 |
| Спецназ России | Александр Алексеев | 23.08.2005 |
Либерализм
В качестве единственного средства для спасения России нам уже в течение более трех столетий, а отнюдь не только последних двадцати лет, навязывается либеральная идеология и, как следствие, либеральная модель государства и общества. Основы либерализма как всеобъемлющего учения были заложены в XVI веке протестантскими идеологами, такими, как Лютер, Кальвин, Цвингли и другие. Коротко говоря, все эти идеологи преследовали цель свести к минимуму расходы людей на религиозную жизнь, с тем, чтобы высвободившиеся деньги затратить на увеличение благосостояния всей страны в целом и самих себя, в первую очередь. Сейчас такая мысль, безусловно, выглядит по меньшей мере убого, но тогда, на фоне потрясающего сребролюбия Католической церкви и не менее потрясающей безнравственности ее священников, это показалось панацеей для Европы, а в перспективе — и для всего мира. Тогда же протест против засилья католицизма усилиями либеральной мысли обратился почти сразу же в протест против общегосударственной веры, затем — в протест против церковности как таковой, затем — в протест против веры вообще и наконец, как мы это видим сейчас — в протест против естественных законов, против самого естества и принципов мироздания, против здравого смысла, против стыда, чести и совести у кого бы то ни было и в чем бы то ни было.Положительной стороной «протестантской этики» капитализма было то, что технический прогресс, не будучи скован косной мыслью обскурантов, которых всегда было немало в традиционных церквах, быстро рванул вперед и вскоре предоставил людям, выросшим в протестантской традиции, невиданные ранее средства для усовершенствования мира и человека. Но, к сожалению, вместе с этим был и отрицательный эффект, который в рамках протестантской традиции отделить от положительного было невозможно — и те, кто создавал эти средства, и те, кто ими пользовался, не имели четких представлений о том, где именно будут расположены границы полезного и вредного при пользовании этими средствами. Такие представления, как и вообще православная концепция мира, государства, общества, семьи и человека, была исчерпывающе изложена лишь в Священном Предании, от которого Лютер и почти все остальные протестанты, за исключением части консервативно настроенных англикан, отказались, считая его почему-то наследием «проклятого папизма» (на самом деле большая часть Предания не имеет к папам и тем более к воинствующему католицизму никакого отношения). Вместо этого они провозгласили, что каждый сам должен читать Библию и сам постигать заложенный в ней смысл.
Часть протестантов отвергала Ветхий Завет, часть — принимала его в строгом и буквальном смысле, вплоть до процентного кредитования, но все они восприняли то, что и составило содержание «протестантской этики» — прямое или косвенное увязывание личной веры и, соответственно, вероятности спасения, с преуспеванием в земных делах, в первую очередь с личным обогащением. Это, между тем, составляет даже не ветхозаветную, а типично фарисейскую мысль, поскольку у ветхозаветных праведников первым и главнейшим земным богатством почитались дети, на втором месте шли плоды земледелия и скотоводства (то есть угодья и стада скота), затем — ремесел и торговли, и лишь в последнюю очередь они стремились к серебру, золоту и драгоценностям, поскольку никогда не рассматривали их как самоцель, стремясь достичь истинного экономического и военного могущества.
Эти цели достижимы лишь путем развития реального сектора экономики и многочисленной сильной духом армии. Со ввозом продовольствия из-за рубежа, с повальной «свободной любовью» и с одним-двумя детьми на семью истинного могущества ни в одной сфере достичь не удастся. Как не удастся достичь его и в том случае, если пренебречь и плодами научно-технического прогресса, сочтя их неразрывными со всем этим отрицательным «наследием». Так поступили мусульмане, когда перед исламским миром примерно в VIII—XIV вв.еках стоял выбор, который, как сейчас видно, совсем не был таким безальтернативным — либо развивать науку, отвергнув при этом традиционную модель общества и веры, либо загнать науку в подполье и тихо ее задушить ради сохранения традиции.
Этот выбор сделали безальтернативным сами исламские богословы, сходу объявившие всякое нововведение ересью (бид'а). Впоследствии, чтобы как-то приобщить мусульман к полезным плодам прогресса, им пришлось объявить такие нововведения «благой ересью» («бид'а хасана»). Вообще парадокс ислама гораздо глубже сведения его к противостоянию науки и религии, и к нему мы еще вернемся, когда будем говорить именно об исламе. Но тогда, повторим еще раз, мусульмане сделали однобокий выбор в пользу традиций, предпочтя остаться в XIV веке — с аятоллами и имамами, лапидацией за прелюбодеяние, стадами и детьми. Максимум, которого они тогда достигли в концептуальном осмыслении прогресса и его плодов — это мысль, что на поясе у джиннов может висеть не только палка или сабля, но и пистолет.
Запад же ударился в противоположную крайность, поставив единственно важной целью лишь обогащение. В Европе до поры до времени такие тенденции еще кое-как сдерживались народными и государственными традициями. Исключениями там были лишь «вечно либеральная» Голландия, почему-то начавшая освобождение от «тирании Габсбургов» именно с разгрома церквей и уничтожения собственной сильной монархии, да еще Англия, где Генрих VIII устроил «промышленную революцию» типично коммунистическими методами, Елизавета Тюдор возвела пиратство в ранг «рыцарской добродетели», а «подсаженная» на престол из Голландии Оранская династия энергично принялась за «углубление» английской промышленной революции, уничтожая всякие остатки моральных устоев в экономике и политике.
Правда, уничтожив личную тиранию малосимпатичных персонажей вроде Генриха VIII или «Кровавой Мэри», «первенцы» промышленной революции очень быстро оказались под игом тирании еще более страшной — банковской и биржевой. Страшной она оказалась по многим причинам: из-за того, что без причастности к ней в этих странах вскоре стало невозможно вести даже натуральное хозяйство (оно очень быстро стало убыточным), из-за того, что она делает глобально неперспективным любое земледелие, скотоводство и вообще реальный сектор экономики везде, кроме тех мест, где для этого имеются наиболее благоприятные природные и экономические условия. Остальные работники всей страны, региона, а по планам глобалистов — и всего мира, обречены на разорение и гибель. Наконец, весь ужас этой тирании заключается в ее кажущейся незаметности и вместе с тем полноте. Монополии могут спокойно устанавливать какие угодно цены, попирая «незыблемые» законы рынка — там, где хоть как-то всерьез страдают интересы монополий, сросшееся с ними «либерально-тиранское» государство быстро отдернет «невидимую руку рынка», приложив «нерыночных» людей вполне конкретным железным кулаком. Сначала это происходит на уровне городов и деревень, потом — регионов, потом — всей страны в целом, потом — регионов, наконец, с колониальных времен и по сей день — в масштабе всего мира.
Первая проба «правых сил»
В самом Британском королевстве реальную угрозу новой модели общества и экономики могли представлять лишь шотландцы, которые, хотя и усвоили один из вариантов «протестантской этики» в виде кальвинизма, но при этом крепко держались за традиционную модель семьи и общины, в принципе не приемлющую ни либеральной экономики, ни ее неизбежных негативных последствий для общества и человека. Шотландцы были относительно многочисленны, воинственны, спаяны родовыми связями («клан» — понятие именно шотландское) и к тому же мечтали восстановить на престоле свергнутую «промышленной революцией» и принцами Оранской линии шотландскую династию Стюартов в лице принца Чарльза-Эдуарда. Им оказывали сочувствие и поддержку почти все страны традиционной Европы и прежде всего католики, среди которых непосредственно людьми и деньгами помогали угнетенные англичанами ирландцы и традиционно недолюбливающие их французы. Самое же главное — шотландцы сознательно не хотели интегрироваться как бы то ни было в «либеральную модель», справедливо видя в ней гибель не только древних шотландских устоев, но и всего традиционного мира.До некоторого времени «золотой телец», которому стало поклоняться английское государство, давал достаточно денег, чтобы стравливать между собой враждебных Лондону шотландских вождей и «подмазывать» лояльных. Периодически вспыхивали мелкие восстания и большие смуты, и утихомиривать их становилось все тяжелее. В довершение всего, денег консервативной Европы хватило, чтобы шотландцы в 1745—1746 годах снарядили миниатюрную, хотя и воинственную армию в 6 тысяч человек, и, размахивая прадедовскими двуручными мечами типа «Клеймор», пошли на бой с 12 тысячами «красных мундиров» (впервые эти мундиры ввел еще Кромвель как униформу революционной «красной» армии в противовес «джентльменам"-роялистам, предпочитавшим белое).
Результат битвы, данной английским войскам 16 апреля 1746 года на Куллоденском болоте, наверное, был ясен еще до ее начала. Полное отсутствие у горцев артиллерии как рода войск, преступно бездарное командование самого «принца Чарли», бросившего еще не разбитую армию на произвол судьбы, в сравнении с грамотным командованием английского герцога Камберленда, а главное — отсутствие у горцев правильной тактики и острый недостаток адекватного эпохе огнестрельного оружия предопределили поражение шотландцев. Раненых горцев, оставшихся на поле боя, «просвещенный гуманист» сэр Камберленд приказал непременно добить, не пропустив ни одного. После этого по всей Шотландии прокатилась волна таких «жестких зачисток», что на их фоне даже французские рыцари, перебившие всех сограждан-еретиков в Лангедоке, выглядят просто ангелами во плоти, благочестиво выполнившими букву закона во всем, кроме самого главного — запрета на присвоение «нечистого» добра.
Начав с запрета на холодное оружие, англичане дошли до систематического «белого геноцида», очень часто переходившего в обыкновенный. Шотландцам запретили носить традиционную одежду, говорить на гэльском языке, вообще вести традиционный образ жизни. Несогласных и просто неблагонадежных вождей кланов и всю их родню брали в заложники и вешали при малейших подозрениях, даже без суда. Что интересно — «либеральные ценности» насаждались руками не только и не столько англичан, сколько самих шотландцев, которых удалось запугать или подкупить и заставить перейти на службу в созданную с этой целью «Черную стражу», которая концептуально мыслилась как некая «либеральная опричнина». По действительным же целям и методам она приближалась, скорее, к небезызвестному «бандеровскому спецназу» под названием «Галичина». Носить юбки, пусть и единообразные, волынки, мечи и прочее во всей Шотландии было позволено только им — но обязательно вместе с «революционной» красной курткой. Антураж получался замечательный. Превзошли его, пожалуй, лишь прибалтийские «борцы за свободу», умудрившиеся нацепить на форму СС русский добровольческий шеврон — и в этой форме убивать не только красноармейцев и партизан, но и всех русских вообще: «ради свободы родной Прибалтики»!
«Свобода» шагает по миру
Уже потом этот образ действий многократно проявился и во всемирном масштабе — при подавлении восстания сипаев в Индии, «опиумных войнах» в Китае, расправе над индейцами США, подавлении всех без исключения леворадикальных революций в Европе и так далее. Везде, где либеральная экономика, подмявшая под себя государство, сталкивалась с серьезным противодействием своей экспансии, даже не обязательно силовым, а хотя бы чисто экономическим, туда сразу же посылались войска для насаждения «рыночных ценностей». Только в начале XX века, да и то, скорее, не по «гуманным», а лишь по «общечеловеческим» причинам, вроде серьезной угрозы того же опиума для самих европейцев с американцами, прямые карательные акции такого рода были сведены к минимуму. Но на самом деле они никогда не прекращались, осуществляясь руками либо завербованных агентов в стане конкурента, либо прекраснодушных недалеких палачей вроде русских большевиков, которые выполняли задачу, вечно актуальную для либерализма. Надолго, по возможности навсегда убрать Россию как самую развитую страну с еще сохранившимся кое-как традиционным укладом, из числа серьезных величин в мировой экономике. В какой бы то ни было области, кроме сырьевого сектора.Так что нам в либеральном мироустройстве всегда отводилась очень специфическая, неблаговидная и подсобная роль — обслуживать «трубу» и горбатиться на золотых приисках. Кстати, на отдаче приказа о начале «Ленского расстрела» настаивал как раз агент английских акционеров прииска, а либеральная печать во главе с донельзя популярным тогда Керенским, расследовавшим дело, все шишки привычно свалила на Царя и на его верного слугу штабс-капитана Санжаренко. Последний, отдав этот приказ, к своей чести, исходил вовсе не из интересов англичан, а из донесения о подходе «на подмогу братьям» большой вооруженной шайки каторжников, собравшихся уже в 1912 году раздуть пожар «красно-оранжевой» революции…
Истинная цель либерализма
Более или менее разобравшись с сущностью либеральной экономической и политической доктрины, можно сделать вывод, что ее поборники преследуют совсем не те цели, о которых формально заявляют. Вместо всеобщей свободы торговли либеральный мир ожидает невиданное экономическое рабство, когда купить что бы то ни было, кроме как у одного источника и по однозначно определенной схеме, будет либо гораздо невыгоднее, либо вообще нереально — как показывает опыт России и Европы, все попытки стран, имеющих собственные самодостаточные технологии, защищать их с помощью реального протекционизма, наталкиваются на немедленное сопротивление со стороны глобальных организаций типа ВТО, Всемирного банка и подобных. Более того, попытки «третьих стран» и даже регионов отвязать содержание своих валют от доллара и перейти к региональному сотрудничеству, почти немедленно приводят к прямым карательным мерам со стороны не только упомянутых организаций, но и непосредственно Соединенных Штатов, хотя интересы последних формально от этого страдать не должны. Ведь эмиссия доллара в США уже давно фактически отдана на откуп Федеральной резервной системе, а единственными серьезно пострадавшими от введения твердых эквивалентов оказываются «неправительственные» биржевики вроде того же Сороса, который, следовательно, несмотря на свою «неправительственность», очень важен для проведения в жизнь американской внешнеполитической идеологии по всему миру.Это значит, что вся торговля в мире постепенно приводится к общему знаменателю. Но вместо того, чтобы установить какой-либо твердый эквивалент и обеспечение доллара как универсальной денежной единицы, финансовые алхимики почему-то утверждают, что колебания доллара в любом случае будут невелики. Учитывая, что реальное товарно-валютное обеспечение доллара оценивается в несколько процентов, нетрудно сделать вывод, что от такой системы надо бежать просто сломя голову.
Еще один неприятный аспект этой проблемы заключается в том, что всех нас в принудительном (почти) порядке переводят на безналичные системы расчета, использующие счета на карточках. При всем несовершенстве бумажных денег и легкости их подделки, они все-таки ограничивали свободу человека гораздо меньше и давали меньше возможности манипулировать его состоянием. Сейчас же к счету любого человека, хранящего деньги на карточке, имеют доступ многие люди — начиная от банковских работников и кончая программистами, как самими авторами, предусмотрительно оставляющих в коде «инженерные ключи» и «черные ходы», так и залетными хакерами, которые как раз ищут и находят эти «двери» с «ключами» или просто пользуются конструктивными прорехами. Если же счет будет заблокирован или просто обнулен, его владелец в считанные мгновения может потерять все деньги, даже не подозревая об этом. То есть людей с банковскими карточками очень и очень легко контролировать.
Все это как-то осталось за кадром нашей «элиты», рассовавшей счета по западным банкам и почему-то подумавшей, что обеспечила себя и детей на всю жизнь. Напротив — таким образом эти люди добровольно попали в зависимость от воли тех, кто стоит за мировой финансовой системой и распределяет финансовые потоки. Так как речь идет не просто о крупных чиновниках, а о тех, кто (хотя бы формально) несет ответственность за судьбы России, то становится немного страшно. Но вместо того, чтобы пугаться, надо просто посмотреть правде в глаза и не побояться вслед за «А» честно сказать «Б».
На сегодняшний день в России отсутствует не только государство русской нации, основой которой является русский народ, но и государство как таковое. То, что имеется в наличии, в лучшем случае можно считать чем-то вроде закрытой корпорации подрядчиков, хранящих тайну и выполняющих указания «сверху» в обмен на «гранты» и простое разворовывание средств, а в худшем — на квазигосударство антисистемного типа, которое существует не для того, чтобы способствовать благосостоянию народа, а для того, чтобы ослабить его и уничтожить. Правда, по сравнению с другими квазигосударствами антисистемного типа, которые ослабляли другие народы и существовали только за счет их слабости, наше правительство проделывает то же самое в собственной стране.
Поэтому все разговоры об «оранжевой революции», даже если и имеют под собой какую-то реальную почву, лишены всякой перспективы — от смены верхнего яруса в нашем государственном устройстве ничего не изменится, так как все устройство изначально было и остается «заточенным» под ту самую узкую цель: ослабление России и русского народа, выкачивание из нее естественных ресурсов за бесценок и полный контроль над этим процессом со стороны «цивилизованного мира». Если мы признаем «правила игры», предполагающие неприкосновенность антисистемного государственного организма, как это сделала, например, «массовка» «оранжевых» в Грузии и на Украине, то мы заранее обрекаем себя на поражение. То есть совершаем еще большую глупость, чем это сделали защитники «Белого дома» в октябре 1993 года, выйдя на бой против либералов — по сути, по методам и по конечной цели, тех же самых большевиков, только не красных, а оранжевых — под знаменами их идейных предтеч, большевиков красных.
Антисистемы вообще штуки довольно живучие, особенно в условиях слабости и дезорганизованности народного организма. Но бороться с ними можно и нужно. Только ликвидировать антисистему сразу и насильственным путем еще никому не удавалось. Для этого сначала надо ослабить ее воздействие на народ, одновременно повышая его пассионарный сверхресурс. Как показывает наша история, должный выбор средства делает обе эти цели неразрывно связанными и вполне достижимыми. Когда иммунитет народа к заразе либерализма превышает некоторую величину, люди начинают разбираться в сути вещей, и антисистема, теряя всякое на них воздействие, вскоре тихо уходит сама собой. А не захочет тихо и сама собой — ей быстро и жестко помогут, и «снизу», и «сверху».
(Продолжение в следующем номере)
«Спецназ России» N 8 (107), 2005 г.
http://www.specnaz.ru/article/?754
