жить в этой непроницаемой тишине и не думать о том, что совсем рядом течет яркая, красивая, беззаботная жизнь? Только спустя месяцы, я, кажется, начинаю понимать истинную цену «беззаботности», да и представления о красоте жизни у меня изменились…
Оксанка первой заметила, что красота может быть совсем другой, чем та, к которой мы привыкли. «Какие они здесь все красивые», — шепнула она мне, когда сестры вышли из паломнической кельи, заботливо устроив нас на новом месте. Красивые? А ведь правда. Вовсе обитательницы монастыря не древние бабули. Большинство сестер оказались молодыми, некоторые — юными. Но даже сестер преклонного возраста язык не поворачивается назвать старухами. Слишком светлы лица и глубоки глаза, слишком часто они улыбаются — тихо, приветливо… Я сразу вспомнила слова одного священника, который говорил мне, что не знает более красивых людей, чем монашествующие. Теперь я поняла смысл его слов.
Эта красота — не от стиля поведения, не от эффектной одежды. Она — от того, что происходит где-то глубоко в человеческой душе. Что же это, что? Пока мы были в монастыре, кажется, это чуть-чуть коснулось и наших душ. Мы быстро забыли, что монастырь когда-то представлялся нам мрачным местом. Может быть, это произошло в тот момент, когда мы заметили, что здесь на каждом шагу говорят друг другу: «Спаси, Господи» и «Простите». Или когда почувствовали ненавязчивую заботу, проявляющуюся даже в мелочах: «Хотите добавки?», «Вам не тяжело? Давайте помогу!», «Перед службой обязательно поспите хотя бы час-полтора, иначе с непривычки трудно будет». Потом, после монастыря, нам казались такими странными мелкие мирские стычки — кондукторов с пассажирами в автобусах, продавцов с покупателями в магазинах, начальников с подчиненными, родителей с детьми… Почему мы не замечали раньше, как сильно эти «мелочи» засоряют и уродуют жизнь? И неужели только монахини умеют быть внимательными друг к другу?
Но внимательность внимательностью, а спуску в скиту нам не давали, в самом лучшем смысле этих слов. Очень скоро из наших голов выветрился и еще один миф о том, что монастырь — это некий райский уголок, где только поют хвалебные песни Господу и больше ничего не делают. Не знаю, как обстоят дела в других монастырях, а Ново-Тихвинский больше напоминает деятельный муравейник, чем тихий Эдем. Никогда мы прежде так много не работали, как вместе с сестрами. Еще до шести утра мы просыпались, к 6.00 шли в храм на службу, в девять уже начинались послушания, которые с перерывами продолжались до восьми вечера (минус три часа на трапезу и отдых). И так каждый день, кроме воскресенья.
А что там были за послушания! Мы с Оксанкой напрасно надеялись отдохнуть от компьютеров. В монастыре их оказалось не меньше десяти. Без них сестрам пришлось бы тяжело — ведь они переводят с древнегреческого творения святых отцов, редактируют духовные беседы и проповеди (такое послушание дали и нам), сами делают свой сайт. Даже швейное послушание компьютеризировано — эскизы для вышивок куда удобнее разрабатывать на экране, чем на бумаге. Собственно, ничего удивительного и принципиально нового в этом нет. В наши дни всего лишь обновились технологии. Принцип скрупулезного, непрерывного, качественного труда остался прежний.
Оксанка потом призналась: «Впервые в жизни попала в коллектив, в котором никогда не сидишь без дела». А ведь это счастье — когда каждая минута твоей жизни кому-то полезна. До монастыря я воспринимала любую работу как некую досадную необходимость. А теперь попробуй-ка отними у меня труд — я взвою. Как случилась эта перемена, я не знаю. Но я очень благодарна сестрам за то, что они помогли мне по-новому взглянуть на труд, полюбить его. Вообще, кажется, сама монастырская жизнь помогает человеку сформировать простое и трезвое отношение ко всему: к работе и молитве, к чтению, к жизни и смерти.
Но самое главное, что я поняла в скиту, — это то, что существует всего один способ прийти к Богу. Раньше мне казалось: молитва — это для монахов, милосердие — для работников хосписов, целомудрие — вообще причуда очень и очень немногих людей. Мол, можно прийти к Богу как-нибудь иначе, окольными путями. Ведь свою натуру изменить невозможно, значит, нужно подстраивать под себя Евангельские заповеди. Только в монастыре я осознала, что Евангельские заповеди одинаковы для всех, без условий и подпунктов, без деления на монахов, почти монахов и совсем не монахов.
Конечно, это осознание пришло не сразу. В первые дни в монастыре мне порой было плохо, иногда очень плохо. Когда больному вправляют вывих, он визжит. Сейчас смешно вспоминать, что мне казался чудовищным обычай вставать в шесть утра. А до чего меня раздражала привычка сестер повторять одни и те же слова: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную…» А эти набившие оскомину беседы на духовные темы и всякие неприятные слова: покаяние, молитва, грех. С чего это я должна каяться, что я такого сделала? Не убивала, не крала, семей не разбивала. Ну, люблю поспать, никогда не молюсь, не пощусь, в церковь хожу редко — что теперь, плохой человек? Теперь-то я понимаю, что это была естественная реакция немытого и нечесаного дикаря, которому впервые поднесли к лицу зеркало и предложили расческу с мылом. Конечно, он страшно обижается и отталкивает заботливую руку.
А как я мысленно возмущалась ежедневными службами, такими длинными и непонятными! Признаться, первые четыре дня я едва могла выстоять до конца службы: беспрестанно зевала, переминалась с ноги на ногу и думала лишь о том, как бы поскорее отсюда удрать. Только на пятый день как следует прислушалась к словам богослужения и начала вникать в их смысл… Хорошо, что не удрала на четвертый день. Я запомнила как одно из лучших это ощущение, когда вообще перестаешь о чем-либо думать и тревожиться, а только молишься.
На самом деле православная жизнь кажется ужасной и невыносимой только тому, кто никогда не пробовал так жить. Я не верила, когда сестры говорили мне: «Молись, и со временем имя Господа станет самым прекрасным для тебя». — «Тебе понравится ходить в церковь, когда ты немного привыкнешь. В первые дни на работе человеку всегда тяжело, даже если он занимается любимым делом. Так же будет и с воцерковлением, вот увидишь». — «Ничего не бойся. Достаточно сделать всего один шаг к Богу, а потом Он тебе во всем поможет. Он все устроит так, чтобы ты уже от Него не отвернулась». Больше, чем слова, меня убеждали спокойные интонации сестер, знание в голосе, искренность в глазах. А потом и слова подтвердились.
Я больше работаю — и меньше устаю. Стараюсь не экономить душевное тепло для других — и приобретаю его все больше и больше. Не думаю о завтрашнем дне — и все дела устраиваются наилучшим образом. Ограничиваю себя в мыслях и поступках — и становлюсь свободнее. И (вот уж никогда бы не подумала!) чем меньше моя повседневная жизнь отличается от жизни сестер в скиту, тем счастливее я себя чувствую. Конечно, мне еще очень далеко до этого идеала, многого я пока не умею, от многого не в силах отказаться. Но монастырь мне больше не кажется мрачным, и жизнь без Бога я не назову красивой.
Мне врезались в память Оксанкины слова, когда в один из вечеров нашего паломничества мы шептались в келье: «Знаешь, мне кажется, монашеский образ жизни — самый лучший, какой может быть. Я не имею в виду, что все люди завтра же должны принять постриг. Но образец правильной жизни — он здесь. Мирские радости — искусство, общение с друзьями, путешествия, земная любовь — все это прекрасно и имеет право быть. Но без Бога все это пена морская — нахлынула, и нет ее. А если ты живешь для Бога, живешь с Богом, то все остальное, в общем-то, уже необязательно…»
И тут я поняла — она останется здесь. Навсегда. Жизнь подтвердила мою догадку. Да, вот ведь как бывает — живет человек рядом, ходит, говорит, а потом вдруг оказывается, что это был ангел… Что ж, сестра, помоги тебе, Господи!
