 |
| Спецназ России | Георгий Элевтеров | 23.08.2005 |
Так неужели в прошлой тирании мы ищем новую свободу? Нет, не ищем. Это прошлое. Но такое прошлое, благодаря которому «мы знаем вкус высот и знаем гения печать». Это прошлое утверждалось железом и кровью, т.к. великие вопросы истории решаются силой. Это великое прошлое, и в нем ищет свою опору загнанный в тупик великий народ.
В условиях сталинской диктатуры завершался процесс формирования Советского государства и советского общества. Это не исключительная российская особенность, когда зарождение великого государства и принципиально нового общества происходит под властью личной диктатуры. Это общая историческая закономерность. Роль Ромулов, Ликургов, Бисмарков, Лениных и Сталиных в этом процессе имеет определяющее значение, что является естественным. Противоестественно другое: клевета на вождей — основателей государства, клевета на историю собственной страны.
Разумный порядок реформирования государства не имеет ничего общего ни с хрущевским разоблачением культа личности с последующей попыткой утверждения собственного культа, ни с «реформами», превратившими великую страну в зону господства криминала. Когда великий человек завершает свою миссию, заканчиваются и признаваемые нацией неограниченные права самодержавного властителя, после чего, ради устойчивости жизни нового государства, единовластие заменяется республиканской формой правления. Но дело основателя продолжается в новых формах, как это имеет место, например, в нынешнем Китае. Руководители Китая пользуются нашей победой во Второй мировой войне, в отличие от нас самих, утративших результаты этой победы — а заодно и результаты прошлых российских побед.
Но то, к чему наше государство сейчас пришло в результате государственной измены значительной группы лиц, образовавших новый компрадорский господствующий класс — это не окончательный результат, а неустойчивое промежуточное состояние. Нынешняя национальная трагедия должна привести к мобилизации национального сознания. Из недр народа должны подняться люди, «чей гений, свойства характера, воля, смогут разжечь, сплотить и направить энергию народа». Им-то и потребуются важные уроки нашего прошлого.
НОВЫЙ РОМУЛ
Всем известно, как большевики пришли к власти, а затем отразили удары внешних врагов и внутренней контрреволюции. После этого пришло время оправдывать взятую на себя ответственность за судьбу страны и решать все накопившиеся вопросы.Величайшей трагедией была война. Революция уничтожила и изгнала из России порядка 5 миллионов человек. Еще 10 миллионов потеряла сама революция в результате войны, голода и тифа. Это ужасные потери. Однако, революция Линкольна в США стоила американскому народу 700 тысяч человеческих жизней, что при численности населения США того времени эквивалентно нашим потерям в революции и в Гражданской войне. Петр, осуществляя свою революцию сверху, сократил население России на 20%. И тем более нелепо обвинять в несчастьях жертв революции только большевиков. Ответственность за кровавые издержки революции несут в первую очередь те, кто своим угнетением подвигнул народ на ниспровержение существующей власти, кто довел его до отчаяния и бунта.
Поражение в польской компании, которое не позволило перенести революцию в Германию, отчасти объясняли слабостью коммуникаций наступающих армий. В этой связи Троцкому были предоставлены неограниченные полномочия по наведению порядка с транспортом. В начале сентября 1920 года по его инициативе был создан ЦЕКТРАН (Центральный комитет объединенного профессионального союза работников железнодорожного и водного транспорта) — организация, которая должна была восстановить работу транспорта, применяя единоначалие, милитаризацию труда, чрезвычайные меры. Приобретя определенный опыт в данном направлении деятельности, Троцкий 3 ноября 1920 года выступает с идеей «перетряхивания профсоюзов», распространения опыта ЦЕКТРАНа на все народное хозяйство. Это было предложение нового курса на всеохватывающую милитаризацию труда и закручивание гаек. Но в партии росло сопротивление методам, осуществляемым Троцким. И страна болезненно реагировала на перманентное насилие. Не прекращались крестьянские восстания в Сибири. А в самый разгар дискуссии с Троцким произошли восстания в Кронштадте и на Тамбовщине. Идеи милитаризации труда встретили отпор Ленина.
Не всем понятная — особенно сейчас — дискуссия о профсоюзах была началом многолетней внутрипартийной борьбы в поисках пути и концепции на послевоенный период. Распространенное объяснение мотивов этого процесса только борьбой за власть или вульгарными интригами было упрощением. На самом деле послевоенные дискуссии и поиски были выражением объективного и здорового процесса, связанного со стремлением партии принять программу, в максимальной степени соответствующую национальным интересам, и выдвинуть лидера, способного реализовать эту программу (Ленин, начиная с 1923 года, уже не мог руководить партией и страной). Это происходило в условиях ярко выраженного плюрализма и напряженной интеллектуальной работы различных сил внутри партии.
В борьбе за выбор послевоенного курса и правые, и левые имели свои доводы и аргументы. А партийное большинство, руководимое Сталиным, взвешивало, изучало и реализовывало эти доводы и аргументы. Только в 30-х годах, когда (согласно признательным показаниям Тухачевского на следствии) началась подготовка военного переворота, оппозиция встала на путь государственных преступлений. И горестная судьба невинных людей, вовлеченных в водоворот политических преступлений и ответных мер государственной безопасности, — это наша национальная трагедия тех лет.
Но опять же: так называемые «сталинские репрессии» принесли куда меньше жертв, чем троцкистский период в революции, и гораздо меньше жертв, чем принесла нынешняя буржуазная демократия.
Вот рассекреченная справка, составленная на высшем уровне сталинского руководства: «В период с 1919 по 1930гг. органами ВЧК-ОГПУ было расстреляно около 2.5 млн. врагов народа, контрреволюционеров, саботажников и пр. В период с 1930 по 1940гг. органами ОГПУ-НКВД привлечено к уголовной ответственности и осуждено врагов народа по приговорам судов по ст. УК РСФСР 1300 949 чел. Из них расстреляно по приговорам судов 892 985 чел».
Итак, сталинские репрессии перед войной — это 900 тысяч смертных приговоров в течении десятилетия 30-х годов, что гораздо меньше нынешней ежегодной миллионной убыли населения, в том числе и в криминальных разборках. А что такое эти разборки, как не смертная казнь через самосуд? Государство отказалось от дисциплинарной практики с применением смертной казни, уступив это право своим врагам.
Пока государство выявляло и отдавало под суд таких вот скрытых врагов, страна была могущественной и победоносной. Так же поступал Рим. В минуты опасности он наводил порядок, казнил трусов и предателей.
Но важна ещё и суть «сталинских репрессий». Это устранение господства большевистской элиты, которое сделалось неограниченным по отношению к народу, и подчинение этой элиты личной диктатуре народного вождя.
«Элиту, которая противостоит народу, — доказывал Макиавелли, — надо устранить и заменить элитой, представляющей народ». Чтобы новая элита стала таковой, нужен был институт типа римских трибунов. С ощущением такой необходимости выступила группа «Рабочей оппозиции» во главе с Коллонтай и Шляпниковым. Но Ленин, находившийся тогда у власти, не только не поддержал «Рабочую оппозицию». Он даже порвал с Коллонтай все отношения, хотя сам с полной определенностью говорил о необходимости защиты пролетариата от произвола его собственного государства. Конструкция, предлагаемая «Рабочей оппозицией», была, как легко предположить, наивной и несовершенной.
Меры, которые предложил сам Ленин в своих последних статьях, были только наметками человека, сраженного смертельной болезнью, человека, который уже не мог довести эти наметки до уровня стройной системы. Значит, оставался один выход — личная диктатура, вверяющая судьбу страны честности и политической состоятельности одного человека — вождя. Такова формула. Сталин эту формулу знал.
Но исторические условия требовали не просто диктатора. Нужен был творец, новый Ромул, чтобы реализовать вековую русскую мечту о Третьем Риме, но уже в советском, ленинском исполнении. Предстояло осуществление сверху социально-экономической революции, суть которой сводилась к экспроприации мелкой буржуазии. Задача была беспрецедентно сложной, т.к. предстояло не просто заменить один класс другим, а прейти к бесклассовому обществу, и, следовательно, к прямому народному правлению, механизмов которого еще не существовало.
ОТ ЕДИНОВЛАСТИЯ К РЕСПУБЛИКЕ
Необходимость такого социально-политического скачка, несущего в себе множество негативных аспектов, сказавшихся впоследствии, была вызвана внешней угрозой. И эта угроза, как вскоре стало очевидным, была смертельной. Планка национальной задачи поднялась на недосягаемую высоту. Преемники Сталина этого понять не могли. Они были эпигонами, повторяющими заклинания, смысл которых для них самих был непостижим. А потом пришло время отступников и предателей. Таковы корни нашей национальной трагедии.Макиавелли как будто предвидел данную ситуацию за столетия до самих событий. «Мудрый учредитель республики, — писал он — всей душой стремящийся не к собственному, но к общему благу, заботящийся не о своих наследниках, но об общей родине, должен всячески стараться завладеть единовластием. И никогда ни один благоразумный человек не упрекнет его, если ради упорядочения царства или создания республики он прибегнет к каким-нибудь чрезвычайным мерам. Ничего не поделаешь: обвинять его будет содеянное — оправдывать результат; и когда результат, как у Ромула окажется добрым, он будет всегда оправдан. Ибо порицать надо того, кто бывает жесток, чтобы портить, а не того, кто бывает таковым, желая исправлять. Ему надлежит быть очень рассудительным и весьма доблестным, дабы захваченная им власть не была унаследована другим, ибо, поскольку люди склонны скорее ко злу, нежели к добру, легко может случиться, что его наследник станет тщеславно пользоваться тем, чем сам он пользовался доблестно. Кроме того, хотя один человек способен создать определенный порядок, порядок этот окажется недолговечным, если будет опираться на плечи одного единственного человека. Гораздо лучше, если он будет опираться на заботу многих граждан и если многим гражданам будет вверено его поддержание. Ибо… когда благо сего порядка народом познано, он не согласится с ним расстаться».
Как мы видим из сказанного, большая опасность заключалась в том, что наследники Ленина и Сталина «станут тщеславно пользоваться тем, чем сами они пользовались доблестно». Длительная самодержавная форма правления не могла привести Россию к могуществу Третьего Рима, так как секрет римского могущества, раскрытый Макиавелли, состоит как раз в постепенном отказе от самодержавия и в переходе к республике. Но путь послереволюционной России к республиканскому, правлению, лежал через диктатуру Ленина-Сталина, при условии, что наследники вождей должны были начать незамедлительный отход от единовластия, а не обрекать страну на прозябание под властью «выдающихся деятелей современности».
Наша проблема не в разрушительных результатах работы революции. Это было проблемой предшествующих поколений. Наша проблема в незавершенности ее созидательной работы. На долю гениальных вождей революции пришлись задачи, которые по справедливости история должна разнести на несколько поколений. Кроме двух социально-политических задач (смена элит и утверждение на роль основателя государства нового диктатора) перед революционной Россией стояла гигантская социально-экономическая, революционная задача — преодоление мелкобуржуазной крестьянской отсталости и, соответственно, мелкобуржуазной крестьянской контрреволюции. К решению указанных трех задач свелась историческая роль Сталина в предвоенный период. Не останавливаясь на понимании этой роли, мы не поймем своей страны, ее трудностей, ее ошибок. Правые противились социально-экономической революции сверху. Троцкисты, напротив, стремились форсировать этот процесс, не заботясь о последствиях. Осторожный Сталин сначала блокировался с правыми и только под давлением обстоятельств начал смещать «линию партии» влево. Внешняя угроза, как уже сказано, вынудила Сталина форсировать процесс социально-экономического развития и пойти на революционное решение политических задач. Нападение извне, мировая война не дала Сталину довести конструктивную задачу революции до ее всеми ощутимых социально-экономических результатов. Он готовился к надвигавшейся войне и поэтому перешагнул черту, перед которой остановился Ленин. Сталин экспроприировал крестьянство и расправился со вчерашними соратниками.
КАК ЭТО БЫЛО
Хотя уже много лет исследователи, повторяя друг друга, объясняют феномен утверждения сталинской диктатуры «государственным переворотом», это не было государственным переворотом. Это было больше похоже на избрание диктатора, подобно избранию римлянами Фабия Максима во время войны с Ганнибалом. Так решил съезд партии — самая представительная структура власти коммунистической диктатуры. И это означало только одно: для эффективной коллегиальной власти ЦК партия не была готова и не была структурно организована. Никто не может сказать, как бы обернулась для России коллективная власть ЦК, находящегося после Ленина в неустойчивом равновесии. Не могла ли она превратиться в аналогию французской Директории?Власть якобинцев во Франции была настолько быстро коррумпирована, что комиссары Конвента обогащались путем арестов людей с последующим их освобождением за деньги. Робеспьер оказался беспомощным перед разложением его собственной партии, осуществлявшей диктатуру. Сен-Жюст настаивал на установлении его личной диктатуры. «Неподкупный» не мог на это пойти, не мог поступиться принципами — и этим подписал себе смертный приговор. Послав его без суда на гильотину, вчерашние палачи и коррупционеры объявили себя борцами за свободу и таковыми по сей день остались во французской истории. Но у власти они не удержались. Их смела диктатура Наполеона, которая была востребована социально-политической обстановкой.
В отличие от революционной власти во Франции и в России власть римской элиты, которую часто берут за образец, была уравновешена институтом трибунов и властью консулов, имевших возможность управлять равновесием сил между плебеями (трибуны) и патрициями (сенат). Так достигалась знаменитая устойчивость и преемственность римской республики, к которой Рим пришел не сразу после свержения Тарквиниев, а в результате длительного политического развития.
Когда такое равновесие не предусмотрено конституцией, оно достигается гигантскими усилиями гения (Наполеона или Сталина), и устойчивость сохраняется только в течение ограниченного срока, т.к. диктатура является временной и ненадежной конструкцией. Необходимо изживать период диктатуры и стремится к установлению социально-политического равновесия.
К примеру, власть финансовой олигархии в странах западного мира уравновешивается силой мощных профсоюзов, причем между профсоюзами и олигархией существует определенный блок. Конгресс и президент США функционируют в этой равновесной системе. И только в годы потрясений (великий кризис, мировая война) оказывается востребован такой президент, как Ф.Д. Рузвельт. В обычное время президентом может быть старик, мирно отсыпающийся в течение своего президентского срока, как Рейган или Эйзенхауэр, и даже молодой плейбой вроде Кеннеди или Клинтона. Олигархи могут выговаривать этим президентам и указывать им на их место, как это делал Яков Шиф, или просто устранять неугодных, как это произошло с Линкольном, Кеннеди, Никсоном, а по некоторым утверждениям, и с Ф.Д. Рузвельтом.
Большевистская партия в 20-х годах в известной степени оказалась в положении якобинцев, теряющих взаимопонимание с народом. У нас нет данных о существенной коррумпированности большевиков в 20-е годы. Но на лицо их неподсудность на фоне бесправия и трепета народа перед властью и службой безопасности (ЧК, ГПУ). От такого положения до антагонизма новых якобинцев с народом — один шаг. Нужна была сила, подчиняющая членов диктаторствующей партии государственным интересам. Была нужна узда на правящую партию. Та же ситуация, с которой столкнулся Робеспьер. Пришло время личной диктатуры.
Вот как пишет Ю.В. Емельянов: «Не в последнюю очередь выбор в пользу Сталина был сделан потому, что он гораздо ответственнее относился к работе и гораздо лучше с ней справлялся, чем его оппоненты. Пока они отдыхали на курортах и писали статьи об искусстве, он был вынужден заниматься трудными вопросами народного хозяйства».
Весь этот легальный и медленный путь Сталина к вершине власти, протекавший в идейной борьбе, продиктованной насущными вопросами жизни и смерти страны, никак нельзя назвать интригами. Не «интриги Сталина», а личность Сталина имела решающее значение в его приходе к власти. Это был революционный вождь, поднявшийся из самых низов через полицейские побои, гибель друзей и близких, трусость слабых, предательство нестойких. Это был несгибаемый человек, верный избранному пути, готовый проливать свою, и не только свою, кровь.
Таков путь воинов — монахов. Их миссия — приносить победы своей стране, своему ордену, своему вождю. А простые люди справедливо хотят, чтобы их просто считали людьми. Им дали свободу от господ, но они трепетали перед освободителями. Их надо было избавить от страха и бессилия перед властями. Их надо было, как говорил Ленин, защитить от их собственного государства. Им надо было стать хозяевами своей жизни, никого не обманывая и ни перед кем не унижаясь. Для этого им был нужен, за неимением лучшего, хотя бы честный диктатор, выше всего на свете ставящий служение своему народу. Вот почему концепция Троцкого по закрепощению и закабалению наших людей во имя мировой революции была неприемлемой, а диктатура Сталина, смыслом которой было установление равновесия между народом и большевистской олигархией, была исторически востребована.
Сталин не опирался на штыки на пути к власти. Власть ему вручила партия ленинского призыва. И только получив диктаторскую власть, он совершил свой «брюмер», который не был переворотом, а был революцией сверху. И все аспекты его политики в качестве диктатора были заранее одобрены партийными съездами.
ЛЕНИНИЗМ КАК РЕЛИГИОЗНОЕ УЧЕНИЕ
Страна еще по инициативе Ленина резко повернула вправо. Гайки не только не закручивались, а были ослаблены в социально-экономическом плане настолько, что пошли разговоры о реставрации капитализма, что в определенном смысле имело под собой основания. Люди могли перевести дух. Вместе с хлебом и продуктами, вынутыми из тайников, вместе со средствами, упрятанными ранее в кубышках и включенными теперь в оборот, началось экономическое оживление.Но партия раскололась — хотя как раз по отношению к партии были серьезно подкручены гайки секретным решением Х съезда о запрещении фракционной деятельности. Упрощенно этот раскол трактовался как борьба между левыми (Троцкий, Раковский, Радек, Пятаков, Преображенский, Смилга и др.) и правыми (Бухарин, Рыков, Томский и др.) при центристской позиции Сталина и сталинского большинства в партии и ЦК. При всем этом именно Ленин нанес первый удар по позициям и престижу троцкистов во время тяжелой дискуссии с Троцким между IX и X съездами и в результате последующих оргвыводов.
Сразу же после смерти Ленина хлынул поток статей, посвященный памяти покойного вождя. Ленинизм стал не только предметом в учебных заведениях, но в значительной степени Священным писанием. Все большевистские лидеры были причастны к этому культу Ленина, в том числе и Троцкий, который до конца жизни восхищался гением Ленина, но не нашел времени о Ленине написать. Он все писал и писал о своем обидчике — Сталине. Дальновидный Сталин был в этом культе вождя заинтересован больше всех. Предпосылки для новой «религии» сформировались давно. На это обратил внимание и Бертран Рассел, побывавший в России в 1920 году.
«Несомненно, что самое важное в Российской революции — это попытка осуществить коммунизм. Я верю, что коммунизм необходим миру, верю также, что героизм России воспламенил человеческие надежды, а это очень важно для достижения коммунизма в будущем. Большевизм, если даже рассматривать его как дерзновенную попытку, без которой конечный успех был бы просто невозможен, все равно заслуживает благодарность и восхищение всей прогрессивной части человечества. Но метод, при помощи которого Москва намерена установить коммунизм — метод первопроходцев — суров и опасен, он настолько героичен, что об издержках его не задумываются. Я не верю, что таким методом можно достичь устойчивой и приемлемой формы коммунизма… Но хотя я не считаю, что коммунизм можно установить уже теперь, распространив большевизм, я все же верю, что большевизм, даже если он и падет, войдет в историю как легенда, будет восприниматься как героическая попытка, без которой не пришел бы будущий успех. Фундаментальная экономическая реконструкция представляется абсолютно необходимой, чтобы материальное производство стало слугой человека, а не его господином. Здесь я на стороне большевиков политически и критикую их только тогда, когда их методы кажутся отступлением от их собственных идеалов. Есть, однако, другой аспект большевизма, от которого я определенно хочу отмежеваться. Большевизм не просто политическая доктрина, он еще и религия со своими догмами и священными писаниями… Надежды, которыми вдохновляется коммунизм, в большинстве своем столь же замечательны, как и надежды, возбуждаемые Нагорной проповедью; однако их придерживаются с таким же фанатизмом, и, похоже, они принесут столь же много зла. В глубине человеческих инстинктов прячется жестокость, фанатизм же — камуфляж для нее. Фанатики редко бывают подлинно гуманными людьми, и те, кто искренне страшатся жестокости, не сразу решаются принять какое либо фанатическое вероучение».
Из сказанного Расселом можно сделать вывод, что не личная жестокость Сталина наложила печать на этот суровый этап истории нашей страны, а суровые законы революции и революционной идеологии благословляли на беспощадность, и горе было тому, из кого делали врага. Политическая борьба в революционной России, как и в революционной Франции, всегда была готова принять крайние формы. Наиболее прагматичный Сталин не был инициатором этих правил игры. Но не его задачей было менять эти правила.
Вступив в борьбу за идеологическое наследство Ленина, «Сталин предпринял нечто для него новое, — пишет Алан Булок, — прочел курс лекций «Вопросы ленинизма» в Свердловском университете — в высшей школе партийных чиновников, а затем переделал эти лекции в книгу с таким же названием… Их можно было критиковать за излишнюю сосредоточенность на догматической стороне мышления Ленина в ущерб его жизненной яркости и гибкости, они страдали — если воспользоваться выражением Троцкого — «определенной идеологической черствостью». Тем не менее, в этом труде было впервые предпринято то, что более тонко мыслящие партийные теоретики не сделали, посчитав, что это ниже их достоинства: то было первое краткое (менее, чем на ста страницах) популярное и систематическое изложение ленинских идей, скрупулезно проиллюстрированных цитатами… «Вопросы ленинизма» не только имели большой успех, но и способствовали отождествлению автора этой книги с Лениным, отождествлению, первым шагом к которому стало участие Сталина в создании культа Ленина. То была сталинская интерпретация якобы ленинского распределения ролей. Их объединяло то, что оба, признавая и, возможно даже не признавая этого, движущей силой истории считали не социальные силы и не изменения в средствах производства, которые выдвигал на первый план Маркс, а партию. Именно партии предстояло выработать пролетарское классовое сознание, которого так не доставало рабочим. «Партия, — писал Сталин, — должна руководить пролетариатом в его борьбе… она должна внести в миллионные массы неорганизованных беспартийных рабочих дух дисциплины… организации и устойчивости… Партия — высшая форма классовой организации пролетариата». В другом месте Сталин определяет ленинизм как марксизм, приспособленный для нашего времени: «Ленинизм — это теория и тактика пролетарской революции в целом, а также теория и практика диктатуры пролетариата в частности». В этом высказывании нет ничего, с чем не согласился бы Ленин, то же можно сказать о следующих выводах Сталина: «Пролетариату для установления своей диктатуры нужна партия. Она нужна ему еще больше, чтобы сохранить эту диктатуру».
Алан Булок в своем «их объединяло» только подтверждает тождественность сталинского мышления с ленинским в вопросе, в котором выражена суть ленинизма — отнюдь не противоречащая марксизму, как ошибочно утверждает Булок, в вопросе о роли партии. Просто у Ленина, а вслед за ним и у Сталина, речь идет не о теории марксизма, а об ее революционном приложении.
А сейчас Сталина противопоставляют Ленину. Дескать, Сталин был все-таки патриот России, а Ленин, сам полуеврей, служил силам мирового еврейства. Ленин и Сталин — эти Гракхи великой России, служили ей честно и бескорыстно, каждый на уровне своего незаурядного интеллекта. У Сталина эта вера в Россию окрашивалась страстью, которая свойственна патриотам малой нации. Обида за державу вызывала его холодную, но неукротимую ярость. Ленин был непроницаем в своей вере в великую судьбу своей страны и очень редко обнаруживал свои патриотические чувства («держи подальше мысль от языка»). Он мыслил не десятилетиями, а веками. Только он, и его апрельские тезисы это доказывают, посмел взять курс на большевистское восстание в 1917 года. Он посмел, потому что смог привлечь такие внутренние и внешние ресурсы революции, которые сделали невозможное возможным.
То, что ближайшие соратники считали абсурдным бланкизмом, оказалось озарением гениального революционера — марксиста. Здесь объяснение его неожиданного союза с Троцким и тайны немецких денег, которые на самом деле были еврейскими деньгами и были получены от американского банкира Пауля Варбурга (резидента Ротшильдов в США). Но это делалось для возрождения великой России в ее новом образе СССР. Его политика права наций на самоопределения до сих пор остается громадному большинству людей непонятной только потому, что это политика мирового масштаба, и она рассчитана на века. Она станет понятной, когда новый Союз республик Европы и Азии, говорящих на русском языке, вновь сплотится вокруг России, и сплотится добровольно.
Советское государство — этот в муках рожденный и в кровавой борьбе, отстоявший свое право на существование гигант, должно было железной пятой прокладывать свой путь и железной рукой раздвигать для себя горизонты. Это государство называлось его вождями диктатурой пролетариата. Его мозгом было ЦК ВКП (б); его нервной рецепторной системой были партийные ячейки; его зубами и когтями было НКВД, в котором однозначно была реализована концепция «ордена меченосцев». Это было суровое, а порой свирепое государство, зверь, за которым охотились и которого стремились растерзать в зародыше. Но оно было молодо и полно природных сил, после того как переболело своими болезнями и пролило немало своей крови. Этот зверь знал, среди каких хищников ему надо выжить и понимал, что времени, чтобы окрепнуть и обрести способность защитить себя, ему отпущено мало. Так наша страна представлялась хозяевам мира. Народы мира связывали с нашей страной те надежды, о которых писал Бертран Рассел.
Концепция победы социализма в одной стране, которую приписывали Сталину, на самом деле была выработана Лениным. Еще в августе 1915 г. Ленин высказал мысль: «Неравномерность экономического и политического развития есть безусловный закон капитализма. Отсюда следует, что возможна победа социализма первоначально в немногих, или даже в одной, отдельно взятой капиталистической стране». А НЭП был началом реализации этой концепции, которую пытался после Ленина развивать Бухарин, круто изменивший свою позицию после Х съезда, где он сблокировался с Троцким. И только в 1924 г. Сталин поддержал эту концепцию всей своей мощью и своим авторитетом. В сущности, без этой концепции большевики оказались бы в политическом тупике. Но им, знающим цену фактора идеологии, была важна поддержка главного идеолога. Приведенное выше высказывание Ленина никто не помнил. Его раскопали потом. Но формула победы социализма в одной стране в ясно и конкретно выраженном виде содержалась в ленинской статье «О кооперации». На нее, как утверждает Н.В. Валентинов (Вольский) просто поначалу не обратили внимания. «Мысль партии — пишет Валентинов — отставала от хода мыслей Ленина, и неслучайно статья о кооперации в месяц ее появления была прочитана с таким малым вниманием… Насколько нам известно, первым, кто начал указывать на это, был Рыков, поддержанный Бухариным, а не Сталин».
Суть ленинской статьи такова: опираясь на власть пролетариата, собственность государства на землю и крупные средства производства, осуществив союз власти с широкими народными массами (тогда это было крестьянство), мы сможем реализовать общество социальной справедливости.
Этот принцип применим и к нашим условиям. На его основе уже сегодня может быть принята программа создания подлинно социального государства и выхода страны из существующего кризиса, будь на то добрая воля и честные намерения нынешнего общества. Но общество, которое находится во власти криминала, и честные намерения — вещи несовместимые.
А тогда, как пишет Валентинов, Сталин ликовал. Победа социализма в одной стране — это то, что реализовать мог только он один. Теперь он был в идеологическом плане неуязвим. А перманентную революцию можно послать далеко, хоть в Мексику.
(Окончание в следующем номере)
«Спецназ России» N 8 (107), 2005 г.
http://www.specnaz.ru/article/?759
