 |
| Псковское агентство информации | Игумен Макарий (Швайко) | 23.08.2005 |
В монастыре сохраняются чудотворные иконы Божией Матери «Одигитрия» и «Умиление», а также Феодоровская икона. С 1925 года монастырь был закрыт, и возвращен Церкви в 1992 году. С 2000 года руководит монастырем отец — наместник Макарий (Швайко). В монастыре есть свое хозяйство: десять коров, восемьдесят кур, три гусака, сто гектаров земли, какая-то незатейливая техника. Братия и трудники пребывают в работах: то ремонты, то заготовка дров, то посевная, то сбор урожая. Игумену Макарию за сорок, он не жалуется на тяготы, без которых монашеская жизнь невозможна по сути. Наместник еще и учится в Киевской Духовной академии, имеет свой адрес в Интернете, печатает материалы о монастырской жизни в Свято — Успенской обители и душеспасительные беседы. Сетует, что через Интернет много духовной работы ведется, но слышат ли? Читают ли? Помогает ли спастись? И хотя игумен не очень был расположен к разговору по причине того, что «мы ведь одно целое — Церковь — мы все одно и то же говорим». Но умолкать нельзя, батюшка, вот и поговорили:
Отец Макарий: Мой путь к Богу? Он очень долог. Это мое призвание, меня никто не притягивал, меня никто не пропихивал. Бабушка, Лидия Степановна, молилась, а семья была и не религиозная, и не совсем атеистическая, я бы сказал, обыкновенная крестьянская семья. Мама работала на гидролизном заводе по скользящему графику почти сорок лет, бабушка на этом же заводе работала до пенсии. Она недавно умерла, Царство Небесное.
А откуда Вы родом?
Из Чимкента, Казахстан. Мои предки ссыльные, и они одни из первых, кто открывал гидролизный завод. И мы там родились, трое детей в семье было, без отца росли. Дедушка в нашем Чимкенте был партийным человеком и профсоюзным деятелем. А бабушка всегда ходила в храм, и я за ней. У нас три храма было в Чимкенте. Там, где свинцовый завод — стоит храм в честь Казанской иконы Божией Матери, в центре — Свято-Никольский, теперь Кафедральный Собор, и на Чапаевке, на окраине, храм Михаила Архангела. Бабушки молились, а мы бегали, играли вокруг храма с другими ребятами, и отец Федор, настоятель, однажды, а я был где-то в шестом — седьмом классе, поймал меня за руку и говорит: «Хватит уже бегать вокруг храма, надо учиться читать, прислуживать». А мне это только и нужно было. Я видел, как другие прислуживали в храме, и мне это казалось чем-то особенным. Думаю, что это Господь меня остановил тогда и сказал: «Хватит». Ввели в алтарь, объяснили, показали, и я уже восьмой, девятый, десятый классы на каникулах — в храме. Убирали, прибирались, помогали в алтаре.
В школе дразнили?
Нет, что удивительно. Меня всю жизнь Господь ведет удивительным образом. Я и болею по-другому, у меня и радость по-другому, и передвижение. Все у меня не так, как у многих.
А как, расскажите?
Ну, вот в школе все по-другому реагировали, не как в других школах: там обзывали и поносили. У меня ничего этого не было. Пришла из Дома атеистов бумага на меня в школу, что я хожу в храм, прислуживаю попам, «в наше время-то», просили провести разъяснительную работу. Вызвал меня завуч, спросил: «Правда ли, что прислуживаю? — Что значит прислуживаю? Я не попам, а Богу прислуживаю, в церкви есть определенные обязанности, мы учимся, читаем, поем, учу славянский, службу запоминаю. Я там Богу служу». Наверное, увидели мою твердость и замяли это дело. А мои одноклассники спрашивали: «Ты что, Саш, будешь священником? — Не знаю, хотелось бы, но надо учиться». Ребята так и говорили: «Вот здорово! У нас будут дети, мы будем к тебе приходить, и ты будешь их крестить».
Хорошие у вас там, в Чимкенте, люди жили.
Да, у нас в Казахстане русскоязычные были и белорусы, и украинцы жили, и греки, и казахи, и узбеки, и татары. А моя одноклассница Лаура, узбечка, мне тоже говорила: «Если я захочу, ты меня покрестишь? — Покрещу, если буду священником. — Ой, и моих детей тоже? — Да». А пока я сам не знал, советские времена, как все будет, конец семидесятых, начало восьмидесятых.
В армии были?
В стройбате служил. На Кольском полуострове, в Мончегорске. Я был сержантом, у меня в отделении никого не притесняли. Был один баптист, отказывался присягу принимать. Его стращали, стращали и дизбатом стращали, но потом вызывает меня начальник штаба: «Сержант Швайко, вот такое дело, если не уговорите принять присягу, то никаких увольнений и отпусков». А какие в Мончегорске увольнения? Я и не ходил, и в отпуск ни разу не ездил, хотя было 12 поощрений, из них три отпуска. Вот мне и сказали: пока не будет подпись солдата под присягой… Ну, мы с ним поговорили, как верующий с верующим: и у нас тоже у православных Закон, тоже клясться нельзя.
В армии знали, что Вы верующий человек?
Знали, я призывался из церкви. После школы пошел в церковь прислуживать алтарником, и у меня справка для армии из церкви. И в армии меня все как-то уважали. Баптиста я уговорил, клятву не надо было произносить, а надо было расписаться. Он все понял, расписался.
Не была страшной армия?
Нет, я вставал на молитву ночью. Все спят, набирал фляжку воды, она была святая, я верил и знал, что все естество освещается, и у меня не было такого маловерия, что надо идти в храм и освещать. Все реки, все источники все Божье, все освещается. У меня фляжечка с водой всегда была. И мне никто не запрещал молиться. И акафисты, особенно в выходные дни, сядешь в Ленинскую комнату и читаешь, сидишь. Или лежа, в казарме.
А лежа можно читать акафисты, или Евангелие — сидя?
Смотря какая ситуация: я же не могу встать посреди казармы и — Слава тебе Боже, Слава Тебе Боже….Надо было делать все умно. Все зависит от благоразумия. Если человек больной, как заставишь его стоя молиться? Сидя с благоговением нужно молиться. А если ты здоровый — все остальное самооправдание, лень. Здоровый? Можешь — пожалуйста, придет время — и сядешь, придет время — и ляжешь. Все это у нас впереди, может быть. А пока к святыням нужно относиться благоговейно: и утренние молитвы, и вечерние — здоров, стоя, болен — сидя. Мне мой духовник говорил: «Сынок, ты молишься всегда? — Всегда. — И даже в дороге? — И в дороге.- И даже в аэропорту? — И там тоже. — И даже, когда болеешь? — Не всегда. — Вот видишь, а ты говоришь — молишься: не всегда ведь, а нужно молиться всегда, потому что никто о твоей душе не позаботится, как ты сам». И душу нужно всегда освещать, хоть лежа, хоть сидя, смотря какое твое самочувствие, и хоть кратко, но ты не должен прерывать беседу с Богом. Ты всегда должен иметь с Ним связь, всегда мы должны предстоять перед Богом.
Так что армию благополучно прослужили?
Да, Слава Богу. Потом вернулся на приход в Чимкент, в свой храм, туда, где родился и крестился — храм святителя Николая. Осенью собрался поступать в семинарию в Москве, но меня подвел друг: свои документы сдал, а мои нет. Владыка Афанасий позвал меня к себе в Пермь, у меня был отпуск, и я приехал в Пермь летом. Дал он мне комнатку, я прислуживал в Кафедральном Троицком Соборе Перми. Владыка много служил, много ездили по епархии, пономарили, иподиаконствовали. Потом он меня благословил выписаться из Чимкента и приехать в Пермь. Сказал я родителям.
А они как отреагировали на Ваши перемены?
Родственники все приняли мой выбор нормально. Я боялся, чего дед скажет. Он у меня очень хороший был, и для меня важно, что скажет Михаил Дмитриевич. Он никогда не противоборствовал. И когда я уезжал, собрались все родные за столом, и я спросил у мамы: «Почему никто не реагирует, что в церковь ухожу, уезжаю? — А она и говорит: Дедушка сказал: не трогать. Ничего не объяснять, ничего не переубеждать. Вдруг это наши гены». Потом я узнал, что с дедушкиной стороны Поповы — не просто Поповы, а монашки были, диакона, священники, и на трех коленах поповский род прервался: на отце деда, на нем, на моих родителях. И только я пробиваюсь как — то. Господь меня ведет по сегодняшний день, и я не сопротивляюсь. Никогда не сопротивлялся.
И давно Вы в сане?
Юбилей будет через два года — двадцать лет. Рукополагался я на Пермской кафедре, Архиепископом Пермским и Соликамским Афанасием и в диакона, и в священника.
А постригались?
В Латвии, у своего духовника архимандрита Кирилла Бородина. Я просил пострига, но Владыка меня смирял: «Потерпи, потерпи, а то возгордишься — и рукоположение, и постриг сразу. Потерпи». Писал я прошения постоянно, и Владыка Афанасий благословил, говорит, езжай к своему духовнику и постригайся. Я в Троицком храме и постригался, в то время монастырей не было.
А как сложилась жизнь в Перми, отец Макарий?
В 1988 году Владыка меня рукоположил во священника, потом мне дали приход 400 километров от Перми. Усть — Горевая, куда только на ракетах летом можно добраться, и никак больше. Осенью навигация кончалась и все. Двадцать дворов, люди уезжали, и там я служил полтора года. А тут в конце восьмидесятых, начале девяностых стали отдавать храмы, Владыка перевел меня в Карагай. Там в огромном Соборе был клуб, мы его очищали, ломали перегородки, восстанавливали. Потом у меня духовник заболел и попросил меня приехать в Ригу. Владыка отпустил, духовника нельзя ослушаться, духовник — это все.
И как долго в Риге служили?
Десять лет. Я там окончил Семинарию, преподавал в этой же семинарии четыре года, служил в Троицком храме, у меня был еще приходской храм, и служил в семинарском Всехсвятском храме, а потом и в Саласпилсе, там построена церковь, где концлагерь был. Четыре храма у меня было. Священников в то время не хватало: и преподавали, и служили, и строили, и окормляли.
А почему уехали?
Обстановка в Латвии изменилась, было тяжело, стали притеснять, и мне ничего не оставалось делать, как вернуться на Родину. Я гражданин России. А молился и говорил: «Господи, куда дашь, туда пойду».
И в Псковскую епархию Господь привел?
Да, Владыку Евсевия я знал с конца семидесятых годов, когда еще он был наместником Троице — Сергиевой Лавры, благочинным, когда он только что приехал из Иерусалима, а потом его назначили епископом на Алма — Атинскую кафедру. Это была его первая кафедра — в Казахстане. И я из Чимкента к нему ездил, после армии приезжал. Потом Владыка был благословлен в Псков, а я в Ригу переехал. Вот и молился и просил: «Господи, куда мне уехать, открой»? Вспомнил, что Владыка Евсевий в Пскове, позвонил, сказал, какая ситуация сложилась. Он мне: «Бери документы, беги оттуда, приезжай». Приехал в 2000 году — Владыка посмотрел, принял и назначил 1 июля наместником Свято -Успенского Святогорского монастыря. Говорит, надо начинать все с первых чисел. Братия меня ждала с иконочкой, звон был, был приготовлен в храме аналойчик, на нем Евангелие, крест, епитрахиль, поручи и мы сослужили молебен. Вот с этого началась моя жизнь в этой святой обители.
Трудно? Или с Божией помощью преодолеваете?
Всё трудно. Даже святым трудно. В монастыре тяжело физически, а дух помогает. Мы болеем, но болезни, скорби переносятся по — другому, с Божией помощью легко.
Но они есть, посещают?
Они есть, Слава Богу, и будут. И святые отцы говорят, что только через скорби, через труды можно спастись. Тяжело, но с Богом легче переносятся все трудности. Это нужно понимать. Мне вот брат говорит: «Я заболел.- Иди и лечись в храм, на молитву. Умирать хочешь? Умирай. Желание любого священника умереть у престола. Иди в храм, молись, помрешь — мы будем видеть твою блаженную кончину». Служба кончилась, спрашиваю: «Ну, не умер? — Да нет, Слава Богу, все нормально».
А какое количество у вас братии?
Пятнадцать человек. Что понимать под братией? Моя братия: отец Николай, отец Иона, отец Тимофей, отец Александр, отец Тихон, отец Эммануил, отец Василий, отец Зосима, отец Кирилл и монахи Савва, Афанасий, Евсевий, Амвросий — вот это братия в монашеском чине, пострижены, прописаны, а остальные тоже братья нам во Христе. Но по любви к монашеству моя братия те пятнадцать, и мы — одна семья, а остальные — трудники, послушники — они могут уйти в любое время.
Хватает трудников?
Нет, не хватает. И шатунов сейчас много, ищут лучшего, как бы посачковать, как бы ему было удобно.
Женщины — трудницы в мужских монастырях — это проблема, как Вы считаете, отец Макарий?
Без этого никуда не деться: мы не можем запретить, другое время, другое расположение. Вот если бы не была бы прервана связь… но связь прервалась, и теперь мы и этому рады. Если бы были «жены — мироносицы» без своей воли, несли бы послушание и, Слава Богу, но бывают и со своей волей, со своими нравами и характером, таких мы просим покинуть монастырь, у нас своих начальников хватает.
Монастырь у вас на большой дороге, рядом заповедник, а на территории монастыря могила Александра Пушкина?
Выскажу свое согласие с мнением митрофорного протоирея отца Василия, исповедовавшего Пушкина в последние дни жизни, который писал княгине Вяземской, что и он желал бы иметь такую кончину. И то верно: Александр Пушкин умер как настоящий христианин: успокоил жену, снял прилюдно с нее обвинения. Примирил своих друзей с мыслью, что не надо мстить, благословил своих детей, наставил, как мог, исповедовался и причастился Святых Тайн.
Духовник монастырский кто у вас, батюшка?
Отец Иона. Наш доморощенный, свой, надеемся, будет хорошим духовником.
Какая, по Вашему мнению, сейчас самая большая духовная проблема?
Это лень. Мы хотим жить красиво, хотим спастись, и ничего для этого не делаем. Проблема вроде простая, но неразрешимая для многих. Не ведем себя к Богу, и даже самых элементарных правил не выполняем: утренних и вечерних молитв не читаем, а это нужно обязательно. Хоть через домашние наши правила как — то предстоять перед Богом, а не прятаться от Бога, как Адам и Ева после съеденного яблока.
Помоги, Господи.
Информационная служба Псковской епархии.
http://informpskov.ru/church/22 588.html
